Бастиано Романо (ЛП) - Хантингтон Паркер С.

Ашер заправил носки в свои джорданы, все еще глядя на меня своими жуткими слишком голубыми глазами.

— Ладно, Золотой ребенок.

Он все еще не верил, что я брошу вызов синдикату. Папа ожидал, что я женюсь на ком-то из мафиози. Не такой радикальный, как его брак с Ма, но, по крайней мере, дочь мафиози высшего уровня, которую я сам выберу.

До Эльзы я ни разу не пошел против воли своей семьи. У моих дядей Фрэнки и Илая не было детей. Поэтому меня готовили к управлению империей Романо со стороны бизнеса, оставив исполнение обязанностей папиному близнецу дяде Винсу и в конечном итоге Ашеру Блэку, сыну дяди Винса по псевдоусыновлению.

Ашер пачкал руки, а я зачитывался учебниками по бизнесу из Уортона. Я получил степень магистра в двадцать два года и вернулся с Эльзой на буксире, ее глаза южанки были поражены размером моего пентхауса и стилем жизни, о котором она даже не подозревала.

Мне нравилось в ней это — то, что ее не трогало все это богатство, которое, казалось, никогда не перестанет расти. Отец же, напротив, ненавидел каждую секунду, проведенную в ее присутствии, чуть не окрасил город в красный цвет, когда она переехала ко мне, и, вероятно, зарежет кого-нибудь, когда узнает о моем предложении.

Не то чтобы мне было не до этого.

Я взял ключи и повернулся к Ашеру, который стоял со скрещенными руками, немного долговязый, но выглядящий гораздо старше своих семнадцати лет. Ухмылка приподняла уголки моих губ, а хорошее настроение растеклось по всему лицу.

— На твоих Джорданах кровь, — заметил я.

Затем, оставив Ашера и его недоверие за дверью, я спустился на лифте в гараж и скользнул на заднее сиденье своего Bentley Mulsanne. Водитель уехал, предварительно проинформировав Льюиса о моем маршруте.

Я пролистал несколько деловых писем на своем телефоне. Среди многих предприятий синдиката, принадлежащих Романо, была Launder, Inc., крупнейшая сеть прачечных на Восточном побережье. Она начиналась как бизнес по отмыванию грязных денег и превратилась в корпорацию, которая в прошлом году заработала более ста миллионов долларов.

Я занял пост генерального директора несколько месяцев назад. Эльзе не нравился график работы, но она меня понимала. Мы выкраивали время для свиданий дважды в неделю, каждый раз устраивая разные сюрпризы, чтобы компенсировать все время, которое я проводил на работе.

Машина подъехала к Empire State Building.

Льюис встретил меня мгновенно, открыв дверь раньше водителя. Его похожее на ласку лицо прищурилось между глаз.

— Мистер Романо… — Его лоб покрывали хмурые морщины, но у меня не было времени на его постоянное беспокойство. С ним всегда что-то было.

Я выскользнул из машины.

— Эльза здесь?

— Да, но…

Я прервал его, направившись длинными шагами к входу. Я уже опаздывал, благодаря импровизированной смене гардероба Ашера.

— Здание было закрыто?

Льюис тяжело вздохнул, пытаясь угнаться за моим шагом.

— Да. Мистер Романо, я…

Мы вошли в лифт, и я нажал на кнопку верхнего этажа.

— Повара закончили готовить еду? Райкер пришел вовремя, да?

С тех пор как он выиграл "Топ-шеф", он стал вечно опаздывающей занозой в заднице.

— Мистер Романо, я…

— Это вопрос "да" или "нет", Льюис. — Я проверил часы. Я уже опаздывал на одно из свиданий с Эльзой, и она выглядела потрясенной.

— Да. Но я действительно должен вам кое-что сказать.

Двери лифта открылись на верхний этаж, где было устроено небольшое открытое патио для моего сегодняшнего предложения. Я положил телефон в карман и вышел, извиняясь за опоздание, когда оказался лицом к лицу с папой и Эльзой.

Фон Нью-Йорка освещал ночь вместе с гирляндами, которые я попросил Льюиса установить. Наш ужин стоял на столе позади Эльзы, нетронутый и остывающий с каждой секундой. Отец, увидев меня, не подал виду, но по расширенным глазам Эльзы и шокированному изгибу ее губ струилось чувство вины.

