Никто - Том Пиккирилли

‒ Твой дом давно был у него на примете. Он наблюдал за тобой, знал, когда ты уходишь и возвращаешься. Он хотел побыть с твоей семьёй наедине. По заключению судмедэкспертов, твоя жена пробыла связанной в ванной не меньше часа, пока преступник находился с твоей дочерью. Это видно по синякам и следам трения от скотча на её запястьях. Твоя дочь не была изнасилована, а анализ брызг крови показал, что рана на животе, ставшая смертельной, была нанесена ей всего за десять-пятнадцать минут до твоего прихода. Знаешь, о чём это говорит?

Какого чёрта, хотел закричать Крайер, ты постоянно останавливаешься и спрашиваешь меня? Конечно, я не знаю.

Блисс продолжал:

‒ Это говорит о том, что он разговаривал с ней. У нас в участке таких ребят называли «болтушками Кэтти». Они попадались повсюду. Например, какой-нибудь гангстер берёт заложников при ограблении банка и начинает разговаривать с ними. Открывает им всю свою грёбаную душу. Забыв о деньгах, о своих требованиях, о вертолёте, на котором он собирается сбежать, об отряде спецназа снаружи, о пушке у себя в руках ‒ обо всём, потому что всё, что ему нужно ‒ это поделиться мыслями со слушателями.

Мою жену и дочь убила «болтушка Кэтти», подумал Крайер. Того человека, которым я когда-то был, пырнул ножом в череп какой-то парень, который просто хотел поболтать о своей жизни.

‒ Преступник скрылся через окно ванной на втором этаже. Скорее всего, ты хорошо разглядел его лицо. Может быть, ты узнал его. Ты помнишь?

Странно, но этот вопрос показался Крайеру самым простым: он не помнил лица мужчины, но отчётливо запомнил чувство, будто бы он был ему знаком. Крайер с мольбой посмотрел в глаза Блиссу, хотя и сам не знал, почему.

Блисс сказал:

‒ До той роковой ночи в вашем районе было зафиксировано несколько ограблений со взломом. Возможно, твоя жена сама случайно напоролась на вора, но то, как он на неё накинулся, говорит о том, что это преступление носит личный характер. Преступник был полон ярости, тихой злобы, склонен к вспышкам насилия. В то же время нельзя исключать и версию с вором-домушником. Полиция задержала несколько известных в округе воров, но всё было напрасно. Да и из дома ничего не пропало.

Значит, это могло быть ограбление с убийством, а могло быть что-то другое. Крайер ждал от Блисса пояснений.

‒ Окей, как я уже сказал, его жестокость и тот факт, что он так долго следил за твоей семьёй, доказывает, что преступление было совершено на почве личной обиды, реальной или надуманной. Я почти уверен, что ты знал или как минимум пересекался с преступником раньше. Копы допросили сотню человек, но так и не пришли к конкретным выводам. Явных подозреваемых нет.

Сотня человек? И нет ни одного подозреваемого? Интересно, всем им копы тоже ломали мизинцы, или это было специально для него, Крайера?

Блисс получал от всего этого удовольствие, безумие отступило на второй план, открыв дорогу новой цели.

‒ Этот преступник просто психопат. Этим словом легко разбрасываются, особенно здесь у нас, но тот парень ‒ он настоящий псих. Мозгоправы годами пытались понять способ мышления таких людей и до сих пор ничего не добились. Это за гранью их понимания. Никто не сможет понять психа, кроме другого психа. Его мотивы ‒ что-то, что сидит внутри него и толкает его к преступлению, хотя он сам, может быть, и не осознаёт этого. Можешь поковыряться в его прошлом и найти там насилие, или не найти ничего, можешь откопать серьёзные нарушения, или же ничего такого. Всё это неважно. Тебе не нужно его понимать. Тебе не нужна его биография. Ты ведь знаешь, что тебе нужно, разве нет?

Внутри его черепа, в самой середине, звучало только одно слово, слово без какой-либо связанной с ним эмоции. Причиной была не любовь или ненависть, ведь он даже не помнил свою семью, не мог вспомнить имён ни жены, ни дочери. Ни даже своего собственного. Но в то же время он ощущал нестерпимое желание. Осмысленную необходимость.

Крайер кивнул.

‒ Ты хочешь отомстить. Хочешь замочить этого козла. Прикончить его. Грохнуть. Угробить. Завалить. Вот это ‒ важно. Так?

Крайер понятия не имел, кто он такой ‒ кем был раньше и кем стал теперь, ‒ не мог вспомнить ничего, но осознавал своё желание, и, сидя здесь сейчас, он понял: да.

‒ Ну ладно. Тебе надо выбираться отсюда. Придётся либо поправиться, либо убедить врачей, что тебе стало лучше. Или просто свалить отсюда. Вот что тебе нужно. Это единственное, что тебе нужно. Сосредоточиться. Сконцентрироваться.

