Саид - Джавид Алакбарли

успевал съездить в посольство сразу после таких ключевых встреч. В посольстве я рассказывал всё. Ну, почти всё. Скажем, когда представители спецслужб ехидно спрашивали меня о том, что было в этот раз, я чётко докладывал, что со мной обсуждали, скажем, работу прессы в Советском Союзе. Именно эти выработанные у нас механизмы подачи информации населению вызывали у арабской политической элиты необыкновенный интерес.

– И ты всё им рассказал?

– Ну, как всегда. Только то, что дозволено. А ещё рассказывал анекдоты. У них же их просто нет. Ведь для формирования культуры анекдота нужна абсолютно другая среда.

– Не умничай. Лучше скажи, какой анекдот ты им в этот раз стравил.

– Стоят на Красной площади Наполеон и Мюрат. Идёт парад. Маршал всё время говорит Наполеону:

– Вот если бы у нас были такие пушки, то мы бы не проиграли Ватерлоо.

– Вот если бы у нас были такие танки…

– Вот если бы у нас…

Наполеону это надоедает. И он произносит убийственную фразу:

– Вот если бы у нас была такая газета, как «Правда», мир никогда бы не узнал, что мы проиграли Ватерлоо.

– Ну, и что? Смеялись? И что ещё ты им рассказал?

– Ну, я объяснил распределение ролей между советскими газетами и журналами. Разъяснял, как работает цензура. Честно признавался при этом, что я не специалист по прессе. И могу только в общих чертах обрисовать ситуацию. И знаю ровно столько, сколько знает обычный советский гражданин. Я им даже про Аджубея рассказал. Им очень понравилось, что зять первого лица государства сделал с газетой «Известия» и как он продумал проект еженедельно выходящей «Недели». Почему-то в ответ на всё это они лишь посмеялись и потребовали, что бы я ещё раз рассказал, как меня чуть не арестовали в одном из арабских аэропортов. Ну, а эту историю вы знаете.

– Да, весьма занятная история.

История эта была далеко не смешная. Просто странная. И свидетельствовала она всего лишь о том, что человек, попавший из советской действительности в арабский мир, способен совершить немало ошибок прежде всего из-за различий в восприятии окружающего мира. В общем и в целом, а ещё в каких-то весьма существенных деталях.

Как сейчас помню, что это была середина месяца рамазан. Всем известно, что это месяц строгих запретов. В их число входит и запрет на курение в светлое время суток. И я, только что приехавший переводчик, сойдя с московского рейса, закурил в аэропорту. Подошедший ко мне полицейский грязно выругался, отобрал у меня сигарету и выбросил её в урну. Я возмутился. Не менее эмоционально, чем по лицейский, тоже выразил свой протест и тут же закурил следующую сигарету. Её постигла та же участь. Тогда полицейский рявкнул:

– Документы!

Я протянул ему паспорт. Полицейского чуть не хватил удар.

– Шурави? Какой же ты Шурави с таким прекрасным арабским языком и абсолютно не отличающийся по виду от любого араба?

К счастью, в это время подоспел представитель комитета по экономическому сотрудничеству, и конфликт был улажен. Мне принесли извинения. Но удивлённое лицо этого араба было столь комично, что я ещё долго не мог его забыть. А потом я превратил этот курьёзный случай в настоящую байку.

Она одинаково нравилась и арабам, и русским. Русским, правда, приходилось объяснять, что арабы называют словом «шурави» всех приезжающих из Советского Союза. Просто потому, что слово «шура» означает совет.

В период «отсидок» между поездками в арабские страны я защитил две диссертации, опубликовал весьма серьёзные монографии и стал одним из редких специалистов по средневековой восточной философии. Всё это было просто замечательно, если бы не одно обстоятельство. Союз развалился, и в результате сотрудничество с арабскими странами сошло на нет. Для меня же это значило, что исчез мой надёжный и постоянный источник высокого дохода.

Вот именно тогда от меня ушла жена. И забрала сына. Жена ушла не очень далеко. К соседу по лестничной площадке, которого мы всегда между собой презрительно именовали торгашом. Но время и деньги изменили как его плебейскую внешность, так и отношение людей к нему. А потом они купили квартиру в новостройке и переехали. Сын же начал считать меня нищим неудачником. Видимо, это была жёсткая формулировка моей жены. И его последний визит ко мне всего лишь подтвердил, что он был полностью солидарен со своей матерью в оценке моей личности и всего того, чего я смог достигнуть в этой жизни.

Я остался в одиночестве. Со своими книгами и множеством тараканов в голове и на моей холостяцкой кухне. Иногда я их травил. Но чаще всего мы дружили. Была некая закономерность в наших отношениях. Чем хуже было моё материальное положение, тем больше становилось этих рыжих наглецов. А сейчас, когда мой гость допивал свой чай, один из них пробежал через стол и исчез в мусорном ведре.

Этот парень взглянул на этого смелого таракана, усмехнулся и спросил меня:

– Ну, что? Давайте попробуем, а? Может, получится? Или тараканья компания уже привлекает вас гораздо больше, чем студенты? Соглашайтесь. Всё-таки таких педагогов от бога уже совсем не осталось. У вас будет картбланш. Никакой писанины и отчётов. Будете учить только тех, кто прошёл ваш отбор и только тому, что вы определите сами. По рукам?

***

Свою первую лекцию в этом частном университете я начал со слов:

– У него были тонкие пальцы пианиста. А он и был пианистом. А ещё он был музыкальным критиком, литературоведом, философом и автором книг, жанр которых очень трудно определить. Вдобавок ко всему этому он был арабом, окончившим Гарвардский университет. Палестинцем по месту рождения. И христианином по вероисповеданию. При этом и его друзья, и его враги признавали такой очевидный факт, что он являлся одним из ярчайших интеллектуалов прошлого века.

После этих слов я оглядел аудиторию. Все они были заинтригованы.

– Но если о его трудах знали лишь избранные, то его знаменитые пальцы вошли и в политику, и в историю. Просто он однажды взял этими своими чудо-пальцами камень и бросил его. Есть множество трактовок того, откуда, куда и зачем был брошен этот камень. И что означал, в конце концов, этот достаточно нелепый в его исполнении жест. Но написано об этом было так много, что докопаться до истины сегодня уже просто невозможно. У нас лишь есть одна возможность: поверить ему. И принять его версию событий, рассказанную в связи с этим неординарным поступком.

Завершив эту фразу, я посмотрел на всех собравшихся за этим круглым столом. Эти ребята уже отучились