Чёрная смородина - Андрей Ефремов

— Да все говорят, а то сам не знаешь.

Председатель вскочил на ноги, возбуждённо заходил по комнате:

— Вы это… вы того… вы прекращайте антисоветчину разводить! Кто ещё об этом знает?

— Все знают, все шаманы знают…

У председателя округлились глаза, как у русского:

— Какие такие шаманы?!

Харлампиевна поняла, что ляпнула что-то лишнее, но виду не подала. На всякий случай хмыкнула:

— Х`м, а то сам не знаешь…

Судя по всему — она попала в точку: глава успокоился, прекратил бестолковое хождение, сел на своё место и закурил:

— Это, ты, верно говоришь, Варвара. Засуха, план не выполняем, люди болеют, уезжают, падёж скота…

— Проклято наше село — Старик проклял, перезахоронить бы нужно…

— М-дя… — согласился было Матвеев, но опомнившись, одёрнул сам себя: — великая октябрьская социалистическая революция не для того совершалась, чтобы всякие там шаманы с попами диктовали нам свои условия! Ты знаешь, что есть такое — политическая бдительность?

— Вредителей ловить что-ли?

— Политическая бдительность — есть правильное понимание текущего политического момента! Понятно?

— Понятно! — на самом деле доярка ничего не поняла: — так ведь шаманы-то не — вредители, они наоборот пользу хочут колхозу принести…

Председатель сделал вид, что не услышал Варвару, продолжил:

— …Великий вождь и учитель отделил церковь от государства, мы ведём беспощадную борьбу с пережитками прошлого…

Харлампиевна проявила политическую грамотность:

— Однако товарищ Сталин — мудрый человек…

— Конечно мудрый, — умиротворённо согласился глава, — самый мудрый во всём мире — это только великий товарищ Сталин!..

Дальше пошли намёки:

— …В прошлом году новую конституцию приняли…

— Знаю, сам информацию доводил…

— Мы живём в самом свободном и демократическом государстве…

— Это верно, Варвара, в самом, — Матвеев прикурил папиросу, затянулся, — в самом что ни есть, свободном…

— Свобода вероисповедания…

Заговорщики перешли на шёпот:

— Ты, старая, на что намекаешь?! Тебя кто подстрекает?

— Ты…

— Кхы-кхы-кхы, — поперхнулся председатель табачным дымом, Варвара похлопала его по спине, — ты… кхы… чего… кхы…

— Ты же сам на прошлой неделе политинформацию проводил, так хорошо про свободу вероисповедания изъяснялся, вот все и порешили что пора уже…

Матвеев прекратил кашлять, затушил папиросу об подоконник, не забыв осмотреть в окно окрестности, там же оставил окурок. Вытерев выступившие на глазах слёзы, вновь сел за стол и взял в руки новенькую брошюру — «Конституция РСФСР», принялся лихорадочно листать:

— «Статья 128. В целях обеспечения за гражданами свободы совести церковь в РСФСР отделена от государства и школа от церкви»… И это правильно!.. «Свобода отправления религиозных культов и свобода антирелигиозной пропаганды признается за всеми гражданами»…

Председатель крепко задумался. Нетерпеливая доярка прервала размышления:

— Какая, всё-таки, мудрая конституция — «свобода отправления религиозных культов»!

— Товарищ Сталин не… — Матвеев хотел было сказать «не дурак», но вовремя спохватился, — Товарищ Сталин не напишет просто так, эт`тебе не прост`так… здесь, понимаешь, важна суть: диалектически материализованные в практические дела думы о чаяниях народа, о выполнении планов пятилетки… — по привычке встал в позу оратора, прокашлялся, — в свете принятых решений партии…

— Так что делать-то будем, председатель? — прервала поток красноречия Харлампиевна.

— А?.. — глава посмотрел на настенные часы — «однако, обед уже», — иди-ка, ты, Варвара, работай, план выполняй…

День прошёл в обычной суете: сходил во двор к старому трактористу Эспердену Сергееву, отругал его: скоро работа в полях, а трактор еще не ремонтирован, тем не менее — по таёжным озёрам за карасями умудряется на нём ездить, недавно аж лося умудрился привезти. Посетил школу, дал ценные указания рабочим по ремонту классов. Особое внимание уделил ферме, где после общего разгоняя, вызвал к себе в сельсовет молодую колхозницу — подающую надежды на звание «Почётная доярка района» вдову Матрёну, с которой уже как с полгода поддерживал тесную интимную связь: супруга председателя «не даёт» уже четыре месяца. После чего уставший, но не совсем удовлетворённый: всё-таки последнее дело в спешке происходило, отправился до дому.

