Ежедневные вечера танцевальной культуры и отдыха в Парке имени железнодорожников - Юлия Юрьевна Устюгова

Мерные стальные подвывания батута тоже летели в оконные щели манежного куба.

Там, где подкова стадиона размыкалась, сквозь вечно приоткрытые и провисшие длинные кружевные створки виднелось небо, самолёты, дирижабли, дымные весенние окрестности, кусок реки, сирень и спуск из красного гранита. А ещё там, по тропе вокруг стадиона, сейчас ехали всадники. Конная милиция в шлемах и летних белых кителях и участники праздника, сияющие галунами и монетами. Эхо отразило стук копыт, тонкое ржание и тихий скрип ворот на ветру.

Но у края насыпанной между двумя деревянными бортиками гари тренер уже раздавал номера, и, чувствуя каждый удар сердца, на больших и тяжёлых ногах, Иван начал спускаться по неровным ступеням трибуны, чтобы взять свой номер, иголку и нитку.

* * *

Над Площадью Советов качнулся золотой звон башенных часов. Голуби и вороны наискось слетели с кремлёвских елей. Грянувшие из динамиков марши запетляли в опустевших, спорта ради, улицах. Начался парад участников, и, так как квадратная гранитная трибуна у чайханы, где частенько переодевались спортсмены со стадиона, была пока занята, а круглая клумба посередине – уже завалена, Иван остановился на ступенях института, чтобы завязать шнурки на спортивных туфлях. Высокий и выносливый Иван, по замыслу (уже начинавшего раскаиваться) тренера, бежал последним, но переобулся сразу. Уж очень ему нравилось ощущение тонкой старой кожи, сливающейся с его длинными узкими стопами. Старой была кожа потому, что найти Ванин размер оказалось возможным только в доматериалистической эпохе.

Поправив бело-голубую, с вертикальным ромбом, майку и ожидая следующего круга, чтобы примкнуть к своей колонне, Иван увидел Капитонова, выходящего из дверей института в спортивной форме. Капитонов выглядел смущённым и бледным, но подтянутым.

– За аспирантуру? – прокричал сквозь марши Иван.

– Нет! – прокричал Ростислав в ответ. – Это страшная тайна! Между нами! Знакомые попросили! Аспирант болеет!

«Это как же болеет аспирант, если больного просят заменить?.. – подумал Иван, пристраиваясь к своим, но ничего не сказавши Капитонову».

– Посторожи вещи! – попросил Зайнулла.

– Ты лучше Ольгу попроси или Марусю.

– Хорошо, я Стёпе отдам.

Ольга стояла, хлопая в ладоши, на старте, вместе со всей «группой поддержки». На ней была майка стадиона «Рабочий» и сатиновые трусы на резинках. В её руке была веточка сирени. За её спиной едва распустился, но уже благоухал вовсю светло-зелёный чубушник, который здесь называли жасмином. Иван потянул носом воздух.

Собственно, под транспарантом «Старт» все ждали Зайнуллу. Быстрый, маленький и крепкий, он должен был создать задел. Вот только дистанция была для него длинновата, и тренеру оставалось лишь надеяться, что маленький офицер выдержит.

На Ваню тренер старался вовсе не смотреть, тот напугал его на стадионе, и тренер не мог даже предположить, чего от него ждать сейчас, на последнем этапе, испытывая сильное искушение Ивана заменить и не находя для этого ни человеческого и временного ресурса, разве только пробежать самому.

– На старт! Внимание!

Сердце Ивана остановилось. Покачивались от напряжения Зайнулла и Капитонов. Язычок пламени с облачком дыма вырвался из неподвижно поднятой кверху руки стартёра.

«Как хорошо, что Марьям в спортивной форме за чертой и Зайнулла её не видит, – подумал Иван. – А то стал бы столбом».

Вновь сдёрнулись в небо вороны и голуби. Едва удерживавшаяся на линии толпа физкультурников рухнула и полетела по дистанции. Кто-то нёсся вдумчиво и легко, кто-то бездумно и во весь дух.