На ней было серебристое бандажное платье Herve Leger, которое я купил для нее на прошлой неделе, и серьги-капли в четыре раза больше настоящей слезы, скатившейся по ее щеке. Ее вишнево-красные волосы развевались на ветру, но она ничего не делала, чтобы укротить их, глядя на меня своими папоротниково-зелеными глазами. Я не мог говорить.

Лицо отца ничего не выражало. Он сделал шаг ко мне, протянул руку, чтобы похлопать меня по плечу, но раздумал и поправил лацканы своего костюма.

— У тебя есть долг перед этой семьей.

Мои глаза сузились от его слов и от того, как он ушел, ничего не объяснив. Я проследил за чувством вины на лице Эльзы и повернулся к Льюису.

— Перезвони сенатору Эриксону и сообщи ему, что я все-таки приду на его прием сегодня вечером. Пусть машина заберет меня через двадцать три минуты — после того, как я закончу ужин.

Он посмотрел на меня и Эльзу.

— Вы уверены?

Я окинул его пристальным взглядом.

— Сделай это.

Он ушел, а я обошел Эльзу, сел в кресло и расстелил на коленях тканевую салфетку. Я не знал, на что нарвусь. Эльза не интересовалась моим отцом, а отец не интересовался Эльзой. Но что-то запечатлело на лице Эльзы чувство вины, и я ждал объяснений, пока ел.

Кольцо прожгло дыру в моем кармане, когда я откусил первый кусок омара. Если бы я был интроспективным, я бы спросил себя, почему я сказал Льюису отправить ответ на приглашение в последнюю минуту, прежде чем узнал, что произошло. Интуиция подсказывала мне, что Эльза каким-то образом предала меня, но все остальные части меня отказывались в это верить.

Я знал эту женщину. Мы вместе учились. Проносили алкоголь в кампус и пили его на футбольных полях по ночам. Трахались под трибунами во время домашних матчей. Она согласилась переехать со мной в Нью-Йорк, когда поняла, что я бы переехал в Алабаму, чтобы быть с ней.

Эта женщина, которая просыпалась рано, чтобы приготовить мне завтрак, и делала за меня заметки, когда семья отрывала меня от учебы, не предала бы меня. Просто не предала.

— Мне очень жаль, — прошептала она, не решаясь сесть.

Я доел омара, затем разрезал филе миньона, тщательно следя за тем, чтобы мои движения были ровными.

Она не предаст тебя, уверял я себя.

Зачем ей еще извиняться? спросил я присутствующего во мне отца.

Эльза остановила мою трапезу, приложив ладонь к моей левой руке.

— Я люблю тебя.

Мой взгляд упал на ее руку, затем переместился на другую, где она сжимала полоску сложенной бумаги. Я протянул руку и вырвал его из ее руки. Ее неумолимая хватка сжалась, и бумага порвалась на углах, когда я вырвал ее у нее.

Она задохнулась от этого звука, ее вторая рука метнулась, чтобы забрать у меня бумагу, но не смогла. Я открыл ее. Чек. Пять миллионов долларов. Подписанный неким Джованни Романо. Он расплатился с ней. За что? Бросить меня?

Ледяная изморозь потянулась по моему телу, когда я уставился на нее мертвыми глазами.

— Пять миллионов долларов? Правда?

Я бросил чек на свою тарелку. Масло от лобстера смочило края, и она схватила его, ее глаза кричали о вине, но от ее рук исходило отчаяние. Я наблюдал, как она протирает чек скатертью, пытаясь вытереть масло, но безуспешно.

Я потянулся в карман, вытащил ее трусики, которые я прихватил ранее, и швырнул их ей в лицо. Она поймала их, прежде чем они упали на пол. Ее глаза расширились, когда она поняла, что это такое, но она все равно использовала их, чтобы вытереть гребаный чек.

Я никогда не видел ничего более жалкого.

Когда чек высох, она встретила мой взгляд.

— Мне очень жаль, — повторила она, и это прозвучало так глупо, что я не мог поверить, что она закончила Уортон лучшей в нашем классе. Не верилось, что это та самая женщина, которая настаивала на том, чтобы она платила за свою половину каждого обеда. — Я… Ты не понимаешь. Это огромные деньги.

— У тебя было бы гораздо больше, так что спасибо, что напомнила мне, какая ты жалкая.