Скрюченный домишко - Агата Кристи

– Хорошо. – Он уселся на место. – Значит, так, начну с начала – с Аристида Леонидиса. Он приехал в Англию, когда ему было двадцать четыре года.

– Грек из Смирны.

– И это тебе известно?

– Да, но это, в общем, и все.

Дверь отворилась, Гловер возвестил, что пришел старший инспектор Тавернер.

– Он ведет это дело, – пояснил отец. – Его полезно повидать. Он изучал их семью вплотную. Знает про них куда больше меня.

Я спросил, взялся ли Скотленд-Ярд за это дело по просьбе местной полиции.

– Суинли Дин относится к Большому Лондону, они подпадают под нашу юрисдикцию.

Я кивнул. В комнату уже входил старший инспектор Тавернер. Я знал его с довоенных времен. Он горячо приветствовал меня и поздравил с благополучным возвращением.

– Я знакомлю Чарльза с общей картиной дела, – объяснил старик. – Поправьте меня, Тавернер, если я собьюсь. Леонидис приехал в Лондон в тысяча восемьсот восемьдесят четвертом. Открыл ресторанчик в Сохо. Ресторанчик стал приносить доход. Леонидис открыл второй. Скоро ему принадлежало семь или восемь ресторанов. И все окупались с лихвой.

– Никогда не сделал ни одной ошибки, за что бы ни брался, – вставил старший инспектор.

– Он обладал природным чутьем, – продолжал отец. – В результате он стоял почти за всеми модными лондонскими ресторанами. Дальше он занялся ресторанным делом по-крупному.

– Он стоял и за многими другими предприятиями, – добавил Тавернер. – Торговля подержанной одеждой, магазин дешевых ювелирных изделий и масса всего другого. Разумеется, – добавил он задумчиво, – он всегда был пройдохой.

– То есть мошенником? – спросил я.

Тавернер покачал головой:

– Нет, я не это имею в виду. Бестия – да, но не мошенник. Закона никогда не нарушал. Но ухитрялся придумать тысячи уловок, чтобы закон обойти. Он урвал большой куш даже во время войны, а уж на что был стар. Никогда ничего противозаконного, но уж если он за что-то взялся – значит, сочиняй скорей новый закон. Но пока вы сочиняли новый закон, он успевал затеять следующий бизнес.

– Не слишком обаятельный субъект, – заметил я.

– То-то и оно, что очень обаятельный. Понимаете, он обладал индивидуальностью. И смотреть-то, кажется, не на что, прямо гном какой-то – маленький, уродливый, но в нем чувствовался магнетизм. Женщины в него так и влюблялись.

– Выбор первой жены всех удивил, – вмешался отец. – Он женился на дочери сельского сквайра, главы охотничьего общества.

Я удивленно поднял брови:

– Деньги?

Старик покачал головой:

– Нет, брак по любви. Она познакомилась с ним, когда заказывала свадебный ужин для своей подруги, и влюбилась в него. Повторяю, он был очень обаятельный. Его экзотичность, энергия – вот что ее, наверное, привлекло. Ей до смерти надоело ее сельское окружение.

– И брак получился счастливым?

– Как ни странно, очень. Конечно, ее и его друзья не сочетались – еще не наступили те времена, когда деньги смели все классовые различия, – но это их не смущало. Они стали обходиться без друзей. Аристид построил свой несуразный дом в Суинли Дин, они поселились там и родили восьмерых детей.

– Вот уж поистине семейная хроника.

– Старый Леонидис поступил весьма умно, выбрав Суинли Дин. Тогда этот пригород только начинал входить в моду. Вторую и третью площадку для гольфа еще не сделали. Суинли Дин населяли старожилы, страстно привязанные к своим садикам и полюбившие миссис Леонидис, и дельцы из Сити, которые мечтали завязать деловые отношения с самим Леонидисом, так что выбор знакомых у них был богатый. Так они и жили, наслаждаясь счастьем, пока она не умерла от пневмонии в тысяча девятьсот пятом году.

– Оставив ему восьмерых детей?

– Один умер в младенчестве. Двоих сыновей убили во время этой войны. Одна дочь вышла замуж, уехала в Австралию и там умерла. Незамужняя дочь погибла в автокатастрофе. Еще одна умерла года два назад. В живых осталось двое – старший сын Роджер, женатый, но бездетный, и Филип, женатый на известной актрисе. У них трое детей – твоя София, Юстас и Жозефина.

– И все они живут в этих… как там? В «Трех фронтонах»?

– Да. У Роджера Леонидиса квартиру разбомбило в самом начале войны. Филип с семьей поселился там в тысяча девятьсот тридцать восьмом году. И еще имеется пожилая тетка, мисс де Хевиленд, сестра первой миссис Леонидис. Она всегда терпеть не могла своего зятя, однако, когда сестра умерла, она сочла своим долгом принять его приглашение и остаться воспитывать детей.

