Дорога без возврата - Татьяна Николаевна Зубачева

миллионера и знала это. Найджел любит её. И малыша. Это – главное. А остальное… Ладно, разумеется, Роб прав, что деньги надо приберечь, будут большие расходы, удивительно прямо, какой Роб расчётливый, осмотрительный, даже скупой, но его скупость не раздражает, как и заботливость Мета, их не назовёшь ни мелочными, ни назойливыми. И надо поговорить с Робом, что полуфабрикаты, конечно, удобны, но невыгодны, скажем, то же мясо. Дешевле взять большой хороший кусок с мозговой костью, а уж она им из него наделает и супа, и жаркого. И с остальным так же.

Найджел заглянул в комнату.

– Ты как, Мона?

Она улыбнулась.

– Всё в порядке, Найдж.

– Я недолго, – пообещал он и исчез.

Она услышала, как прошлёпали шаги в сторону ванной, хлопнула дверь. Мона улыбнулась. Ещё одна смешная и безобидная страсть Найджела: душ, лосьоны, кремы. Зато у неё не будет проблем с рождественскими подарками. Она закрыла книгу и встала. Надо приготовить постель. Найджел придёт и сразу ляжет, а она пойдёт принять душ ванну. Так у них тоже повелось: сначала моются они, а потом она. Конечно, неудобно, что ванная одна на три спальни, но перестройка будет слишком дорогим удовольствием. Она убрала в комод рубашку Найджела, переставила к стене стул, подровняла вешалки на стеллаже и подошла к кровати. Взбила и переложила по-ночному подушки, откинула угол одеяла. Ну вот, всё готово.

С влажными волосами, обмотанный по бёдрам полотенцем, вошёл Найджел.

– Вот и я.

Мона счастливо улыбнулась.

– Ложись, я мигом.

Но Найджел уже обнял её, провёл губами по её виску.

– Ты не переоделась. Я помогу.

– Господи, Найдж, – засмеялась Мона, – ты сумасшедший.

– Ага, – не стал спорить Найджел.

Мона обняла его гладкие сильные плечи, вдохнула уже знакомый запах.

– Ох, Найджел, я тоже сумасшедшая. Тебе же рано вставать.

– Выспимся, – уверенно ответил Найджел. – А сейчас я тебя отнесу.

Но, поднимая Мону на руки, он уронил полотенце, и, воспользовавшись его секундной заминкой, Мона выскользнула из его объятий, схватила свой купальный халат и убежала в ванную.

Вообще-то она любила поваляться в ванне, ещё с детства, с деревянной большой лохани, в которой её мыла мама, но Найджел ждёт, и она быстренько окунулась, вынырнула и ополоснулась под душем. Так же быстро и по возможности бесшумно навела порядок в просторной – ну да, это же не стандарт, а на заказ строилось – ванной и прислушалась. Тихо, все спят. Мона погасила свет и, придерживая у горла халат, пробежала через холл в их комнату. Найджел сидел на краю кровати.

– Ты не ложишься? – удивилась Мона. – Почему?

– Тебя жду, – улыбнулся Найджел.

Он сказал это очень просто, буднично, но Мона благодарно обняла и поцеловала его. И тут же вспомнила.

– Ой, я свет в холле оставила.

– Я мигом, – сразу вскочил на ноги Найджел. – Ложись, Мона.

Он взял своё полотенце и вышел. И впрямь быстро – она едва успела повесить свой халат – вернулся и, входя, выключил свет. Легко – Мону всегда удивляло его умение безошибочно ориентироваться в темноте – нашёл её у стеллажа, поднял на руки, отнёс и уложил на кровать, лёг рядом. Кровать узкая, и они лежали на боку, тесно прижавшись друг к другу. Мона обняла его, натягивая на его плечи одеяло.

– Спасибо, милый, спим?

– Ага, – согласился Найджел, выдохом щекоча висок Моны.

Роберт прислушался к сонной тишине дома. Угомонились. Нет, похоже, Найджелу повезло: хорошая девчонка. И Найджел ей не для этого нужен, тоже видно, он же – джи, а ей хватает. Возятся они недолго и тихонько, беременным много и не нужно, они за ребёнка боятся. И в деле от неё польза, едим лучше, а денег столько же уходит. А когда они тех троих наймут, парни умелые, лечебный массаж хорошо знают, а он дороже, все шесть кабинок будут в работе, в долю парней они не возьмут, но те и не рвутся, наёмными по контракту им удобнее, ну, так это их проблемы, а так-то… ленч и, пожалуй, обед вместе, или обед после работы, уже у себя, ладно, это уже мелочи, по ходу дела решим… Он потянулся, напрягая и распуская мышцы. Всё, надо спать.

Сквозь сон, ощущая рядом горячее сильное тело Найджела, Мона думала об одном. Получила ли мама её письмо и успеет ли подготовить отца? В прошлых письмах она не удержалась, написала о Ниле и потому сейчас была полностью откровенна. Написала, что Нил бросил её, она встретила другого парня и вышла за него замуж, он цветной, но у него собственное, вернее, семейное дело, и он любит её, а она его. О своей беременности она пока умолчала, а о венчании в церкви, разумеется, написала. Это должно успокоить отца. Конечно, отец мечтал выбиться из условных и недоказанных, потому и разрешил ей уехать в Колумбию, где никто не знал о её происхождении. Не получилось. Но она всё равно счастлива, и ей никто не нужен, кроме её Найджа, такого ласкового и заботливого.

Американская Федерация

Атланта

Сейлемские казармы

Центр репатриации

Григорий Иванков, лёжа на своей койке, слушал обыденный гул мужского барака. Третий месяц скоро пойдёт его лежанию, а конца и близко не видно. Что ж, сам виноват: слишком много и честно рассказал о себе, вот и проверяют. Их тоже можно понять. Запойных своих хватает, чтобы ещё отсюда пускать. Язык он почти забыл, родни нет, имущества – что на нём надето и смена в стирке, а послужной список… лучше не думать. Обидно, конечно: рваться, ползти изо всех сил, биться головой о стенку и опять остаться ни с чем. Сколько сил он положил на то, чтобы стать Грегом Айвенком, оторвать, отбросить прошлое. Удалось. Никто никогда не заподозрил в нём русского. А оказалось… впустую. Всё равно выше надзирателя в имении ему подняться не дали. А надзирателем не разбогатеешь. Но он ещё надеялся, ещё трепыхался. А тут на тебе – капитуляция! И все его победы его же поражениями в один момент стали. Русские – победители. Ну так, берите трофеи и что там ещё по законам-обычаям положено, а они рабство отменили. Зачем?! Империю к ногтю – это понятно, свои комендатуры везде натыкали – тоже понятно, опять же трофеи, да прочее всякое бесхозное – без разговоров, но жизнь-то зачем рушить?! Да ещё с одного пинка. Опомниться не успел, как оказался… ну, там, где все, откуда начинал и даже ниже. И опять дрожи. Посчитают за предателя – как же, от своей расы, тьфу ты, они говорят, народа, отказался