Генрих IV - Александр Дюма

В комнате, куда его привели, он увидел разоруженного Конде.

Через мгновение ворвался с аркебузой в руках разъяренный Карл IX, пьяный от пороха и крови.

— Смерть или месса? — спросил он Генриха и герцога Конде.

— Месса! — ответил Генрих.

— Смерть! — ответил Конде.

Карл IX был на грани того, чтобы разрядить аркебузу в грудь молодого герцога, который осмелился ему противоречить. Однако он не смог убить своего родственника.

— Даю вам подумать четверть часа, — сказал Карл IX. — Через четверть часа я вернусь.

И он вышел.

На протяжении этих пятнадцати минут Генрих доказывал своему кузену, что обещание, вырванное силой, не имеет никакой цены, что гораздо политичнее будет двум руководителям партии будущего смириться и жить, чем сопротивляться и умереть.

Генрих всегда был чрезвычайно красноречив, особенно в случаях такого рода. Он убедил Конде.

Карл IX вернулся по истечении назначенного срока.

— Итак? — спросил он?

— Месса, сир, — ответили молодые люди.

Варфоломеевская ночь принадлежит к политической истории нашего героя. Мы не будем заниматься ею. Но займемся королевой Маргаритой, или королевой Марго, как называл ее Карл IX. Она одна составляла его личную жизнь.

«Отдавая мою сестру Марго беарнскому принцу, — говаривал Карл IX, — я отдаю ее всем гугенотам королевства».

Возможно, беарнский принц в конце концов уяснил себе настоящий смысл этой фразы, но тогда он принял ее такой, какой она казалась.

Генрих на первый взгляд необычайно понравился своей супруге, которая не виделась с ним с того времени, когда он оставил двор в возрасте тринадцати лет.

Итак, господа де Суврей, впоследствии гувернер Людовика XIII, и Плювинель, первый конюший главной конюшни, привели ей ее нареченного.

Увидев его, она воскликнула:

— О, как он красив! И как ладно скроен! Как должен быть счастлив Широн, воспитавший подобного Ахилла!

Восклицание это весьма не понравилось главному конюшему, который едва ли имел более тонкое воспитание, чем его лошади.

— Не предупреждал ли я вас, — сказал он Суврею, — что эта противная дамочка отпустит нам какое-нибудь оскорбление?

— Как это?

— Разве вы не слышали?

— Что?

— Она назвала нас Широном.

— Ну, это только полуоскорбление, мой дорогой Плювинель, — сказал господин де Суврей. — От Широна у вас только хвост сзади.

Маргарита Валуа, сестра Карла IX, была, впрочем, весьма красивая, образованная и проницательная принцесса. Замечали лишь, что лицо у нее чуть длинновато, а щеки немного обвислые… Замечали еще — в основном это замечал ее муж, — что она слишком легкомысленна.

В одиннадцать лет, если верить Генриху IV, у нее были уже два любовника, Антраге и Шарен.

Потом у нее появился Мартигю, полковник кавалерии, бесстрашный тип, который бросался на приступ и в схватки с двумя дарами, полученными от нее, — шарфом, который он носил на шее, и пёсиком, которого носил на руке, пока не был убит 19 ноября 1569 года при осаде Сен-Жан-д'Анжели.

Потом был господин де Гиз, который любил ее любовью столь огромной, что под влиянием своего дяди, кардинала Лоррена, расстроил свадьбу принцессы с королем Себастьяном Португальским.

Затем последовали, говорят — чего только не говорили про бедную принцессу, — последовали ее брат, Франсуа Алансонский, и другой брат, Генрих Анжуйский. И вот именно к этому моменту она вышла замуж за короля Наварры. От этой свадьбы Антраге испытал такую страшную печаль, что чудом избежал смерти. Приданое Маргариты составило пятьсот тысяч золотых экю. Король дал триста тысяч, королева-мать двести тысяч, а герцоги Алансонский и Анжуйский прибавили каждый по 25 тысяч ливров. К этому было прибавлено сорок тысяч ливров ренты с Вандомским замком, обставленным для жизни.

Маргарита была в постели и спокойно спала, когда был подан знак к резне. Внезапно она была разбужена человеком, который, стуча ногами и руками в дверь, кричал:

— Наварра! Наварра!

Кормилица принцессы, которая спала в ее комнате, решила, что это сам беарнский принц, и побежала ему открывать. Но это оказался молодой дворянин по имени Тежан, как говорила Маргарита, или Лейран, как говорил Дюплез. Его преследовали четверо убийц. Увидев дверь открытой, он бросился на кровать принцессы и, обвив ее окровавленными руками — он получил удар шпагой и удар алебардой, — вместе с ней свалился за кровать.

