Лила, Лила - Мартин Сутер

Ларс промолчал.

– Не надо делать такое лицо, сердце разрывается.

– Значит, еще есть надежда.

Мари взяла Ларсов бокал, сделала знак проходившему мимо официанту. Тот кивнул.

Они молча подождали, пока ей принесут шампанское. Мари подняла бокал.

– Давай выпьем за минувшие недели и, как взрослые люди, поставим точку в этой истории.

Но она хотела от Ларса слишком многого. Когда подали закуску, он умолял, за горячим принялся осыпать ее упреками, а за кофе уже повернул дело так, будто сам решил с ней развязаться. Ей, конечно, было досадно, хотя, с другой стороны, такая ситуация имела свой плюс: она не обязана платить за себя по счету, тем более что денег явно не хватит.

Предложение подвезти ее куда-нибудь она отклонила, сказав, что лучше пройдется пешком.

Ночь выдалась еще более ясная, чем день. Но за те три часа, что она промучилась с Ларсом, сильно похолодало. От ледяного ветра слезились глаза. То и дело приходилось вытаскивать руки из карманов и отогревать замерзшие уши.

Собственная фраза насчет большой любви упорно крутилась в голове. Произнесла она ее скорее по причине удачной формулировки. «Дополнения мне не требуется. Я ищу большую любовь». Здорово сказано! Но что стоит за этой фразой? Она вправду ищет большую любовь? Не как все, а по-настоящему? Вправду ищет? А Ларс и другие до него – просто этапы на пути к большой цели?

Улицы модного теперь рабочего квартала были безлюдны. Во многих окнах светились гирлянды лампочек; витрины турецких закусочных, тайских ресторанчиков, торгующих навынос, и азиатских продуктовых лавок сверкали и переливались всеми цветами радуги.

Мари вдруг почувствовала себя очень одинокой. Новое ощущение. Она часто бывала одна и нисколько от этого не страдала. Наоборот, казалась себе независимой и самостоятельной. Но не одинокой. Одиночество – это совсем другое. Одиночество вызывало желание сию же минуту очутиться среди людей, и чем больше их будет, тем лучше.

Прожектор впереди отбрасывал на тротуар контуры какой-то надписи. «Эскина», – прочитала Мари, подойдя поближе. Стеклянная дверь сияла теплым светом, точно уютная гостиная. И изнутри доносилось не «техно», а звуки сальсы.

4

Вечер как вечер, один из многих в этом декабре. Народу в «Эскине» было полным-полно – здесь обычно заканчивались рождественские корпоративные вечеринки. Кроме того, хватало и таких, кто решил передохнуть от предрождественских закупок да так и застрял тут со своими сумками. А еще таких, что изо всех сил старались игнорировать тарарам и делали вид, будто все нормально. Настроение царило неопределенное – смесь паники (вдруг чего не успею!), усталого безразличия, радостного предвкушения и меланхолии.

Давид, как обычно в последнее время, обслуживал сектор «С», то бишь кресла и столики, относящиеся к большому бару. Его это вполне устраивало, ведь к сектору «С» относился столик завсегдатаев, с которыми он поддерживал и приватные контакты.

Верховодил в этой компании Ральф Гранд, писатель. Во всяком случае, такую профессию он называл, когда его спрашивали. На жизнь Ральф зарабатывал техническими переводами с французского и английского на немецкий. Эта деятельность позволяла ему регулярно бывать в «Эскине» и засиживаться подолгу. Когда он находил время наряду с переводами и ночной жизнью писать большой роман, над которым трудился уже несколько лет, никогда не обсуждалось, по крайней мере в его присутствии.

Ральф был весьма интересным собеседником, хорошо подкованным в литературе, хотя иной раз слишком уж козырял своими познаниями. Одно из малоприятных его качеств.

При нем неотлучно находился Серджо Фрай, художник, чья мастерская располагалась неподалеку, в одном из промышленных зданий. На что он жил, никто себе толком не представлял, ведь его картины – огромные, проработанные грубыми красочными мазками фотографические оттиски, которые ты словно бы уже где-то видел, – выставлялись редко, а покупали их и того реже. Слухи ходили разные, но наибольшего доверия заслуживала версия, что его отец – он погиб, совершенствуясь в умении спускаться на каноэ по горным рекам, – оставил кой-какой капитал.

Сильви Альдер держалась сама по себе. Не так давно она закончила учебу, стала преподавательницей рисования и сразу получила место в том же училище. Маленькая, изящная, она напоминала юную Эдит Пиаф и подчеркивала это сходство, выщипывая брови и пользуясь ярко-красной губной помадой.

