В сердце России - Михаил Ростовцев

ЗОВ РОДНОЙ ЗЕМЛИ

Было на диво погожее весеннее утро. На востоке заря медленно уступала место небесной бирюзе. Небо из серого делалось синим, как море, только эта синь бесконечно глубока и удивительно прозрачна, как алмаз. Картина небосвода все время менялась. Синее небо постепенно становилось нежно-голубым. Потом розовая паутина делалась красной, как жар в костре.

Это солнце, все больше и больше окрашивая легонькие облачка своими первыми лучами, так удивительно меняло цвет неба. Светло-зеленые прозрачные стебельки молодой травы гнулись под россыпями росы. Солнечные лучи пронизывали чистый воздух, туман рассеивался. Где-то в небесной лазури звенел жаворонок. Звенел задорно и весело, довольный зарождением нового дня, потом неожиданно затихал и камнем падал на землю.

Чудесное это время — весеннее утро. Должно быть, всякий человек, в добром здравии встретивший такое утро, испытывает подспудную радость от встречи с чем-то прекрасным. Так было и со мной.

Весна без птицы не весна. Иногда слышишь: вот и прилетели наши птицы. «Наши» — этим все сказано: от нас улетели и к нам прилетели. В голубой почти сквозной пелене неба над распахнутой землей летели птицы, «чернея цепью треугольной…». Летели и о чем-то переговаривались между собой. С высоты доносились их резкие голоса. В бинокль вижу их напряженно вогнутые шеи, медленные взмахи крыльев. На лазурном фоне ясного неба, как белые паруса, трепетали крылья. Живая птичья цепь, освещенная с одной стороны солнцем, медленно проплывала над полем, белея на взмахе розовыми подкрылками. Стая издавала чуть слышные бодрые клики.

Летели лебеди с тропического юга на север, куда неотвратимо наступала весна. Летели в известную им одним даль, спешили не запоздать к положенному сроку в родные места, в те гнездовья, где родились, выросли, возмужали. Позади у лебедей тысячи километров пути. Летели они через скалистые горы и безводные пустыни, пересекали моря, а может, и океан. Летели днем и ночью, в жару и дождь, без запасов «горючего». Сколько бед подстерегало их на длинном и опасном пути, но они летели, летели вполне уверенно, не метались куда попало, не сбивались из стороны в сторону, не путались, не блуждали — нет, они твердо знали, куда и когда им нужно прибыть, и туда летели, повинуясь извечному инстинкту. Неудержимая сила влекла лебедей. Не пугали их ни разреженная атмосфера, ни бури, ни штормы.

Провожая взглядом вереницы лебедей, я погрузился в размышления: на юге, где птицы провели зиму, есть и тепло, и обильная пища. А у нас еще заморозки, земля с чернеющими полями и сквозящими перелесками. Какая сила заставляет пернатых отказываться от южного комфорта и возвращаться на север, испытывая в перелете немалые трудности? Белый аист, например, от своих гнездовий в средней Европе до юга Африки летит два с половиной — три месяца, преодолевая расстояние около десяти тысяч километров. Во время перелетов птицы летят значительно быстрее, чем обычно. Чемпионом по скорости оказался певчий дрозд. За двое суток он пролетает полторы тысячи километров. По расстоянию рекорд принадлежит полярной крачке. Эта маленькая птичка два раза в год преодолевает путь от Арктики до Антарктики в пятьдесят тысяч километров. А по высоте полета первенство держат дикие гуси. Летчики видели их на высоте девяти километров.

Каждый вид птиц улетает своим особым строем. Гуси — длинной лентой, под некоторым углом к линии своей цепи. Утки — разомкнутой цепочкой, фронтом по направлению полета. Журавли — знаменитым клином. Кулики, как собьются к осени в стаи, так и летят кучной семьей. Очень красиво вычерчивают линию полета чибисы: они летят строем, похожим на мягко вытянутую латинскую букву «S».

Перелетные птицы вооружены невидимыми приборами. У них есть солнечный компас, звездный компас, внутренние часы. Они чувствуют погоду и с большим искусством используют благоприятные ветры, улавливают малейшие колебания барометрического давления, хранят в голове своеобразную мозаичную картину знакомых земных объектов.

Куда бы ни улетали птицы, где бы ни зимовали, тоска по родным гнездовьям не оставляет их. На чужбине они гнезд не строят, песен не поют, птенцов не выводят. Птицы лишь кормятся и ждут своего часа, когда можно будет вернуться в родные места. Каждая пара непременно возвращается туда, где она вывелась и гнездовала, часто на то же дерево, где выращивала прошлогоднее потомство. В дороге гибнут птицы от хищников, бурь или собственного бессилия, разбиваются о скалы, маяки, телебашни. И все-таки весной и осенью снова собираются они в стаи и, ведомые опытными вожаками, устремляются в свой Великий перелет. И с дороги не сбиваются, в свой срок прилетают. Какой бы «механизм-компас» ни был заложен в маленьком организме птицы, «по-человечески» его можно определить как огромное, не ведающее границ и расстояний чувство родины — способность находить родные места.