Сосредоточиться. Сконцентрироваться.

‒ Дальше. Когда выберешься отсюда, ты начнёшь копать. Рыть землю носом, как долбаная ищейка. Перелопатишь всю свою прошлую жизнь ‒ всё то, чего ты не помнишь. Узнаешь, кто ты такой. Спроси у старых друзей, соседей, подруг жены по кружку кройки и шитья, или чем там она у тебя занималась. Выясни, встречалась ли твоя дочь с мальчиками, или может быть она наткнулась в интернете на какого-нибудь извращенца. Изучай одно за другим, случай за случаем. Узнай, как он нашёл тебя, и тогда ты сможешь найти его.

Найти его.

‒ Вот и всё, что тебе нужно. Это ‒ твоя суть. Ну вот, ты опять ревёшь.

Блисс протянул руку и дотронулся до лица Крайера. На пальцах у него блестели слёзы.

‒ Ну, значит, в глубине души тебе всё ещё больно, иначе ты бы тут не рыдал, так? Может быть, любовь ещё проснётся. Стремись к этому, и тогда, возможно, ты сможешь дотянуться до неё, пусть даже только в мечтах. Любовь потребует мести. Это единственная твоя задача. Держись за неё. Когда ты плачешь — ты плачешь во имя мести. Когда истекаешь кровью ‒ тоже.

8

После подобных речей от суицидально настроенного копа только и ждёшь, что он закончит когда-то начатое.

Передаст эстафету Крайеру, а сам выпьет бутылку очистителя, или бросится с крыши, или накачается транквилизаторами, которые тайком прятал от врачей целый год.

Но ничего этого не произошло. На следующий день Блисса выписали. Его дочь, которой уже стукнуло девятнадцать, прекрасно осведомлённая о дыхании рот в рот и сексуальной асфиксии, приехала на новеньком внедорожнике, помогла отцу донести его голубой чемодан и увезла его прочь, оставив позади нелегальных иммигрантов и грохот дробилок.

9

Прошло ещё семь месяцев, прежде чем Крайер вновь заговорил.

Его первые слова не несли никакого смысла. Он стоял в комнате отдыха и слушал, как пятнадцатилетний Джонни Дж. с диагнозом «депрессия» разглагольствовал о своём отце, который всегда хотел, чтобы Джонни лучше учился, чаще забивал голы и вообще прекратил вести себя как пидор. Впервые Джонни Дж. попытался искалечить себя после того, как выбил мяч в аут, в то время как его команда проигрывала со счётом 1:3. Стоя на основной базе, он дубасил себя бейсбольной битой по лицу, в итоге сломал нос, получил сотрясение мозга и трещину в затылочной части черепа.

Иногда кровавые сцены, возникающие перед глазами, мешали Крайеру трезво смотреть на мир, и тогда он принимался трясти головой, пытаясь стряхнуть эти картины. Но на этот раз такого не случилось.

Джонни любил причинять себе боль. Другие дети иногда режут себе руки, оставляя на них ровные ряды шрамов. Но Джонни предпочитал использовать тупые предметы. Всем приходилось проявлять осмотрительность, чтобы случайно не оставить у него в палате ничего такого, чем он мог бы бить себя по голове.

Десять минут назад Джонни нашёл глиняную пепельницу, слепленную кем-то на занятии по трудотерапии, и начал колотить себя ею по голове. Теперь он выглядел так, будто с него пытались снять скальп. Кусок кожи на лбу был наполовину оторван и открывал свежее повреждение. Клок волос был откинут назад, обнажая окровавленную рану.

Крайер сказал ему: «Иди, умойся, у тебя всё лицо в крови».

После долгих месяцев молчания голос Крайера звучал как хрип человека, поперхнувшегося пылью. В тот момент ему показалось, будто говорил не он сам, а кто-то другой, и он оглянулся, чтобы узнать, кто это сказал.

Голос слегка напоминал копа-самоубийцу. Поэтом следующее, что он сказал, было: «Блисс?»

Джонни был слишком увлечён своим рассказом и даже не заметил, что Крайер что-то сказал.

Но это заметила дежурная медсестра. Она подошла с удивлённым видом и пристально посмотрела в глаза Крайеру.

‒ Что ты сказал? ‒ спросила она.

Крайер посмотрел по сторонам и будто бы только теперь осознал, что сидит в шумной комнате, ярко освещённой дневным светом, рядом с ребёнком, который весь в крови как чёрт знает кто. Почему медсестра не помогает этому мальчику? Он подошёл к окну, на котором была решётка, запертая изнутри. Посмотрел на себя и с трудом узнал собственное тело. В руке он всё ещё сжимал красный резиновый мяч. Он разжал пальцы и наблюдал, как мяч, подпрыгивая, катится прочь.