Флорентийка - Жюльетта Бенцони

— Нет, мессир, я не желаю этих одежд. Как бы богаты они ни были, это не принесет удачи… ни мне, ни моим помощникам.

Человек в плаще не успел ничего ответить, как Франческо внезапно вырос между ним и палачом, протягивая Синяру несколько золотых монет.

— Вы хорошо сказали, мэтр! Но если речь идет о законе, то вот — возьмите: я покупаю эти вещи. Падре, вы можете похоронить эту пару в одеждах!

— Почему вы вмешиваетесь? — грубо спросил человек, которого падре назвал Рено. — У меня все права на этих двух казненных.

Это был человек с перекошенным и пожелтевшим от гнева лицом, с крошечными жесткими глазами и пронзительно-острым, как игла, взглядом. Он был насквозь пропитан желчью.

Ему недоставало лишь жала, чтобы быть совсем похожим на змею. Неистовый гнев охватил Франческо, и он схватил незнакомца за плащ.

— Все права на казненных? Вы случайно не бог?

— Эта… эта женщина… была отдана мне в жены… — сдавленным голосом прохрипел человек.

— Церковь говорит, что брак длится, пока супругов не разлучит смерть. Смерть пришла! Убирайтесь!

Он уже собирался сбросить человека вниз с эшафота, когда вмешался священник. Мягко, но твердо он заставил Франческо отпустить его.

— Вы сказали то, что следовало сказать. Отпустите его.

Пусть он уходит. А вы, Рено дю Амель, подумайте, как избавиться от пожирающей вас ненависти, и просите прощения у всевышнего!

Потирая горло, отвратительный человек, бросив убийственный взгляд на флорентийца, пошел к лестнице. Спустившись , вниз и почувствовав себя на достаточно безопасном расстоянии от неожиданного противника, он погрозил ему кулаком и злобно добавил:

— Я не знаю, кто ты, иностранец, но, несмотря на свое золото, ты не сможешь помешать выбросить эту самку и ее сообщника в яму для зачумленных. А вот и солдаты, которые за всем проследят!

В самом деле, присутствующий при казни сержант собрал своих людей около повозки. Франческо взглядом спросил священника, и тот с удрученным видом наклонил голову:

— К сожалению, он прав! Эти бедные дети не имеют права на достойное погребение. Я с трудом добился права сопровождать их к месту казни. Но даже если бы мне и запретили, я бы все равно пришел… Вы понимаете, я присутствовал при их рождении!

— В таком случае я иду с вами. Разрешите мне Помочь вам.

— Почему вы это делаете? — Священник с удивлением посмотрел на Франческо. — Вы знали их?

— Я их впервые увидел сегодня, но чувствую, что должен сделать это. Что-то внутри заставляет меня поступить именно так.

— Боюсь, что вы будете сожалеть, когда узнаете, в чем их преступление и за что они казнены.

Франческо пожал плечами.

— Они были братом и сестрой… и друг друга… слишком сильно любили! Кто-то из зрителей уже осведомил меня. Но мы теряем время.

Вдвоем они завернули в саван тела брата и сестры и отнесли к повозке. Внезапно Франческо заметил на черном сукне кружевной головной убор. Он поднял его. Держа в руках эту очаровательную безделушку, которая еще недавно украшала изысканную красоту умершей девушки, Франческо почувствовал, как глаза его наполняются слезами. Быстро спрятав кружева на груди под плащом, он присоединился к ожидавшим его людям.

— Иди и дожидайся меня в гостинице «Золотой Крест», — сказал он Марино. — Я скоро буду. И ни слова о причине моего опоздания!

— Разве вы не знаете меня? Никто не вымолвит и словечка! Вы уверены, что не понадобится моя помощь?

— Нет! У меня есть оружие и золото. Этого более чем достаточно, если мне придется защищать себя.

Держа коня под уздцы, Франческо пешком последовал за повозкой, в которой священник, сидя между обезглавленными телами, продолжал свои молитвы. Выйдя за ворота Уш и миновав глубокие рвы, процессия повернула к полуразвалившемуся зданию, возвышающемуся недалеко от дороги в Бон, между старыми кожевенными мастерскими и полями для сброса нечистот. Место пустынное и зловонное. Тем не менее там, опершись на лопату и с повязкой, закрывающей нос и рот, стоял человек.

Выкопанную им яму заполнила черная липкая жижа. Именно к нему направилось шествие, которое на расстоянии сопровождал Рено дю Амель. При виде грязной и вонючей ямы с видневшимися в ней остатками костей Франческо не смог сдержать отвращения и подошел к сержанту.

— Это правда, что невозможно найти другое место для захоронения, нежели эта зловонная дыра? — спросил он и поднес руку к кошельку.

Солдат остановил его жест.

— Нет, мессир. То, о чем вы просите, невозможно. Таково решение суда. Предписание должно быть выполнено, но, — добавил он, понизив голос, — счастье, что их вообще разрешили похоронить. Муж требовал оставить их тела на виселице у обочины дороги, чтобы они гнили на ветру и дожде и прохожие бросали в них камни.

Франческо понял, что вмешательство его бесполезно, и отступил. Несколькими минутами позже ужасная яма поглотила двух молодых и прекрасных людей, которые могли бы жить долго, счастливо и беззаботно, если бы любовь не расставила им одну из самых страшных ловушек: страсть против природы.

Небо вдруг показалось Франческо свинцовым, словно оно никогда не знало лучей солнца, а холод более пронизывающим.

Он обернулся к старому священнику, зябко кутающемуся в свой черный плащ.

— Я хотел бы поговорить с вами, падре. Мои люди ждут меня в «Золотом Кресте». Пойдемте со мной, нам обоим необходимо подкрепиться.

Святой отец хотел отказаться, но невозможно было противоречить флорентийцу, если он уже что-то решил. И несмотря на все возражения, он оказался сидящим на лошади неизвестно откуда появившегося друга.

Франческо взял лошадь за поводья и решительным шагом отправился вслед за солдатами и повозкой в город. Проходя мимо Рено дю Амеля, он плюнул в его сторону. Никогда он не испытывал такого желания убить, ни один человек не внушал ему такой ужас. Подумать только, еще час назад он не знал его. Встреча с этими красивыми молодыми людьми, идущими на смерть, потрясла Франческо. Она перевернула его собственный мир, погрузила в кошмар, но какая-то странная, необъяснимая сила снова возвратила его к реальной жизни и придала ему уверенности в действиях. Молодые люди покорили его душу эпикурейца своей любовью, страданием и эгоизмом. Он даже не знал их имен.

— Их звали Жан и Мари де Бревай, а я Антуан Шаруэ, деревенский кюре и капеллан семьи. Как я уже говорил вам, я присутствовал при их рождении, и они дороги мне, как собственные дети. Детство Жана и Мари прошло в отцовском родовом поместье, богатом и красивом замке, который возвышается над топкими болотами. Их родители Пьер де Бревай и Мадлен де ля Винь и сейчас живут там. Они верные вассалы нашего герцога Филиппа, да простит его господь, что он не прислушался к призыву о милосердии…