Птицы умеют хранить верность родному краю. У перелетных пернатых две земли. Это, наверное, очень тяжело — родиться в одной земле, жить — в другой и тянуться к земле, где родился. И не потому ли птицы с таким радостным криком летят к извечным местам своих гнездовий? Ничем не заглушить могучий инстинкт— родина зовет. И птицы летят. Они так устремлены, что, кажется, вырасти на их пути поднебесные горы, и горы их не остановят! Так и человек. В молодости, в годы романтических устремлений, исканий, жажда знать все обо всем влечет его из дому, зовет в другое место, часто дальнее. В преклонные годы, когда столько увидено, узнано, неведомая сила тянет человека в то место, откуда он родом.

Край родной! Кого не волнуют эти два коротких слова?! При этих словах память мгновенно восстановит события, запомнившиеся с самого раннего детства. И где бы человеку ни пришлось жить, он всегда хранит в себе видение заветного уголка земли. Извечна приверженность человека к тому месту, где родился. Оно для тебя самое лучшее на свете. Чувство родины, родного места неистребимо в человеке. И сердце человеческое призвано радоваться и гордиться своим краем, всем тем, чем оно связано с родной землей. Прекрасно это чувство опоэтизировал А. Твардовский.

Родная страна! Признаю, понимаю — Есть много других Кроме этого края.

И он для меня На равнине твоей Не хуже, не лучше И только милей.

Родина… Как много заключено в ней для сердца истинного патриота. Родина — это земля, где появился ты на свет, где спят в могилах твои предки. Она любима навечно. Поэтому человек всегда помнит свою родину. Страну свою мы называем матерью-Родиной, а место, где родились, родным краем. Родину, как и мать, мы не выбираем, у каждого из нас она бывает одна и на всю жизнь. Горе человеку, который не определил, где она, его Родина. Двойное горе тому, кто потерял Родину. Пройдут годы, десятилетия на чужбине, человек будет, непременно будет переживать, вспоминать родной край и в тревожных снах возвращаться тУДа, где он впервые ступил на землю, сойдя с материнских рук. Самая тяжелая, безысходная тоска — тоска по Родине.

В МУРОМСКОМ ЛЕСУ

Знаете ли вы эти дни апреля, когда поют веселые песенки ручейки, по ночам раскрываются почки на деревьях, когда в скрытых от солнца уголках леса прячется снег, а на припеках пробиваются первые цветы — подснежники, появляется изумрудная щетинка молодой травки, и хилый, сморщенный вдруг сверкнет в глаза, как золотой самородок, одуванчик? Есть что-то притягательное в ранневесеннем лесе. Если взглянуть на него издали, то в разливах шоколадно-пунцовых тонов различимы зеленые островки хвойников. Когда войдешь в лес, то он покажется серым, неуютным. Проглянет солнце — лес посветлеет, станет прозрачным, будто умытый дождем.

То апрельское утро я встретил вблизи Мурома. В народных былинах об Илье Муромце часто упоминаются леса, окружающие город. О муромских лесах А. М. Горький в рассказе «Губин» в 1912 году писал: «Тихий город Мямлин (так писатель называл Муром) приютился в полукольце леса — лес, как туча за ним, он обнял город, пододвинулся к смирной Оке и отразился в ней».

Лес сначала показался серым и неуютным: деревья стояли неприбранными с осени, в хвойнике еще лежал черствый снег, прошлогодняя листва шуршала под ногами. Только на косогоре пробились сквозь ее ветошь первые стрелки ярко-зеленых травинок. Выхожу к полянке, вижу бархатистый куст ивы. До чего торопится встретить долгожданную весну — сам еще в снежной «вазе», а веточки уже покрылись серебристо-белыми пушистыми «зайчиками». И вдруг: «Тра-та-та-та». Это дрозд в кустах цокает, стрекочет. Он первым начинает петь в весеннем лесу. Рад, что уже дома, что гнездо на развилке ольхи сохранилось. Словно дымкой подернуто, оно красиво выступает среди голых деревьев. А дымка — от красноватых сережек. В лучах солнца золотилась пыльца ольхи. Из всех деревьев ольха первой зацветает. Не успеет растаять снег, как ее крона становится бурой от массы цветущих светло-сиреневых сережек. Интересно смотреть на ольху в это время: она пылит, пылит самым настоящим образом. Стоит подуть хоть слабому ветру, как над деревом появляется желтая пыль. А когда я постучал по веткам — целое облако желтой пыли из них посыпалось. Пыльца легкая, долго держится в воздухе и летит далеко-далеко.