Пора меж волка и собаки - Андрей Синельников

Глава 2

Совет

Мудрец – больше чем Бог. Он исправляет зло, которое Бог допускает на нашем нелепом земном шаре.

В один из тихих летних вечеров в сторону обители проскакал одинокий путник, по виду монах или отшельник. Только наблюдательный прохожий мог отметить, что держится этот монах в седле, получше любого ногайца или казака, да под черной рясой угадывалась недюжинная сила, распиравшая крутые плечи, а бычью шею скрывал клобук, надвинутый на самое лицо.

Монах направил коня к домику игуменьи, стоявшему особняком, на краю лужайки. Умело спрыгнул, не опираясь на стремя, заученным жестом придержав под рясой, то ли саблю, то меч. Взбежал на крыльцо и уверенно стукнул в дверь.

За всеми его движениями зорко следили четыре пары глаз. Однако он не высказывал беспокойства и суеты.

– Входи, входи брат. Чего ты там, у порога мнешься. В горницу входи, – раздался звонкий голос, явно принадлежавший хозяйке.

– Войду, коли зовешь. Только вот чего-то я смирения в голосе у святой игуменьи не слышу? – пробасил вошедший, скидывая капюшон.

– А я из себя смиренницу и не строю! И когда это ты меня Микулица в смирении мог упрекнуть? – повисая на шее монаха, выпалила монахиня.

Правда, теперь ее было не узнать. Куда девалась смиренная черная одежда и потупленный взор. На шее у черноризца висела и болтала ногами прекрасная девушка. В зеленом шелковом платье с прозрачными газовыми вставками, какое надевают только в гаремах великого Оттоманского султана. С перетянутой талией поясом из кожи змеи, в тонких сафьяновых черевичках и с высокой короной красно-золотых волос, она сама казалась змей принявшей человеческий облик.

– Погодь, погодь, – монах легко поднял ее в воздух и крутил на вытянутых руках, осматривая со всех сторон как драгоценную игрушку, – Ну точно Малка, – сделал вывод он и бережно поставил на центр стола, стоящего в горнице, – Погодь, погодь. Я щас дорожное сброшу и расцелую тебя в полную силу.

Он сбросил с себя дорожное платье и остался в щегольском коротком кафтане из черного бархата с серебряным поясом, на котором действительно висела кривая половецкая сабля.

– Ну, вот теперь можно, – он также бережно поднял монахиню, если теперь ее можно было так назвать, со стола и, притянув к себе, расцеловал в обе щеки.

– Можно, можно, – подтвердила она, смачно поцеловав его в губы, – Поставь на пол, медведь Залеский.

– Ну, мир этому дому, – он перекрестился на образа.

– Ишь смотри, как выучился, – поддела его хозяйка.

– Так и ты ведь в красном углу теперь иконы держишь, – отпарировал гость.

– Ладно, садись за стол. Соловья сказками не кормят, – она скинула рушник с припасенного угощения.

– А чего девок своих не позвала прислуживать? – спросил монах.

– Для нашего разговора чужие уши лишнее. Что знают двое – знает и свинья. А ты хочешь еще и третьего позвать!

– Тебе видней. Ты у нас головы – два уха. Пошто звала? Из чащоб моих сюда вызвала. Случилось что?

– Случилось, случилось. Только ты сначала хозяйку уважь. Хлеб-соль переломи. Вино со мной раздели. А потом уж честным пирком – да за свадебку.

Не успели гость и хозяйка разлить по бокалам красное тягучее вино, как неожиданно в дверь постучали. На лице Малки появилась настолько неожиданная гримаса удивления, что Микулица не смог сдержать негромкого смешка.

– А чего ты хихикаешь? Угрюмы ни одну живую, да и неживую душу не пропустят, – сердито цыкнула на него Малка, – Или Угрюмов нет, а такого быть не может, потому что, во-первых, они нежить, а во-вторых, их четверо. Или это не человек и не нежить.

– Пожалуй ты права, – согласно кивнул монах и передвинул саблю, что бы половчей было вынимать.

– Так ведь и не человек! – подтвердил входящий в дверь нежданный гость, – И не нежить! А всего-то…

– Раймон!! – разом выдохнули оба с радостью и облегчением.

– Раймон… и не один, – подтвердил входящий, – Не званный гость хуже татарина, а нас тут вообще трое. Входите братья, – повернулся он к кому-то стоящему за дверью. А Угрюмов ты не ругай. Они конечно стражи верные,…но не от нас.

– Здрава будь, хозяйка, – кланяясь ей в пояс, вошел следующий гость.

– Вот так раз! Роллан! – Входи, входи рада, честно скажу рада, – хозяйка пошла навстречу гостям.

– Хлеб да соль! – вошел еще один путник.

– Едим да свой, – в тон ему ответил Микулица, радостно обнимая вошедшего.

– Здравствуй крестница, здравствуй душа моя.

– Здравствуй дядька Гуляй, здравствуй черт франтоватый, бабьи слезы. Куда ж вас мужиков столько в девичью светелку игуменьи женского монастыря навалило? – со смехом спросила она.

