Как там, в небесах - Эдмонд Гамильтон

Когда я наконец спрыгнул на пол, мои колени подогнулись. Рядом приземлился юный Лассен и тут же завалился на бок. Джим было склонился над ним, но Брейк, стоя у распахнутого люка, орал без передышки:

- Выходите, парни! Выходите, черт бы вас побрал! Мы побежали вниз по трапу. Зажим маски такдавил мне на нос, что я не мог толком вздохнуть. Внизу, у спущенного пандуса, стоял офицер и кричал, чтобы мы выходили наружу и присоединялись к пятому отряду.

Холод. Ледяной холод, и бледное сияние маленького сморщенного Солнца в медном небе, и волнистая, охряно-красная песчаная равнина до самого горизонта... Песок скрипел под башмаками, когда наш отряд проследовал за капитаном Веллом к далекой металлической глыбе, которая лежала, непривычно наклоненная носом вниз, на склоне высокой дюны.

- Торопитесь, парни! Быстрее!

У груды металла, что когда-то была ракетой-7, нас ожидало кошмарное зрелище. Корпус был смят в гармошку, словно бумажный. Через трещины выползали окровавленные люди, взывая о помощи. Из лопнувших топливных баков доносилось громкое бульканье...

Но нет, все это случилось позже. Сейчас я был еще на борту ракеты-4, и мы еще не сели на Марс, а только подлетали к загадочной красной планете...

- Внимание, заходим на посадку...

Нет, я не хотел вновь пережить этот проклятый сон! Я орал что было мочи и отчаянно боролся с ремнями безопасности - и наконец очнулся. Оказалось, я сижу в кресле самолета и перепуганная стюардесса стоит рядом. Увидев, что я пришел в себя, она пролепетала:

- Это Омаха, сержант! Мы идем на посадку.

Глаза пассажиров были устремлены на меня, и я понял, что опять кричал во сне. Спина была мокрой, как каждую ночь в госпитале, когда я просыпался от собственных воплей.

Я дрожащими руками застегнул ремень. Пассажиры уже смотрели в иллюминаторы.

Был полдень, и горячее солнце Небраски грело мне спину, когда я достиг здания аэропорта. Мне повезло - оказалось, что автобус в Куффингтон отправляется с минуты на минуту.

Рядом со мной сел фермер - крупный парень с короткой стрижкой и мясистым лицом. Он сразу же предложил сигарету и поведал, что до Куффингтона всего несколько часов езды.

- Вы живете там? - поинтересовался он, с любопытством разглядывая мою форму.

- Нет, в Огайо, - ответил я. - Мой друг Клаймер из этих мест.

Фермер не знал его, но вспомнил, что будто бы один из городских ребят на самом деле был включен в состав Второй экспедиции.

- Да, - кивнул я. - Это и был Джим.

Он ухмыльнулся и задал мне все тот же дурацкий вопрос:

- Ну и как там, в небесах, мистер?

- Сухо, - ответил я. - Чертовски сухо. Ни капли воды.

- Я так и думал, - сказал он. - По правде говоря, у нас тоже нынче засуха будь здоров. А вот в прошлом году было отлично. В прошлом году...

Куффингтон оказался небольшим городком, окруженным золотистыми полями пшеницы, тянувшимися до самого горизонта. Центральная улица была заставлена по обеим сторонам магазинами и лавками, остальные густо заросли кустарником и больше напоминали аллеи старого парка.

Было жарко, и я не спешил покидать автостанцию. Пролистав тонкий телефонный справочник, я обнаружил три фамилии Грэхем. Первая же из них принадлежала мисс Илле Грэхем - той, которую я искал. Узнав, что с ней разговаривает по телефону друг Джима, она взволнованно воскликнула, что немедленно приедет и просит подождать.

Я стоял под навесом, смотрел на тенистую улочку, по которой запросто разгуливали индюки, и думал - вот почему Джим Клаймер был тихим и спокойным. Точно таким же, как это место.

Подъехал двухместный автомобиль, и мисс Грэхем приглашающе открыла дверцу. Она оказалась миловидной шатенкой, выглядевшей так, словно перенесла длительную болезнь.

Видимо, я тоже был не в форме, поскольку она сочувственно взглянула на меня и сказала:

- Наверное, вы очень устали с дороги, мистер Хаддон. Я чувствую угрызения совести, что не предложила остановиться у меня на день-два.

- Я в полном порядке, мисс Грэхем, - заверил я. - И очень тороплюсь домой, в Огайо, а мне надо перед этим еще побывать в паре мест...

Когда мы неспешно ехали по улицам города, я спросил, нет ли у Джима здесь других родственников.

- Увы, нет, - ответила мисс Грэхем. - Его родители погибли в автомобильной катастрофе несколько лет назад. Джим некоторое время жил с дядей на ферме в окрестностях Грандвейта, но они не поладили. Тогда Джим переехал к нам и стал работать на местной электростанции.

Свернув на соседнюю улочку, она добавила:

- Моя мама сдавала Джиму квартиру. Об этом все знают.

- Понимаю, - сказал я.

Грэхемы жили в большом квадратном доме с просторной верандой. Во дворе росли старые липы. Мы вошли в дом, и девушка предложила мне сесть в плетеное кресло около окна. Чуть позже она привела свою мать - маленькую, сгорбленную старушку. Мы немного поговорили, и старая миссис Грэхем поведала мне, что Джим был для нее словно родной сын. Она настолько разволновалась, увидев меня, что дочь вскоре увела ее обратно в соседнюю комнату.

Вернувшись, она уселась в кресле рядом со мной и показала небольшую связку голубых конвертов.

- Это письма, которые я получила от Джима, - сказала она грустно. Их немного, и они такие короткие...

- Нам разрешали посылать только тридцать слов каждые две недели, объяснил я. - На Марсе нас было около двух тысяч, и передатчик не мог работать на нас все время.

- Удивительно, как много вкладывал Джим в эти несколько слов, сказала она и протянула мне несколько писем.

Я прочитал парочку. Одно гласило: "Порой я пытаюсь ущипнуть себя, не веря, что я один из первых землян, ступивших на чужую планету. По ночам я часто выхожу наружу, смотрю на зеленую звезду Земли и говорю себе - а ведь я помог осуществить вековую мечту человечества!"

В другом послании Джим писал: "Этот мир угрюмый, пустынный и таинственный. Мы мало знаем о нем. До сих пор никто не видел здесь ничего живого, за исключением лишайников, открытых Первой экспедицией, но на Марсе наверняка есть и другие формы жизни". Мисс Грэхем спросила:

- Вы нашли что-нибудь, кроме лишайников, мистер Хаддон?

- Да, два или три вида растений, напоминающих земные кактусы, сказал я. - И еще много, очень много песка и скал. Это все.

Когда я читал эти маленькие письма, я стал лучше понимать Джима. В них открылось кое-что, о чем я раньше не подозревал. Оказалось, в душе он был романтиком - этот тихий, медлительный парень, сторонившийся шумных компаний. Он относился к Марсу и к нашей экспедиции далеко не так прагматично, как многие другие.

Марс обманул нас. После того, как мы насытились планетой по горло, иначе, как Дыра, ее никто и не называл. А вот Джима наше поспешное разочарование огорчило, и он замкнулся в себе, словно улитка, дабы не дай Бог не проговориться, что он до сих пор без ума от марсианских закатов.