Проклятие многорукой дьяволицы - Роман Рязанов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Рахматулло поднял глаза и встретился взглядом с приятным молодым человеком лет двадцати пяти, который легонько кивнул ему.
– Ну, так что же, правоверные, – произнёс купец. – Что можете сказать вы мне о вдове Адолат и её дочери? Может быть, кто-нибудь желал взять замуж вдову? И ребёнок мешал ему?
– Помилуй тебя, Аллах, добрый человек! – сложил губы в усмешке чайханщик Ойбек. – Кто бы взял её замуж, когда неизвестно доподлинно жив её муж или нет… Ведь Азиз не давал ей талак! Да и к тому же Адолат бедна, словно побирушка у мечети, – всё давился словами, чайханщик, словно, не замечая осуждающего взора, брошенного на него стариком Маджидом. – Живёт она шитьём и другой подённой работой. Ей даже сладости не на что дочке было купить у меня или у Умида! Будто в издёвку дочку её назвали именем Фархунда!
Купец Рахматулло потянулся за новым глотком из пиалы, но рука его дрогнула. Ему показалось, а вдруг он зря взялся за это дело? Вдруг, это сама Адолат задушила собственную дочь, устав от нищеты и безысходности? Или, быть может, она, таким образом, расчитывала выйти замуж, избавившись от обузы? А потом обуянная раскаянием желала утопиться, и он, случайный прохожий, только продлил жизнь убийце, которой место на плахе? Что ж, в таком случае, имя Адолат ей тоже дали, будто в издёвку..
Ход невесёлых размышлений купца Рахматулло неожиданно прервал надрывный голос торговца сладостями Умида, обращённый к Ойбеку-чайханщику:
– В издёвку, ты говоришь?! Так ты, почтенный, считаешь?! – заговорил он, стараясь вложить в свои слова горькую усмешку. – А я скажу тебе, чайханщик, и готов повторить это на площади, перед народом: Верно, верно нарекли успшую девочку Фархунда! Ибо умерла она счастливой, и счастье её состоит в том, что ушла она в райский сад и не увидит тех несчастий, на которые обречён наш город! Несчастий, по сравнению с которыми нашествие Чингис-хана, разрушившее до основания наши мечети и надолго лишившее нас воды и плодов земных, не более чем детская игра!
– О каких несчастьях ты ведёшь речь, Умид?– задал вопрос Рахматулло, стараясь, чтобы голос его звучал равнодушно.
– О каких несчастьях?! – переспросил торговец сластями с безумным хохотком. – Ах, ну да, ты же приезжий, ты же до сих пор не знаешь! Ну, так, слушай же, я расскажу тебе! Ведомо тебе или нет, бухарец, но много тысяч лет назад, когда предки наши ещё не познали свет ислама, на холмах, что ныне лежат окрест нашего могучего Самарканда, нечестивый шах Турана Афрасиаб воздвиг свою крепость! Сегодня, спустя годы, место сие, где прежде пировали язычники, возлюбили лишь совы да шакалы! А ещё, – рассказывал далее Умид. – нередко собираются в том месте джинны, обсуждают там свои мерзкие дела, обращённые на погибель правоверным. Так вот дошло до меня, – всё говорил и говорил торговец сластями, увлечённый собственнным повествованием. – Дошло до меня, что в один из дней месяца рамадан, пока все правоверные укрепляли свой дух ради Аллаха, сошлись в сих мрачных Афрасиабовых развалинах три могучих джинна. И поднялся первый джинн, и ростом он был, словно сноп чёрного дыма, поднявшийся до минарета Гур-Эмир, и глаза его сверкали, словно раскалённые уголья! И молвил сей джинн: «Братья! Да будет проклят город Самарканд на веки вечные! Ибо золото, свезённое туда со всего света, камнем давит на сердца жителей его! Ибо минареты, поднявшиеся выше самых высоких карагачей, служат не Аллаху, а услаждают лишь гордыню властителей города сего! И да придёт к жителям Самарканда смерть, внезапная, удущающая! И да станет страх пищей их, постелью их, молитвой их, ласками жён их…
– Скажи мне, Умид, – прервал тут речи торговца слушатель медресе Шерзод. – Ты был на развалинах крепости нечестивого шаха Афрасиаба? Видел ли ты своими глазами этого джинна? Который был, как ты говоришь, словно столп чёрного дыма? И в каком месяце рамадан это было? В прошлом году? Или, быть может, пять, десять, лет назад? – сыпал Шерзод насмешливыми вопросами, устремив на торговца сластями испепеляющий взгляд.
– Нет, мальчишка, – кашлянул в ответ Умид, пытаясь сохранить достоинство. – Своими глазами я ничего не видел. То мне говорили люди на базаре…
–Люди на базаре? – тем же насмешливым тоном повторил слушатель медресе. – Послушай, Умид, представь, ты ходишь по базару, и в это время некто скажет тебе, будто грядёт конец света, будто народы йаджужд и маджужд разрушили стену, выстроенную против них всесильным Искандаром ([9]), и идут войной на правоверных? Что ты сделаешь, Умид? Спрячешься в самую большую корзину из-под виногдрада? Или в тандыр, где пекут лепёшки? Ты скроешься туда? От того дети и не покупают твои сласти, что ты рассказываешь им нелепицы про всяких джиннов, полные вздорных ужасов! Думаю, ты мог бы попридержать свой бабий язык и не позорить нас перед приезжими разумными людьми, – закончил Шерзод, мельком взглянув на Рахматулло, продолжавшего хранить молчание.
– Ты, безбородый юнец, можешь смеяться надо мной сколько угодно! – упорствовал торговец сладостями. – Верно, мои сладости горьки, но это только от того, что горька моя жизнь! А дать бы тебе жену-хромоножку и кучу детей мал мала меньше… Тогда бы ты знал, что такое жизнь! А я знаю и знаю, что говорит народ на улицах и площадях. И, самое главное, нравиться тебе это или нет, о мой будущий улем или кадий, люди-то гибнут! Гибнут!
3
– Люди гибнут? – проронил купец Рахматулло, – Значит, маленькая Фархунда стала не единственной жертвой, погибшей за последнее время?
– Тут Умид прав! – неожиданно встал на сторону торговца сластями старый плотник. – За последние три месяца в Самарканде погибло несколько человек…
– Сколько? Сколько погибло? – прервал старика Рахматулло, забыв о вежливости. – И все они были задушены?
– Нет, – покачал в ответ седой головой старый Маджид. – Позволь, я расскажу тебе всё по порядку… Месяца три назад была у нас в махалле драка между двумя сборищами юнцов-бездельников.С одной стороны были наши йигиты, а с другой стороны пришлые из соседней махалли. В той драке одному из наших юношей по имени Даниёр крепко досталось. Вместе с друзьями он направился к пруду, тому самому, где позавчера нашли тело девочки, чтобы немного умыться и привести себя в порядок. Его дружки, такие же потрёпанные, как и он сам, немного отстали и принялись ждать своего приятеля. Наконец, не дождавшись, они сами сунулись на берег, где и нашли своего названного брата задушенным.