– Коли чего не так – извиняй, – Гуляй, с притворным страхом, отскочил в сторону, – А сурьезно, если не в коня корм, давай сменим место-то? Вы как братья?

– Да брось ты дядька. В тесноте да не в обиде. Угощения на всех хватит. Не хватит – вравронии поднесут. А на стреме Угрюмы стоят. Их окромя вас боле провести некому. Входите. Сядайте, в ногах правды нет! – она радушно обвела рукой свою светелку, сразу ставшую маленькой девичьей комнаткой.

– Не хоромы конечно, но сойдет, – примирительно прогудел Гуляй и неожиданно схлопотал по шее от Роллана, – Ну ты потише. Тоже мне енерал тайной войны! Как влеплю промеж глаз – искры полетят!

– А ты Малку не тронь! Она нас не звала, и в шею не вытолкала. А ты все языком молотишь, как корова боталом, – отозвался Роллан.

– Ладноть вам! – осекла их Малка, – Не просто ж так вы нагрянули, да еще все вместе.

– Конечно, – не угомонялся Гуляй, – Прознали, что вы с чернокнижником разжились вином кипрским от самой Сибиллы и на запах слетелись, как упыри на кровь.

– Цыц ты! – уже не выдержал Раймон, – Хватит ерничать. Ты ведь ради красного словца не пожалеешь и отца!

– Молчу, молчу, молчу. Никак я уже всем поперек горла, – Гуляй сел на оттоманку, закинув ногу за ногу, и покрутил свой залихватский ус.

– Ну, вот мы к тебе в гости, – повернулся к Малке Раймон, – С угощением. Не побрезгуй, – он каким то волшебным жестом достал из-под широкого плаща корзину со снедью, – Чем богаты – тем и рады! – добавил, выставляя на стол бутыли со своим знаменитым вином и выкладывая виноград, апельсины и персики.

– Садитесь, садитесь, гости дорогие, – хозяйка проворно расставляла принесенное на столе, неуловимым движением добавляя невесть откуда берущиеся калачи, пироги, корчаги с медом и многое другое.

– Ты никак скатерть самобранку раздобыла, красавица наша? – Раймон тоже сел на широкую лавку у стены, приглашая Роллана рядом.

Наконец все расселись, налили по бокалу вина, выпили.

– Ну, с чем пожаловали? – спросила сидевшая во главе стола Малка.

– Разговор имеем, – как старший ответил Раймон.

– Сначала поведайте кто, где, как? Перекусим за болтовней ленивой, а потом к делу. Ночь длина, свечи да лучины есть, стол полон, стражи зорки. Ты Раймон старший – тебе и слово первое.

– Начну с себя, – он уселся поудобней и речь повел неторопливо, – Вы наверно в курсе, что братьев госпитальеров – грозу морей и ратников господних выдавили со всех островов моря Средиземного, да и на Западных землях не сильно жаловать стали. С Нового Израиля из Заморских земель они давно ушли, впрочем, как и все воинства братские. Не досуг им там прохлаждаться было, когда мятежи по всем землям заполыхали. Ну, да не о том я. Когда и с последнего своего пристанища острова Роду посвященного они свои корабли направили в сторону закатного солнца, вспомнили мы со Старцем горы, что когда-то им обещали, в случае нужды крайней, тихую гавань, убежище, от лихой непогоды. Вспомнили, как на алтарях церквей якоря рисовали, в память обещаний своих о тихой гавани. Да еще напомнил мне Старец, что и Волшебный остров свой тогда, еще в стародавние времена, когда храм на нем отстраивал, нарек я именем Мальта, потому, как имя это с древнего языка мореходов, так и переводится «тихая гавань». Укорил меня Старец, а сам подался в далекую горную страну, где, как обещал, будет нам всем готовить последнее прибежище, коли и нам придется якорь бросать.

– Значит, не просто так Старец про последний приют говорил, – задумчиво сказала Малка.

– А Старец ничего просто так не говорит. Он вперед нас дальше всех видит, – ответил ей Роллан.

– Явился я, – продолжил, как ни в чем не бывало Раймон, – Великому Магистру Ордена и указал ему путь на Мальту, куда он со своим флотом и вырулил. Вверил я его попечению замок свой, названный ими замком Святого Ангела, – он засмущался, – Это не про меня. Расположились они там. Но ведь вода и камень точит. Так что была, видать, измена и в братских рядах. Как дошел слух о кончине Великого князя на Руси, да о том, что все к рукам прибрала Семибоярщина, отодвинув Елену Орденскую, полыхнул мятеж и на Мальте. Дело аж до пушек дошло. Хотели старые медвежьи роды скрутить шею ослабшим братьям. Не понимали, что гуртом и батьку легче бить, а по одному чернь, да горожане мятежные, торговым людом подстрекаемые, всех как прутики в венике переломают. Но Великий Магистр де Иль Адам с Командором Петром Титоном мятеж задушили, зачинщиков со скалы в море потопили. Однако и у самого сердце не выдержало, и отошел он в мир иной. До сих пор в братстве чехарда. Великие Мастера меняются как перчатки. Так что нет боле Волшебного Острова, а есть орденский остров Мальта, с братьями мальтийцами, живущими на нем, – он замолчал и тяжело вздохнул.