Страждущий веры (СИ) - Светлана Гольшанская

— Ишь, расшалились! Взрослые же совсем, а все дерётесь как дети малые. Тебе, Лайсве, вообще стыдно должно быть: свадьба скоро, дети, хозяйство, весь дом одной вести придётся, мужа голубить, а ты всё брата задираешь. Женщина должна быть кроткой, покорной и ласковой, а не дерзить и кулаками размахивать.

— Да, нянюшка, — устыдилась я, но паршивец Вейас тут же высунул язык, дразнясь.

Обидно стало до слёз! Почему так плохо оставаться ребёнком?

— Вот, посмотри, подарок для жениха, — вынув ткань из пяльцев, я показала её нянюшке, отвлекая от нашей потасовки. Не приведи Безликий, ещё папе наябедничает! — Красиво?

Старуха покрутила вышивку в руках, разглядывая выверенный до последнего стежка узор подслеповатыми глазами. Белая горлица с мечом в когтях на голубом фоне — наш родовой герб. Внизу девиз золотыми нитками: «Наше сердце легче пуха».

— Искусно, — хмыкнула нянюшка. — И дорого.

— Сама на ярмарке в Кайнавасе нитки выбирала, — улыбнулась я. — Не хуже, чем у мамы?

— Лайсве...

Стало не по себе. Неприятно.

— Не хуже?! — от отчаянья голос звякнул по окнам.

— Алинка большой мастерицей была. Такие узоры выходили из-под её пальцев, что нельзя было глаз оторвать, словно вся жизнь в них заключена, — разоткровенничалась старуха и тяжело вздохнула, разглядывая мою работу. — Твой узор красивый, конечно. Видно, что старалась. Но он холодный, нет в нём души, понимаешь? Огня нет.

Забытый нами Вейас взволновано зашевелился на диване. Видно, почувствовал, что я вот-вот расплачусь.

— Ну и ладно, — захотелось выбросить дрянную вышивку в камин. Нет, здесь нельзя. Лучше у себя. И не показывать слёз. Веломри не плачут. Никогда.

Забрав у нянюшки вышивку, я улыбнулась, как требовал этикет, и побежала к себе, забыв даже пожелать спокойной ночи на прощание. Опять заругают! Но так гораздо лучше, чем показать слёзы.

Ночная прохлада бодрила. Я распахнула окно спальни и проскользнула в узкий проём, прошлась по парапету до приметной башни, ухватилась за выступ, подтянулась и нырнула в щель бойницы. Даже кстати, что я такая тощая и маленькая — всегда найду место, где спрятаться. Здесь наверху хорошо: лежать на плоской смотровой площадке, разглядывать звёздные рисунки и думать.

Я ещё долго перебирала пальцами вышивку. Ветер давно стёр слёзы с лица, но боль не уходила. Я так старалась выполнить узор идеально, но всё равно никому не понравилось. Нет души. Можно купить дорогую ткань и нитки, можно аккуратно обрисовать силуэт мылом и наловчиться делать ровные стежки. Но где взять душу, если её нет?

Вышивка безвольно упала на пол. Я достала из-за пазухи медальон с портретиком и принялась рассматривать изображённую на нём женщину. Моя мама была южанкой. Очень красивой: темноволосая, темнобровая, кареглазая. И большой искусницей, прекрасно шила, вышивала, рисовала, пела и танцевала. Все её обожали, особенно папа с нянюшкой. Всё, что я знаю о ней, с их слов. Она умерла сразу после нашего с Вейасом рождения. Папа до сих пор скучает, хотя и не говорит.

Мы с Вейасом совсем на неё непохожи: оба светловолосые настолько, что кажемся седыми. Глаза невыразительные и холодные — блёкло-голубые, как у папы. И если Вейас выделяется мелкими точёными чертами и холеной красотой, то я невзрачная бледная мышь, которой даже ни одно платье толком не идёт, насколько бы дорогим оно ни было. Со своей внешностью нужно смириться — тут уж ничего не попишешь. Нянюшка говорит, что добрый муж будет любить меня и жалеть, какой бы дурнушкой я ни была. Надеюсь, она права.

Говорят, он приедет из жаркого степного края и увезёт меня к себе. Там нет ни лесов, ни каменистых пригорков, даже снега зимой не бывает. Что за зима без снега? Днём с этой заброшенной башни виден и густой бор на юге, и прозрачные озёра на западе, и гряды древних курганов на востоке, и вьющаяся меж холмов дорога на севере. Как я буду жить без всего этого? Без шалостей Вейаса, без назиданий папы, без нянюшкиных сказок. Хозяйство, дети... Какие дети, ведь я сама ещё ребёнок. Ребёнок, который не хочет вырастать. А ведь церемония взросления всего через пару недель.

Так хотелось научиться к этому времени делать хоть что-то идеально, как мама. Рукодельничать, раз уж с песнями и танцами не вышло. Но видимо, этого я тоже не унаследовала. Нет души... Может, её нет, потому что нет мамы? Она бы научила и про красоту, и про мужа, и про рукоделие. Почему боги забрали её так рано? Нянюшка права, не нам их судить.

Я подняла вышивку с пыльного пола и вгляделась внимательней. Не так уж и плохо. Хорошо, что не бросила в огонь. Жених через пару дней на помолвку приедет. Без подарка-то стыдно встречать, а ничего лучше я за это время не придумаю. Как говорит нянюшка, главное — не подарок, а внимание. Я уж постараюсь быть внимательной и любезной. Тогда, быть может, никто не заметит моей невзрачности и неумелости.

Приведя мысли в порядок и немного успокоившись, я снова взглянула на небо, чистое, с растущей, но все ещё неполной луной. Сверкнула звезда и понеслась к земле, будто созвездие Охотника заговорщически подмигнуло, напоминая о давешнем сне. Отбросив страшные видения, чтобы не тревожили больше, я взяла лишь то, что меня очаровало — Огненного зверя на фоне беспроглядной тьмы. Именно его вышью следующим и подарю папе на прощание. Хорошо, что красных ниток осталось много. Нужно найти обрез чёрной ткани. Жаль, что из неё только траурные одежды шьют, но я достану. Надо поторопиться, чтобы успеть. И плевать на кошмары!

2.

Ильзар построил ещё в незапамятные времена наш далёкий предок Лиздейк Дальновидный. Он был одним из первых Стражей и всю жизнь воевал против демонов, снискав большую славу. Во время одного из походов он заночевал под большим холмом, на вершине которого рос могучий дуб. Неожиданно началась гроза, и в дерево ударила молния, расколов его пополам. Лиздейк счёл это знамением свыше и поставил на холме дозорную башню, которую его потомки постепенно перестроили в грандиозный белый замок. Так говорилось в предании, а как было на самом деле, никто не знал. С каждым поколением наш род становился влиятельней и богаче, продолжая следовать заветам Лиздейка и бороться с демонами вместе с другими рыцарями ордена. Ныне главой рода являлся мой отец, милорд Артас Веломри. Мне, его дочери, приходилось очень стараться, чтобы не уронить его честь, особенно теперь, во время моей помолвки, после которой я должна буду навсегда покинуть отцовский дом и стать частью рода моего жениха. Хотя не хотелось никуда уезжать вовсе.