Когда закончилась нефть - Андрей Егоров

Так вот что произошло. Геологи нашли на Диксоне нефть. Возможно, много нефти. Месторождение во много миллионов или даже миллиардов тон. И осели здесь — на залежах драгоценной жидкости. Почему? Ответ очевиден. Они не хотят отдавать нефть родному государству. Замалчивают находку и ищут покупателя, чтобы продать месторождение. Кому? Любая страна будет рада выложить за новое месторождение целое состояние. Китай, Соединенные Штаты, быть может, Индия или Бразилия. Выходит, мы имеем дело с уголовным преступлением. Значит, мне здесь нечего делать. Геологами должны заняться соответствующие органы — в первую очередь госбезопасность. Теперь важно добраться до рации и вызвать вертолет. Только вот дадут ли мне преступники такую возможность?

Я понял, что другого пути у меня нет. Тронул затвор карабина. Разыграю из себя наивного малого, который прибыл по заданию института и ничего не подозревает. Главное сейчас — вернуться на материк…

Дом я покидал осторожно, отодвинул стол, отставил дверь. Медвежьи следы вели вдоль дороги к поселку. Зверь двигался тем же маршрутом, что и я.

По счастью, через сто метров хищник повернул на юг. Я же направился прямо по асфальтовой полосе. И через некоторое время вошел в поселок…

На одноэтажном деревянном доме висела покосившаяся табличка: «ул. Водопьянова». Центральная улица Диксона. С крыши свисали длинные сосульки, напоминанием о недавней оттепели. К сожалению, я ее не застал. Металлический столб оборванной линии электропередач лежал посреди улицы. От него тянулись бесполезные провода, заползали на детскую горку. Напротив двухэтажное каменное здание встречало гостей поселка почти небесной, праздничной, но изрядно облупившейся глазурью — «Детский сад». Полуразрушенная пятиэтажка поодаль, с пустыми глазницами окон, наводила на грустные мысли о том, что ничто в этом мире не вечно.

Здесь я достал из рюкзака план поселка, сверился с ним и повернул налево. Гидрографическая станция находилась на самом берегу залива.

Я прошел мимо здания поселкового клуба, на фасаде которого сохранился выцветший советский герб. И вышел на берег у старого причала, занесенного снегом. Здесь стоял, пришвартованный навеки, ржавый лоцбот «Нарзой». Вдалеке можно было увидеть морской порт — затонувшую баржу, лежащую на боку, брошенный старый ледокол, каланчи подъемных кранов. Они грозили в любой момент рухнуть, но у местных властей не было денег на демонтаж. В наше время, когда нефть иссякла, ни у кого в России ни на что нет денег.

Гидрографическая база представляла собой двухэтажное здание с небольшой хозяйственной пристройкой. В двадцатых годах станция перебралась в новый корпус, но оказалось, что его выстроили из рук вон плохо — через пару лет часть постройки обрушилась. Никакого землетрясения на Диксоне, разумеется, не было — просто отдельные местные чиновники сэкономили и неплохо нажились на строительстве. Некоторое время гидрографы ютились во времянках. Затем было принято решение переехать назад — в реконструированное старое здание. Все это мне поведал разговорчивый пилот, пока мы летели от Норильска. Мне повезло — в институте на плане поселка отметили крестиком давно погибшую базу…

Я обернулся еще раз на мертвый поселок и толкнул дверь станции. В замерзшее лицо пахнуло теплом и запахом свежей рыбы.

В углу холла с занесенным над головой поварским топориком стоял бородатый человек. Перед ним на табурете лежал мороженый омуль. Секач рухнул вниз и одним ударом отсек безучастную ко всему на свете мертвую рыбью голову. Тут бородач заметил меня, и лицо у него заметно вытянулось — мое появление стало для геолога неожиданностью.

— Я из института… Курганов Виталий. — Хотелось сразу расставить все точки над «е». — Вы не выходите на связь с Москвой…

— Шатров… Антон. — Геолог быстро пришел в себя, обогнул широкий стол, двигаясь медленно, словно сомневаясь, переложил топорик в левую руку и протянул правую для рукопожатия. — А я думал, про нас все забыли…

Я заколебался — не хотелось пожимать заляпанную рыбой, нечистую ладонь, но и общение с недопонимания начинать не хотелось. Я стянул перчатку, пожал руку добровольного затворника. Несмотря на густую бороду, я его узнал. Встречались пару раз на научных конференциях. Внешность у Шатрова была непримечательная: бесцветные волосы, водянистые глаза, средний рост. Правда, он был коренаст и широк в плечах, а крепкие ладони выдавали в нем любителя работать руками. Я бы, пожалуй, не вспомнил его, если бы не доклад — тогда он сказал со сцены несколько слов о минералогии нефтяных слоев. Назвал преступлением то, что отдельные ученые в столь сложное для страны время умудряются «заниматься камешками» — вместо того, чтобы посвятить свой ум и время более важным вопросам.

Я стянул вторую перчатку, снял куртку.

— У вас рука испачкана, — заметил Шатров уныло.

Я и забыл, что опускал ладонь в нефтяную лужу.

Надо же, так по-идиотски вляпаться.

— Это краска, — соврал я. — Вертолет только что покрасили.

Вышло глупо.

— Понятно, — пробормотал геолог таким убитым голосом, словно я только что сообщил ему самые дурные вести в его жизни. — У нас там растворитель есть в умывальнике. Если хотите…

— Да, конечно. А у вас тепло.

— Газовый генератор в подвале. У нас тут все, что нужно, для жизни. Вы надолго? — Его слова прозвучали негостеприимно в отношении человека, который только что прилетел. Совсем как в анекдоте про тещу: «Вы что же, мама, даже чаю не попьете?»

— Я на пару дней. Если покажете, где можно остановиться, я бы был вам признателен. Мне бы бросить вещи, отогреться немного.

— Разумеется. — Мое присутствие явно тяготило Шатрова, как и моя ложь. — Пойдемте, я провожу. Пока будете устраиваться, строганину доделаю…

— Мне говорили, в группе вас было двое, — сказал я, вернувшись на импровизированный «камбуз». Так я окрестил кухню и по совместительству холл старого здания. Станция напоминала ледокол, плывущий по северным морям в неизвестном направлении.

— Да, Сермягин… — Геолог говорил с явной неохотой, как преступник на допросе. — Спит. В своей комнате. Заперся и спит. Недавно лег. Пришел с рыбалки, пока я тут… с приборами налаживался. Теперь часов шесть-семь проспит, не меньше…

— А что гидрографы?

— Гидрограф, — поправил Шатров. — Он здесь один оставался… когда мы прибыли. Семен Орловский. Вообще-то, мы его Семен Васильевич звали. Старику уже под семьдесят.

— Что значит «звали». Он умер?

— Да нет, живой. — Он вдруг улыбнулся. — А знаете, я даже рад, что вы приехали. Может, на ты? По-мужски. По-северному.