Супруга — Прасковья Захаровна, молча поставила перед ним тарелку с супом, нарезала хлеб, и гордо удалилась спать. Тяпнув стаканчик, председатель отужинал, перекурил. Вспомнил игривое родимое пятнышко почему-то синего цвета возле пупка у доярки Матрёны (вроде раньше не замечал), мысленно составил план работы на следующий день, и тоже отправился на супружеское ложе.

— Прасковья-а, — ласково протянул Матвеев.

Прасковья перевернулась на другой бок, Матвеев стал протягивать руки.

— Отстань!

Супруг не отстал, наоборот — стал, что называется — домогаться.

— Отстань, тебе говорят!

Коммунист взорвался:

— Да сколько это может продолжаться, в конце-то концов! Ты почему супружеский долг не выполняешь?! Забыл уже, когда твой пупок-то видел!

— А ты почему не выполняешь? — Прасковья громоздко развернулась, теперь — лицом к мужу, и впервые за много месяцев бойкота решила заговорить: — вон, люди все возмущаются: Матвеев такой-сякой, председатель, а о колхозе совершенно не думает: животина гибнет, засуха, народ то вымирает, то куда-то уезжает.

— То есть, как это я о колхозе не думаю? — Опешил Матвеев от такого заявления, — от зари до зари на ногах. Всё о колхозе, о народе только и пекусь…

— Старика бы перезахоронить надо — вот что народ требует, — колыхнувшись, супруга вновь отвернулась. Судя по интонациям и дрожи в голосе, Прасковья еле-еле сдерживала себя, чтобы не расплакаться от обиды и горечи, — тогда и планы, и все решения всех пленумов в жизнь воплотятся. А у тебя только ферма с этой оглоблей Матрёной на уме — думаешь, я не знаю!?

Трезво рассудив, что разговор зашёл в тупик, муж задумчиво выковырял из левой ноздри козявку, вытер палец об край одеяла и отвернулся к стене. «Утро вечера мудренее» — решил он…

Коммунисты — они тоже люди, им, как и всем простым строителям коммунизма, тоже сны снятся…

К подёрнутому утренним туманчиком озеру, которое находилось неподалёку от захоронения ойуна Монньогона, подошёл большой черный глухарь. «Хоро-ош!» — подумал председатель и вскинул к плечу ружьё. В этой позе и застыл: мгновенно впал в транс: ни рукой, ни пальцем шевельнуть не может. Глухарь встрепенулся, отчего все перья вздыбились, и стал стремительно увеличиваться в размерах. Перья отлетели, и вместо глухаря перед Матвеевым предстал совершенно незнакомый, сухонький и седой старик:

— Ты почему людей не слушаешь, Матвеев?

Сбитый с толку, и перепуганный Матвеев хотел было сказать в своё оправдание что-то вроде — «а я здесь совершенно не при чём», но и язык ему не повиновался. Старику его ответ, видимо, и не требовался, он продолжал вещать и сокрушаться:

— Мой «дом» совсем обветшал, а ты, как глава наслега, никаких мер не принимаешь! О времена, о нравы! Тебе же люди ясно говорят — «перезахоронить бы Старика надо, уважить». — Председатель хоть и не мог сдвинуться с места, но всё-таки почувствовал, как по коже поползли мурашки, — видишь, — старик показал кисть правой руки без большого пальца, — палец под спину закатился, неудобно мне.

Матвеев попытался в знак согласия кивнуть головой, но почувствовал, что если он это сделает, его всего скрутит судорогой.

— Ты, давай, побыстрее думай, не то — сам знаешь…

Туман сгустился — в глазах потемнело, судорога всё-таки скрутила коммуниста:

— З`з`з-знаю, з`з-зна-аю…

— Что ты знаешь, Матвеев?! — раздался требовательный голос откуда-то сверху.

Матвеев открыл глаза — перед ним маячило не на шутку встревоженное лицо супруги.

— Чего ты там знаешь? — Прасковья хоть и была зла на своего законного, тем не менее женское начало взяло верх: принялась энергично растирать своими пухленькими ручками неестественно скрюченное жилистое тело мужа, — судорога что-ли?

— С`с-свело что-то меня… — хищно оскалившись и по-вампирски растопырив пальцы рук ответил муж сквозь крепко стиснутые зубы.

Добросердечная Прасковья уже забыла о своих вопросах и требованиях: непостижимым образом в семье воцарился мир — мужчине этого не понять. И не надо…

Первым делом председатель с утра направился на ферму. Не обращая внимания на интенсивно строящую ему глазки Матрёну, нашёл старую Варвару:

— Найди Бааску Фёдорова и с ним в сельсовет! Живо!