И не ясно, кто кричал сильнее, королева или этот несчастный, но еще хуже стало тогда, когда убийцы не смогли заставить его отпустить королеву и старались убить его непосредственно в ее объятиях. К счастью, капитан гвардейцев Гаспар де Ла Шатр, более известный под именем Нансей, ворвался в покои и, выгнав убийц, подарил королеве Маргарите жизнь несчастного Тежана. Он, в свою очередь, не желал ее покинуть, и она приказала перевязать его и уложить спать в своем кабинете. Оттуда он вышел только после полного исцеления.

Нужно, однако, отдать должное королеве Маргарите. Первое, о чем она спросила Нансея, когда Тежан был вне опасности, — что слышно о беарнском принце? Капитан гвардейцев объявил ей, что он с герцогом Конде находится в кабинете короля, и добавил также, что присутствие молодой супруги не было бы бесполезным для ее мужа.

Маргарита завернулась в широкий плащ и направилась в комнату сестры, мадам де Лоррен. Явилась она туда едва живая от страха. По дороге, в момент, когда она входила в прихожую, дворянин по имени Ла Бурс свалился замертво в трех шагах от нее, сраженный ударом алебарды.

Едва она вошла в комнату, как двое беглецов направились туда же, умоляя ее о помощи. Это были Миоссан, первый дворянин короля, ее мужа, и Арманьяк, его первый ординарец.

Маргарита бросилась в ноги короля и королевы-матери и с большим трудом вымолила им пощаду.

Считается также, что и беарнский принц спасся только благодаря тому, что укрылся под фижмами своей жены, которая носила одежду настолько просторную, что под ней мог укрыться даже и не один мужчина. Эта традиция действительно имела определенное значение, ибо она дала рождение следующему четверостишию:

О фижмы славные, скрывающие тело,Спасали честь вы старомодностью покроя.Но совершили вы возвышенное дело —Скрыв короля, спасли героя!

Когда мы говорим, что королева Маргарита могла спрятать под фижмами мужчину и даже нескольких, мы имеем для этого определенные основания.

«Она заказывала, — говорит Таллеман де Рео, — для себя одежду и юбки гораздо более широкие, чем требовалось. Чтобы сделать свою фигуру еще обширнее, она приказывала вставлять жестяные планки с обеих сторон корсажа. В некоторые двери она не могла даже протиснуться». Но это еще не самое удивительное. Вот что говорит тот же автор: «Она носила громадные фижмы, по всему периметру которых располагались карманы. В них она укладывала коробочки, в которые прятала сердца своих погибших любовников. Она была чрезвычайно аккуратна, и, по мере того как они умирали, приказывала консервировать их сердца. Каждый вечер эти фижмы запирались в секретный шкаф за спинкой ее кровати».

Муж укорял ее не только за то, что она консервировала сердца своих любовников, но и за то, что она каждый раз бросалась отыскивать их отрубленные головы на Гревской площади.

В качестве слуги при ней находился красивый дворянин по имени Ла Моль, который вступил в заговор с маршалами де Монморанси и де Коссэ. В компании своего друга де Коконнаса он оставил свою голову в Сен-Жане, на Гревской площади. Головы были выставлены на площади. Но как только спустилась ночь, Маргарита, любовница Ла Моля, и мадам де Невер, любовница Коконнаса, явились туда вдвоем, украли головы, увезли их в своей карете и отправились захоронить их своими очаровательными ручками в часовне Сен-Мартен.

Она была в долгу перед Ла Молем, потому что была страстно любима этим прекрасным дворянином. Он вступил в заговор в ее интересах и поднялся на эшафот, осыпая поцелуями муфту, подаренную ею. На его могиле начертана следующая эпитафия:

Счастливцы все завидовали мне!Удаче, счастью, радостной весне!Но вот и я в руках у смерти…Когда упал я с пьедестала,На свете ничего не стало,Кто б позавидовал, поверьте!

Ла Моль появился под именем Гиацинта в песенке кардинала Перрона, написанной по заказу королевы Маргариты. И если бы не Сен-Люк, с которым она встретилась в Нейраке и чье нежное обожание тронуло ее сердце, весьма возможно, она нескоро успокоилась бы после этой страшной потери. «Правда, — говорил ее муж, — Бюсси д'Амбуаз пришел на помощь Сен-Люку в этом трудном утешении. Но грусть ее нарастала, и ей пришлось прибавить к ним Мейена».