Завоевание Тирлинга - Эрика Йохансен

«Мой подарок вам, королева Келси», – подумал он и махнул рукой.

Топоры вспороли воздух. По склону, нарушая утреннее спокойствие, прокатилось эхо чудовищного скрипа и хруста: рычаги катапульт осознали, что свободны. Один за другим они взмывали вверх, набирая скорость, устремляясь в небо, и Холл почувствовал, что его сердце наполнилось неподдельной радостью, никогда не исчезавшей с тех пор, как ребенком он опробовал первую ловушку на кроликов.

Мое творение! Работает!

Рычаги катапульт достигли своего предела и остановились с грохотом, эхом прокатившимся по склону. Это разбудит мортийцев, но будет слишком поздно. Вытащив трубу, Холл следил за полетом голубых вязанок, несущихся к мортийскому лагерю. Достигнув пика, они начали падать, все семьдесят пять штук; небесно-голубые парашюты раскрылись, поймав ветер, холщовая ноша невинно раскачивалась на ветру.

Теперь мортийцы зашевелились. Холл разглядел очаги активности: солдаты выскакивали с оружием из палаток, часовые отступали в лагерь, готовясь к нападению.

– Джаспер! – крикнул он. – Две минуты!

Джаспер кивнул и начал стягивать шоры со своих ястребов, угощая каждую птицу кусочком мяса. Майор Кэффри, обладающий сверхъестественным даром распознавать заслуживающих доверие наемников, нашел Джаспера в деревеньке на мортийской границе три недели назад. Сейчас мортийские ястребы нравились Холлу не больше, чем в детстве, когда птиц использовали, чтобы выискивать легкую добычу над склоном, но он по-прежнему восхищался умением Джаспера обращаться со своими подопечными. Ястребы внимательно наблюдали за укротителем, задрав голову, словно собаки, ожидающие, когда хозяин бросит палку. Из мортийского лагеря донесся предупредительный крик: они заметили парашюты. Теперь, когда сопротивление ветра снизилось, они падали быстрее. Холл смотрел в подзорную трубу, считая себе под нос, когда первая вязанка исчезла за одной из палаток. Прежде чем первый вопль огласил равнину, прошло двенадцать секунд.

На лагерь опускались все новые парашюты. Один приземлился на телегу с боеприпасами, и Холл словно завороженный смотрел, как ослабли веревки. Мгновение сверток дрожал, а потом резко открылся, когда пять разъяренных змей поняли, что свободны. Их пестрые шкуры замелькали, извиваясь, по копьям и стрелам, падая с повозки и исчезая из виду. Склон огласился криками, и менее чем через минуту лагерь погрузился в полнейший хаос. Солдаты сталкивались друг с другом, полуодетые мужчины неистово махали мечами у самых своих ног. Некоторые пытались забраться повыше: на повозки, палатки и даже друг другу на спины. Но большинство бежало из лагеря, отчаянно пытаясь унести ноги куда подальше. Офицеры выкрикивали приказы, но безрезультатно: всеми завладела паника, и теперь мортийская армия утекала из лагеря во все стороны, устремляясь на запад к Пограничным холмам, или на восток и юг через равнину. Некоторые даже бездумно бросились на север, с плеском выбежав на мелководье озера Карчмар. У них не было ни доспехов, ни оружия, многие до сих пор оставались голышом. На щеках некоторых белела пена для бритья.

– Джаспер! – крикнул Холл. – Давай!

Одного за другим Джаспер подсаживал своих ястребов на толстую кожаную перчатку, покрывающую его руку от пальцев до плеча, и подбрасывал в воздух. Люди Холла с беспокойством смотрели на набирающих высоту птиц, но отлично выдрессированные ястребы не обращали никакого внимания на тирских солдат, устремляясь к мортийскому лагерю. Они пикировали прямо на разбегающихся людей, утекающих из южного и восточного концов лагеря, растопыривая когти, когда снижались, и Холл наблюдал, как первый вцепился в шею удирающего солдата в наполовину застегнутых штанах. Ястреб выдрал его яремную вену, приправляя утренний свет тонким кровавым туманом.

Из западной части лагеря волна за волной мортийцы бездумно неслись к деревьям у подножия холма.

Но на верхушках деревьев засели полсотни тирских лучников, и теперь мортийцы падали один за другим, а их тела, изрешеченные стрелами, вязли в грязи. Со стороны озера тоже раздались крики: решившие спрятаться в нем мужчины осознали свою ошибку и теперь спешили обратно к берегу, мыча от боли. Холл улыбнулся с оттенком ностальгии. Зайти в озеро было обрядом посвящения среди детей Идилуайлда; ноги Холла по-прежнему украшали доказывающие это шрамы.