– И она с большим рвением выполняет свой долг, – заметил инспектор Тавернер. – Но она не из тех, кто склонен менять свое мнение о том или ином человеке. Она всегда неодобрительно относилась к Леонидису и его способам ведения дел.

– Словом, народу полон дом, – сказал я. – И кто же, по-вашему, убил?

Тавернер покачал головой.

– Рано, – сказал он, – рано отвечать на этот вопрос.

– Оставьте, Тавернер, я уверен, вы кого-то подозреваете. Мы ведь с вами не в суде.

– Это верно, – мрачно отозвался Тавернер. – Но до суда дело и вообще может не дойти.

– Вы хотите сказать, что это не убийство?

– Нет, тут сомневаться не приходится. Его отравили. Но, сами знаете, какая морока с этими отравлениями. Доказательства добыть не так-то просто – дело деликатное. Все факты могут указывать в одном направлении.

– Вот это я и хочу от вас узнать. Вы уже, наверное, составили себе определенное мнение?

– Да, есть одна очень убедительная версия. Знаете, как бывает: все сходится, улики как нарочно подбираются. Но я почему-то не уверен. Дело мудреное.

Я обратил умоляющий взор на старика. Он медленно проговорил:

– Как ты знаешь, Чарльз, когда речь идет об убийстве, очевидное решение обычно и есть правильное. Старый Леонидис женился вторично десять лет назад.

– В семьдесят семь?

– Да, на молодой двадцатичетырехлетней женщине.

Я присвистнул:

– Что за молодая женщина?

– Работала в кафе. Вполне приличная особа, красивая, но несколько вялого, анемичного вида.

– Это и есть ваша убедительная версия?

– А как бы вы думали, сэр? – проговорил Тавернер. – Сейчас ей всего тридцать четыре, возраст опасный. Она уже привыкла к роскошному образу жизни. К тому же в доме живет молодой человек. Учитель внуков. На войне не был – то ли сердце неважное, то ли еще что. Дружба у них – водой не разольешь.

Я задумался, глядя на него. Старая знакомая песня. По испытанному образцу. Вторая миссис Леонидис, как подчеркнул отец, особа в высшей степени порядочная. Но сколько убийств совершалось именем порядочности!

– Чем его отравили? – полюбопытствовал я. – Мышьяком?

– Нет. Результатов анализа мы еще не получили, но доктор считает, что это эзерин.

– Несколько необычно, правда? Наверняка нетрудно проследить, кто покупал.

– Нет, не тот случай. Лекарство-то его собственное. Глазные капли.

– Леонидис страдал диабетом, – пояснил отец. – Ему делали регулярные уколы инсулина. Инсулин продается в пузырьках с резиновой крышечкой. Игла для подкожных инъекций вводится через крышечку внутрь пузырька, и содержимое набирается в шприц.

Я догадался, что последует дальше.

– И в пузырьке оказался не инсулин, а эзерин?

– Совершенно верно.

– И кто делал укол? – спросил я.

– Жена.

Теперь я понял, что подразумевала София, говоря «убил тот, кто требуется». Я задал еще один вопрос:

– Семья в хороших отношениях со второй женой?

– Нет. Кажется, в ссоре.

Все становилось яснее и яснее. И все-таки инспектор Тавернер был явно неудовлетворен.

– Что вам тут не нравится? – настаивал я.

– Если убила она, мистер Чарльз, ей было так просто вернуть потом на место пузырек с инсулином. Вот чего я в толк не возьму: почему она этого не сделала.

– Да, казалось бы, чего естественнее. И много в доме инсулина?

– О да, полные пузырьки, пустые пузырьки… Подмени она пузырек, и доктор нипочем не заподозрил бы, что дело нечисто. Ведь очень мало известно о признаках отравления эзерином. И поэтому доктор, думая, что дело в неправильной дозировке, сделал проверку на инсулин и таким образом обнаружил, что это вовсе не инсулин.

– Стало быть, – задумчиво проговорил я, – миссис Леонидис либо очень глупа, либо очень хитра.

– То есть…

– Она, может быть, и рассчитывала на то, что уж за такую дуру вы ее не примете. Какие есть варианты? Есть еще подозреваемые?

– Фактически любой из домашних мог это сделать, – ответил старик невозмутимо. – В доме всегда был большой запас инсулина, по крайней мере на две недели вперед. С одним из пузырьков можно было произвести нужные манипуляции, а потом незаметно подсунуть обратно, зная, что рано или поздно до него дойдет очередь.

– Насколько я понимаю, любой имел доступ к инсулину?

– Его никто не запирал, пузырьки стояли в ванной на половине Леонидиса – на определенной полке в аптечке. Все передвигались по дому свободно, когда и куда хотели.