Флорентийка - Жюльетта Бенцони

Уже много раз Франческо пересекал эту площадь, обычно пустынную, стараясь не замечать зловещего устройства в ее центре: длинная платформа из дерева и камня с поперечной перекладиной поднималась на два метра над землей, на одном ее конце находилась виселица, на другом — колесо, а в центре — возвышающаяся над большим каменным крестом плаха.

Но сегодня солдаты охраны, горизонтально выставив протазаны , с трудом сдерживали людей, напирающих со всех сторон. Зрители находились повсюду: в окнах домов, на крышах, на Кармской мельнице, на галерее резиденции Моримонского аббатства.

Похоронный звон не прекращался. И когда наш флорентиец, мало интересовавшийся жестоким зрелищем и желавший как можно быстрее продолжить свой путь, попытался направить свою лошадь через толпу, то натолкнулся на злобное сопротивление. Зеваки, нещадно ругаясь, потребовали, чтобы он не мешал им смотреть и оставался на месте до тех пор, пока все не будет закончено….

— Но мне нет дела до казни! — вспылил Бельтрами. — Я хочу всего лишь продолжить путь. Дайте мне дорогу!

— Даже если бы мы хотели, то не смогли бы этого сделать, — воскликнула бойкая кумушка. — Уже везут приговоренных. Так что успокойся, красавчик, и дай нам посмотреть!

Когда показалась двухколесная тележка, по толпе пронесся громкий вздох. Солдаты вокруг повозки угрожающе выставили копья. Люди вытянули шеи, но вместо обычной брани и насмешек, сопровождающих приговоренных, на площади вдруг наступила мертвая тишина. Был слышен только звон колокола да скрип колес зловещей повозки. Стоявшая рядом с Франческо женщина осенила себя крестным знамением и сдавленным от волнения голосом прошептала:

— Святая Дева! Как они молоды! Как красивы!

Застывший на месте Франческо с состраданием смотрел на двух молодых людей, приближающихся к смерти. В самом деле, они были очень молоды: юноше не было и двадцати, а его спутнице семнадцать-восемнадцать. Они были так поразительно похожи, как поразительна была и их необычайная красота. Одно лицо с ясными, безупречными чертами, одинаковые серые глаза, та же гордая осанка и та же смелость. Оба твердо смотрели на высокий эшафот, обтянутый черным сукном, где их ждали палач и его подручные. Единственное различие было в цвете волос: он — брюнет, она — блондинка.

Молодые люди были одеты в бархатные одежды светло-серого цвета, расшитые золотом. Он был с непокрытой головой, а на ней был эннен с белыми кружевами, который делал ее похожей на невесту, идущую к алтарю. Их не заковали, и молодые люди держались за руки. Они совсем не были похожи на двух приговоренных, невозможно было поверить, что брат и сестра идут на смерть. Глядя на их соединенные руки, старый священник, сопровождавший их, не мог скрыть слез.

Франческо вдруг вспомнил, что сказал ему солдат: эти двое детей были брат и сестра… и они… любили друг друга. И за кровосмешение они сейчас заплатят своими жизнями. Как это странно! Но еще более странным было отношение толпы, которая не кричала, не насмехалась, которая была преисполнена сочувствия к этой юной паре… Вдруг из чьей-то груди вырвался стон;

— Пощады! Пощады их молодости!

К этому возгласу присоединились и другие многочисленные голоса, и среди них и нашего путешественника. Франческо оказался неотъемлемой частью этой скорбной толпы. Более того: странное ощущение, что отныне его жизнь связана с жизнью этой восхитительной женщины, пронизало его. И в этот момент самым важным было для него вырвать ее из когтей смерти…

Зазвенел колокольчик, и прево, сопровождающий приговоренных, прокричал со своей лошади:

— Пощады не будет! Монсеньор герцог Приговорил их к смерти.

Толпа загудела, и у Франческо появилась надежда. Он уже видел бросившихся на эшафот людей, чтобы вырвать жертвы из рук палача. Но ропот стал тише, перешел в шепот, и на площади установилась зловещая тишина. Старый герцог Филипп, прозванный Добрым, мог иметь и тяжелую руку. И все об этом помнили…

Девушка храбро взошла на эшафот к ожидавшему ее палачу, грациозно подняв длинную юбку и вежливо отказавшись от помощи мэтра Синяра, чья рука дрожала. Оказавшись на возвышении, она глубоко вздохнула, перекрестилась и мгновение смотрела на небо, где робкий лучик солнца пытался пробиться через облака. Она улыбнулась толпе и распустила волосы. Наконец она встала на колени, раздвинула свои золотистые локоны и положила хрупкую шею на грубую доску. Внизу священник отеческим жестом привлек к себе молодого человека и спрятал его лицо у себя на плече. Толпа затаила дыхание.

Но она едва успела заметить блестящую сталь тяжелого топора, поднятого палачом. Все было кончено. Подручные палача торопились освободить место другой жертве. Один из двух неловко отодвинул тело молодой девушки и случайно задрал юбку до колен, позволяя увидеть красные шелковые чулки. Возмущенная толпа зарокотала. Мэтр Арни Синяр в раздражении ударил его, и подручный палача рухнул на окрашенное кровью сукно. В толпе одобрительно зашептали.

Теперь настала очередь молодого человека. Он уже вырвался из объятий священника, устремился к плахе, поднял белокурую головку и, поцеловав ее, упал на колени:

— Поторопись, палач! Я спешу к ней…

— Не волнуйтесь! За мной дело не станет!

Меч поднялся. Снова блеснул топор, снова толпа разом вздохнула — и голова молодого человека скатилась к голове его сестры. Больше нечего было смотреть, и народ начал расходиться по прилегающим улицам в глубокой и непривычной тишине. Похоронный звон наконец прекратился. Франческо словно прирос к мосту. Наконец, сбросив с себя оцепенение, он передал свою лошадь на попечение Марино и приблизился к эшафоту, где на коленях молился священник, набросив на изуродованные тела саван. Палач и его помощники смотрели на святого отца, не смея прервать его молитвы, когда внезапно к ним приблизился богато одетый человек в черном меховом плаще. Его резкий, зловещий, как карканье ворона, голос гулко раздался в холодном воздухе:

— Чего вы ждете, мэтр Синяр, забирайте то, что принадлежит вам по праву. Разве одежды казненных не принадлежат исполнителям приговора?

Священник перестал молиться и бросил на человека взгляд, полный ужаса и боли. Он простер свои руки над телами, трогательно защищая их.

— Проявите уважение к смерти, мессир Рено! Во имя бога, страдавшего на кресте, уйдите! Ваша месть свершилась!

— Она не будет закончена, пока этих презренных не бросят в сточную канаву. Палач, забирай то, что тебе принадлежит! Раздень их!

Палач медленно снял маску, под которой открылось грустное лицо, обрамленное седой бородой:

— Нет, мессир, я не желаю этих одежд. Как бы богаты они ни были, это не принесет удачи… ни мне, ни моим помощникам.