Флорентийка - Жюльетта Бенцони

— Все, госпожа. Больше ничего нет.

Фьора недоверчиво посмотрела на нее:

— Ты в этом уверена?

— Посмотри сама, если не веришь.

— Так это все, что у меня есть?

— Мне кажется, даже слишком много. Наверное, не у всех принцесс такое количество платьев.

— У Симонетты Веспуччи их гораздо больше, чем у меня.

Она каждый день появляется в новом туалете. Вся Флоренция смотрит только на нее, и ей не перестают дарить подарки…

Чтобы скрыть выступившие от гнева слезы, Фьора отвернулась и отошла к окну. Облокотившись на подоконник, она смотрела на открывшуюся перед ней тихую гладь Арно, залитую лучами январского солнца. Не поворачивая головы, она распорядилась:

— Убери это старье. Я никуда не пойду.

— Ты не хочешь пойти на турнир? — разочарованно вздохнула Хатун, которая повсюду сопровождала Фьору. — Я очень хотела побывать на нем.

— Ни на турнир, ни в другое место. Я остаюсь дома.

— Я надеюсь, вы хотя бы оденетесь? Зачем выставлять себя напоказ в одной рубашке? Вы хотите простудиться или чтобы вас увидели лодочники на реке?

Неся на подносе теплое молоко и медовые тартинки, появилась Леонарда. Прошло семнадцать лет с того памятного и драматического отъезда из Дижона, но кузина Бертиль Гуте совсем не изменилась. Она лишь слегка располнела, ее формы округлились, и черты лица стали менее резкими. Однако в ее голосе сохранились непреклонные нотки, даже когда она обращалась к Фьоре, которую обожала, но с которой была строга.

После изматывающего морского путешествия, во время которого она думала, что отдаст богу душу, перед бургундкой, словно на картине, предстала залитая солнцем Флоренция. И восхищение этим городом не покинуло Леонарду и через столько лет. Полная красок и колорита жизнь в городе Красной Лилии била ключом, и Леонарда вошла в нее и приняла ее, как когда-то поступила на службу к Франческо Бельтрами, покоренная его великодушием и благородством. Она полюбила строгую элегантность дворца негоцианта на берегу Арно. Далее начались неожиданности. Шкала ценностей во Франции и Бургундии не имела ничего общего с Флоренцией. В городе первенствовали торговля и банки. Знать имела привилегии, если занималась коммерцией. Флоренция была республикой или, по крайней мере, считала, что приняла на себя обязательство повиноваться некоронованным королям. Леонарда с удовольствием узнала, что ее новый господин принадлежал к цвету общества и имел все шансы однажды стать приором или даже гонфалоньером.

Бургундка легко привыкла к дому Бельтрами и с невероятной быстротой освоила тосканский язык. Для нее было делом чести научиться говорить на двух языках, даже на трех, включая церковный латинский. Что касается Фьоры, а только ею одной занималась первое время Леонарда, то с согласия Бельтрами она разговаривала с ней по-французски, чтобы малышка сохранила в памяти свои корни. Все считали девочку «настоящей дочерью Франческо и благородной дамы, умершей в родах». Больше не существовало ребенка Жана и Мари де Бревай, этого плода запретной страсти. Фьора легко освоила два языка и добавила к ним латынь и греческий.

Спустя пять лет после приезда Леонарды умерла Навина, старая экономка Бельтрами, и бургундка была призвана заменить ее. С тех пор она безраздельно управляла домом и помогала во всех делах Бельтрами, к его искренней радости. Только помощник хозяина Марино Бетти, ставший интендантом владения, избежал ее власти и сделался если не ее врагом, то по меньшей мере противником. Тайну происхождения Фьоры знали лишь трое: Марино, его господин и Леонарда. Бельтрами заставил его поклясться перед алтарем в первой встретившейся на их пути церкви и прибавил к этому внушительное вознаграждение.

Что касается молодой кормилицы Жаннет, то эта пышущая здоровьем блондинка покорила фермера из Мугелло и стала сеньорой Креспи. С тех пор она кормила только собственных детей, рожая каждый год по ребенку.

Новость о внезапном отцовстве одного из самых богатых холостяков города была воспринята флорентийцами не без удивления, но, слывя наследниками греческой философской мысли, они не придерживались строгой христианской морали и на внебрачное рождение не смотрели как на порок. Девочка была очаровательна, и многочисленные друзья ее отца единодушно признали ее законным ребенком. Женщины оказались более строги, особенно те, чьи дочери были на выданье. Многие по-прежнему надеялись привести Бельтрами к алтарю, заявляя, что маленькой девочке нужна мать.

Франческо прикидывался глухим, так что даже самые стойкие потеряли надежду. Но был еще и маленький клан непримиримой оппозиции, главой ее была двоюродная сестра Франческо, Иеронима, вышедшая замуж за знатного Пацци. Ее мотивы были прозрачны. Если Бельтрами не женится и не будет иметь детей, она и ее сын Пьетро будут его единственными наследниками. От такой мысли легко не отказываются.

Бельтрами не был введен в заблуждение мнимыми милостями Иеронимы, а ее душевное состояние его нисколько не беспокоило. По прошествии лет он почти поверил, что маленькая Фьора была действительно его дочерью. Внезапно вспыхнувшая в то страшное зимнее утро любовь к прекрасной незнакомке не отпускала его. Он не забыл своего чувства и всю любовь перенес на малышку. С горделивой радостью наблюдал он, как растет и расцветает Фьора в доме, что он ей подарил. Фьора была счастлива и ожидала дня, когда бог пошлет ей радости любви…

Леонарда поставила поднос на кровать и, взяв девушку за руку, заставила ее отойти от окна.

— Когда вы станете благоразумной? — проворчала она.

— У меня нет желания быть разумной, — запротестовала девушка, извиваясь как угорь и пытаясь освободиться от железной хватки воспитательницы. — К тому же, что значит быть разумной?

— Это значит вести себя как подобает девушке из хорошей семьи, — произнесла Леонарда, привыкшая к нелегкому характеру своей подопечной. — И есть то, что вам подадут.

— Я это не хочу. Я не голодна.

— Хорошо. Можете не есть, но соизвольте одеться. Вас ждет отец. Надеюсь, вы не намереваетесь явиться к нему в одной рубашке?

Как по волшебству, бунтовщица сразу успокоилась. Она глубоко любила Франческо. Самый необузданный гнев улетучивался без следа при мысли доставить ему хоть малейшее огорчение. Она послушно съела тартинку и выпила молока, тогда как Хатун, по знаку Леонарды, подняла одно из отвергнутых платьев и приготовилась одевать ее.

Минутой позже Фьора предстала в бархатном платье цвета опавших листьев, которое застегивалось под грудью, открывая атлас туники. Рукава, перевязанные золотыми лентами, были в обтяжку, с модными прорезями-"окнами", через которые виднелся белоснежный атлас туники, весь в мелких и пышных сборках.