Основная часть мортийской армии покинула лагерь. Холл бросил тоскливый взгляд на десять пушек, оставшихся без присмотра. Но теперь добраться до них не было никакой возможности: повсюду среди палаток скользили гремучие змеи, ища, где бы угнездиться. Он задумался, где генерал Жено: бежал ли со своими людьми или лежал среди сотен трупов у подножия склона? Холл уважал Жено как солдата, но знал и слабости этого человека, сродни тем, которыми страдал сам Бермонд. Жено хотел воевать спокойно и рационально. Он не признавал ни исключительную храбрость, ни сокрушительную некомпетентность. Но Холл знал, что каждая армия пронизана подобными аномалиями.

– Джаспер! – крикнул он. – Твои птички на славу потрудились. Зови их обратно.

Джаспер громко, пронзительно свистнул и стал ждать, подтягивая ремни, удерживающие кожаную перчатку на предплечье. Через пару секунд ястребы полетели обратно, кружа над холмом. Джаспер периодически посвистывал, каждый раз разным тоном, и одна за другой птицы опускались и усаживались ему на предплечье, угощаясь парой кусочков кролика в награду, прежде чем вновь получить шоры и вернуться на жердочку.

– Отзывай лучников, – приказал Холл Блазеру. – И найди Эммета. Пусть пошлет гонцов к генералу и Королеве.

– С каким донесением, сэр?

– Передай им, что я выиграл для нас время. По крайней мере, две недели, пока мортийская армия не перегруппируется.

Блазер ушел, и Холл снова повернулся к озеру Карчмар: в лучах восходящего солнца водная гладь слепила красным огнем. Зрелище, в детстве обычно наполнявшее его сердце мечтами, теперь показалось ужасным предостережением. Да, мортийцы разбежались, но ненадолго, а стоит людям Холла отдать восточный склон, как не останется ничего, что удержит мортийскую армию от уничтожения старательно выстроенных рубежей обороны Бермонда. Прямо за холмами начинается Алмонтская равнина: тысячи квадратных миль плоской земли с небольшой возможностью для маневра, с беззащитными обособленными хуторами и деревеньками. Мортийцы в четыре раза превосходили числом, в два – качеством оружия, и если они спустятся к Алмонту, эндшпиль может быть только один: резня.

Вот уже несколько лет Ивен служил хранителем тюрьмы: с тех пор, как его отец вышел в отставку, за все это время у него не было ни одного заключенного, которого он признал бы поистине опасным. Большинство из них оказывались людьми, не согласными с Регентом. Они, как правило, попадали в темницу слишком голодными, избитыми и не годились ни на что, кроме как дотащиться до камеры и упасть. Некоторые из них умерли, несмотря на заботу Ивена, хотя Па говорил, что в том нет его вины. Ивену не нравилось находить на койках их хладные тела, но Регента, казалось, это совершенно не волновало. Однажды ночью Регент даже приволок в подземелья одну из своих женщин: красивую, словно из папиной сказки, рыжеволосую леди. На шее у нее красовалась веревка. Регент сам отвел ее в камеру, всю дорогу понося на чем свет стоит, и прорычал Ивену: «Ни еды, ни воды! Она не выйдет, пока я не скажу!»

Ивену не нравилось держать в темнице женщину. Она не говорила и даже не плакала, только безразлично смотрела на стену своей камеры. Не подчинившись приказам Регента, Ивен дал ей еды и воды, внимательно следя за временем. Увидев, что веревка на шее причиняет ей боль он, не выдержав, зашел в камеру и ослабил удавку. Хотел бы он быть лекарем, способным исцелить кольцо ободранной красной плоти на ее горле, но Па научил его лишь основам первой помощи при порезах и тому подобном. Па всегда терпимо относился к медлительности Ивена, даже когда из-за нее случалась беда. Но для того, чтобы в течение ночи не дать женщине умереть, не требовалось большого ума, а Па разочаровался бы, потерпи Ивен неудачу. Когда на следующий день Регент пришел забрать женщину, Ивен испытал небывалое облегчение. Регент попросил у нее извинений, но женщина вылетела из темницы, не удостоив его даже взглядом.

С тех пор, как трон заняла новая Королева, у Ивена было не слишком много работы. Королева освободила всех заключенных Регента, что смутило Ивена. Но Па объяснил, что Регент отправлял людей в тюрьму, если они говорили то, что ему не нравилось, а Королева – только за плохие поступки. Па сказал, что это разумно, и, как следует пораскинув мозгами, Ивен пришел к выводу, что он прав.

Двадцать семь дней назад (Ивен отметил это в книге) трое королевских стражников ворвались в подземелье. Они вели связанного пленника, седовласого мужчину. Он выглядел очень усталым, но – благодарно отметил Ивен – невредимым. Они даже не спросили у Ивена разрешения, прежде чем поволокли заключенного в третью камеру, но Ивен не возражал. Раньше он никогда не видел королевских стражников так близко, но слышал о них от Па: они защищали Королеву от опасности. Эта работа казалась Ивену самой прекрасной и важной в мире. Он радовался тому, что служит главным тюремщиком, но, родись он поумнее, больше всего на свете Ивен хотел бы стать одним из этих высоких крепких мужчин в серых мантиях.