Роже Бертоли и Ролли Майер тоже приходили вдвоем. Роже работал текстовиком в рекламном агентстве и восхищался начитанностью Ральфа Гранда. Ролли до недавнего времени занимал там же должность АД, арт-директора, а теперь открыл индивидуальную фирму под несколько претенциозным названием «АДхок»[2] (придумал его Роже Бертоли). Вся ее деятельность сводилась к тому, чтобы в случаях, когда у рекламных агентств возникает дефицит персонала, «давать им напрокат» самого Ролли. Но в нынешней экономической ситуации нехватки персонала никто не испытывал, и Ролли был вынужден подрабатывать техническими чертежами, получая заказы через Ральфа Гранда.

Сандра Шер присоединялась к остальной компании спорадически. Как flight attendant,[3] она иной раз по нескольку дней находилась за пределами страны. Крупная блондинка, glamorous,[4] именно так раньше представляли себе стюардесс. Вместе с ней неизменно появлялись Келли Штауффер и Боб Егер. Келли, архитектор, худой, бритоголовый, всегда в черном, и спутник его жизни Боб, телеоператор, мускулистый парень, тоже обритый наголо и тоже в черном.

Сегодня вечером они собрались в полном составе. Расположились на потертых плюшевых креслах и диванчиках, с обычной своей выпивкой – риоха для Ральфа, пиво для Серджо и Ролли, кава для Сильви и Келли, мохито для Роже, джин с тоником для Сандры и безалкогольное пиво для Боба.

Давид наизусть знал, что они закажут, и мог бы принести напитки, не дожидаясь просьб, но однажды из-за этого произошел неприятный инцидент.

Ральф тогда едва успел сесть, а Давид уже принес ему бокал риохи. «Я риоху не заказывал», – сказал Ральф.

«Извини. Просто ты всегда заказываешь риоху, вот я и подумал… Что же тебе принести?»

«Бокал риохи».

Давид улыбнулся и поставил перед ним бокал.

«Не этот. Другой, который я заказал».

Если бы не Серджо, Ральф наверняка бы настоял, чтобы Давид унес этот бокал и подал другой. Весь вечер, проходя мимо, Давид слышал обрывки дискуссии о праве человека на непредсказуемость, как выразился Ральф Гранд.

На следующий вечер Давид пошел в «Горную тишь», местный рабочий ресторанчик, который держал хозяин-испанец. Обычно Ральф там ужинал, а потом перебирался в «Эскину». Давид хотел поговорить с ним начистоту. Хотел сказать, что Ральф не может отчитывать его при всех, как мальчишку. В конце концов, они же вроде как друзья. И если Ральф недоволен обслуживанием, пусть выскажет свои претензии с глазу на глаз.

Но когда он подсел за столик к Ральфу, тот увлеченно спорил с каким-то тощим малым, который курил русскую папиросу, зажав ее в желтых от никотина пальцах. На Давида Ральф обратил не больше внимания, чем накануне в «Эскине», когда тот принес ему бокал риохи».

Давид заказал тортилью и колу – перед работой он спиртного не пил – и стал ждать удобного момента включиться в разговор.

Привычная для Давида ситуация – ждать, пока на него обратят внимание. Вернее, пока Ральф обратит на него внимание. Ведь если он обратит внимание, то и остальные семеро тоже обратят.

Не то чтобы Давид испытывал трудности с общением. Многие люди очень даже симпатизировали ему, и он поддерживал с ними вполне нормальные, ровные отношения. Чего ради он вбил себе в голову, что непременно должен войти в Ральфову компанию, он и сам толком не понимал. Внушал себе, будто все дело в том, что это интересные люди, занимающиеся интересными вещами, обсуждающие интересные темы. Но возможно, причина была куда проще: они видели в нем только официанта.

На самом же деле Давид не официант, это всего лишь временная работа. Несколько лет он проучился в гимназии, одно время работал консультантом в компьютерном магазине, хорошо разбирался во фруктах и овощах, потому что целый год трудился во Франции на экологической ферме.

И ему совсем не хотелось, чтобы его воспринимали как симпатичного официанта, которого узнают и на улице и с которым иной раз можно пропустить по рюмочке. Он хотел быть для них добрым знакомым, даже другом, который волею случая разносит в «Эскине» напитки и рассчитывается с посетителями просто потому, что в данный момент волею случая работает официантом.

Чтобы добиться такого статуса, Давид иногда и в свободные дни заходил в «Эскину». Подсаживался к Ральфу и остальным и пытался участвовать в разговоре.

Было это непросто, ведь компашка знала друг друга уже давным-давно и успела обзавестись собственной кодовой системой. Сокращениями, речевыми оборотами, акцентами и жестами, непонятными для посторонних. Так что Давид большей частью только слушал, дожидаясь какой-нибудь реплики, позволяющей вступить в разговор.