– Слишком быстро, дойдут пешком, – заметил тренер. – Что ты стоишь? Иди на этап!

Иван хотел поболеть за друга, добежав до первой передачи, но, покосившись на машущую вслед Зайнулле Ольгу, понял, что не успеет сделать всё, оставил ей вещи и поплёлся на свой этап.

«Лишь бы палочку не потеряли. А художник-то правильно бежит», – думал Иван.

Он давно уже был на линии, а вдали, на плавящейся искрами стёкол улице, всё ещё никто не показывался. Иван боялся пропустить и оглядывался.

– Бегут! Давай, давай, давай! Набегай!

Он обернулся, чтобы сразу увидеть летящего на него вытянувшись бегуна. Не сразу поймав палочку в пляшущей длинной руке, Иван наконец ощутил тяжесть деревяшки и повисшего на ней товарища в ладони. Выдернул палочку и понёсся по улице. Стараясь вручить эстафету, передающий так разбросал движения, что его пронесло ещё несколько шагов, закинуло голову и швырнуло, без большого, впрочем, вреда для него, под ноги Ивану и другим. Ваня легко, не обернувшись, сиганул через упавшего, даже не успев подумать или испугаться мгновенной смене событий. Во всём теле он ощущал тяжёлую томящую слабость, его подбрасывало вперёд и вверх с ошеломляющей самого Ивана силой. Дыхание билось в такт ударяющей по груди палочке.

На площади у трибуны, под аркой финиша, среди ярких флагов его ждала кричащая Ольга. Толпу с нею сразу повело в сторону.

«Только бы не попасть горлом на ленту», – подумал Иван, выставив вперёд руки, и ушиб руку.

«Всё! – ощутил он, упираясь в колени, не слыша, что говорит тормошащая его со всех сторон Ольга. – Вот это и есть счастье. Конечно, не такое сильное, как сама Ольга, но тоже счастье. А ведь есть ещё и другое на свете, кроме Ольги, и бега, и даже лиловой картины, и польки-мазурки в Парке имени Железнодорожников. Сколько же счастья в мире, как его много, как я не замечал раньше, как его много! Вернее, конечно, замечал, но сейчас всё по-другому».

Иван с трудом раскрыл глаза, в них так потемнело, что он почти ничего не видел. Кроме того, что куда-то пропала Ольга.

– Вот почему всегда так – на тренировке еле ноги таскает. А как бежит – так орёл! – приплыл издалека слабый голос тренера.

Иван поискал в толпе и Капитонова, но Славы тоже не было видно. Ольга могла готовиться к своему забегу, но художник-то уже пробежал. Отчего Иван едва ощутимо встревожился.

– Победителю! – сказал кто-то, и на Иванову грудь опустилось колесо из лаврушки.

– Только не качайте! – сразу завизжал где-то Зайнулла.

«Неужели меня тоже подымут?»

Подняли. И даже уронили не очень жёстко. Поболтавшись в бело-голубых небесах до и после награждения, ошарашенный Иван был посажен пятой точкой на мостовую в слегка осыпавшемся венке. Маленькому лёгкому Зайнулле, судя по продолжающимся крикам, повезло меньше. Двое помогли шатающемуся Ивану подняться.

5

За окнами ходили трамваи. Здание дрожало, когда два трамвая сходились на повороте, чуть не цепляясь боками. Утро давно уже миновало. Но до вечера было далеко, и нигде не горел ещё свет. Потому в здании стоял полумрак. Зайнулла с Иваном глядели в окно на трамваи.

– Два часа, – определил Зайнулла, поглядев на наручные.

– Иди. Тебе-то чего ждать? – Иван крутил на ноющем запястье красную шерстяную нитку, которую давеча повязала Ольга.

– Не придумывай! – фыркнул Зайнулла, попытался найти в карманах брошенное навсегда курево, потерпел неудачу и ощетинился ещё больше.

Иван улыбнулся.

– Большой дурак! – обиделся Зайнулла.

Незаметным образом на улице почернело. Ветер нагнал туч, небо сделалось