Жизнь и судьба инженера-строителя - Анатолий Модылевский

в курортной зоне; большое здание с красивым светлым фасадом сразу обращает на себя внимание огромными окнами, широкой и длинной лестницей; внутри лечебницы стены и колонны облицованы белым мрамором, на полу яркие ковровые дорожки; вдоль длинного светлого коридора находятся кабинки с ваннами, но меня направили в бассейн; в большом и светлом «предбаннике» по стенам располагались шкафы для одежды, они закрывались на ключ, который хранился у дежурной медсестры; в зал, где находился бассейн, медсестра вызывала по радио, называя имя и отчество пациента; я вошёл, увидел круглый бассейн большого диаметра, весь облицованный мрамором и заполнен радоновой водой высокой концентрации; спустился по лесенке, в воде нащупал круговую мраморную лавку, на которой уже сидели люди, сел рядом с ними; по радио предупреждали, что уровень воды должен быть ниже сердца и плавать в бассейне запрещено; мой сосед, который уже заканчивал курс лечения, рассказал, что неделю назад два друга, ветераны войны, сидели напротив и решили плыть через весь бассейн навстречу друг другу; закончилось это печально – вернувшись в свой санаторий, где они в палате жили вместе, один скоропостижно скончался в результате сердечного приступа; через определённое время сидения в воде, меня объявили по радио, я оделся и покинул лечебницу без каких-либо особых ощущений.

Обычно после обеда я гулял по городу, посещал достопримечательности и просто живописные места, а в воскресенье ехал на трамвае на озеро (№ 18л), купался и загорал. Приближался День строителя, мы решили отметить праздник вместе с хозяевами: я взял на себя покупку выпивки и зелени для борща и салата, а Либхнет отвечал за мясо и приготовление шашлыка; в этом кавказец был мастер – прямо во дворе дома соорудил очаг и приготовил очень вкусный шашлык; впятером хорошо пообедали и отметили праздник; во время застолья Либкхнет, выпив коньяк, похвастался, что у него дома пять коров, двадцать овец, разная живность и прочее; я в шутку сказал: «Либкхнет, ты оказывается капиталист», и он не замедлил ответить: «Я не капиталист, я армянин!»; отобедав, он пошёл к своим друзьям в театр, где выступал ансамбль из Армении и среди оркестрантов был его сын; я, купив большой арбуз, направился к своим институтским друзьям-строителям Володе и Розе Евграфьевым, где мы хорошо отпраздновали День строителя, затем пошли прогуляться в центр. После дневной жары вечер был тёплым, приятным; мне особенно запомнилась нарядная публика: многочисленные горожане и курортники непрерывным потоком спускались по широкой лестнице от места, где сегодня стоит памятник Ермолову до большого фонтана на площади, поворачивали налево и спускались вниз к проспекту Кирова; далее шли по бульвару, а часть людей, в основном молодёжь, поворачивали к центральному парку (бывший Казённый сад, в котором когда-то любил отдыхать Лев Толстой). Это было прекрасным завершением действительно общегородского праздника. Я вернулся домой, Либкнехта ещё не было, он пришёл поздно ночью сильно пьяным, а утром заявил, что у него пропало 300 рублей, которые были в кармане пиджака, при этом так посмотрел на меня, будто я их украл, ведь наши вещи висели рядом на одной вешалке. Хотя я сказал, что его денег не брал, он отнёсся с недоверием; я перестал с ним разговаривать; он дал телеграмму жене, она выслала деньги; вскоре он съехал с квартиры, неприятным типом оказался.

После семи процедур в радоновом бассейне, меня перевели для закрепления лечения в Нижнюю радоновую лечебницу, находящуюся в старинном здании постройки 1900г., расположенном на ул. Теплосерной; я принимал ванны с радоновой водой меньшей концентрации. По окончании приёма ванн, я через несколько дней, почувствовал резкую боль в пояснице, и такую резкую, что вставать со стула или с трамвайного кресла было мучительно; пришёл к своему врачу и сказал: «Я приехал здоровым, теперь уеду больным», она объяснила: «Хорошо, что реакция на радон вашего организма появилась быстро, а у некоторых боль появляется иногда через два-три месяца, потерпите, боль должна пройти»; её слова меня не успокоили, я чувствовал себя разбитым; тем не менее, решил, в нарушение санаторных правил, съездить на выходные в Туапсе, куда меня пригласил институтский друг, подполковник в отставке, Юра Кувичко, недавно переехавший из Казахстана, где строил ракетные площадки; сев в поезд в пятницу днём, я уже в полночь приехал в Туапсе, Юра встретил меня и отвёз на своих «Жигулях» к себе домой; три дня мы провели в основном на пляже – купались, загорали, играли в карты, понемножку выпивали – в общем я хорошо провёл время в компании Юры, его жены Эли и их знакомых; было неудобство из-за боли в пояснице, когда садился на песок и вставал, но плавая в тёплой морской воде, боль не чувствовал вовсе, даже выходить на берег не хотелось (№№ 18м-18у); в понедельник вечером я отбыл поездом в Пятигорск, лёг на полку и быстро заснул; ночью, когда начал переворачиваться на другой бок, сильно испугался, а отчего, сам не понял; совсем проснувшись, начал рукой ощупывать поясницу и немного шевелиться, при этом не чувствовал боли, что было странно, ведь только накануне была сильная боль; с вокзала я пришёл домой и после завтрака сразу пошёл к врачу, повинился, что нарушил режим, самовольно съездив на море; сказал, что ночью боль прошла; врач не стала меня ругать, объяснила: «Главное для выздоровления – это солнце, море и хорошая компания», простила меня.

Во время пребывания в Пятигорске произошла по инициативе институтского профорга нашей группы Усачёвой встреча бывших студентов через 27 лет после окончания института; в назначенный день Нелля приехала из Ставрополя, Юра Кувичко – из Туапсе, Роза Евграфьева живёт в Пятигорске, я – там же на лечении; собравшись на остановке «Лермонтовская», на электричке приехали в Ессентуки к нашей однокашнице Юлии Ёрш и дружно отпраздновали тёплую встречу, о которой я рассказывал в главе «Институтские годы»; Васю, мужа Юлии я до этого дня не видел и на балконе сфотографировал их.

Дни пребывания на курорте подходили к концу, я решил съездить экскурсионным автобусом в Приэльбрусье, где не был 22 года; там уже функционировала канатная дорога на Эльбрусе; на верхней конечной станции можно было погулять у края ледника, собрать несколько кусочков вулканической пемзы, чтобы тереть пятки во время мытья ног. С большой высоты любовался панорамой самых высоких вершин Главного Кавказского хребта; в связи с очень жарким летом снежные шапки на обеих вершинах Эльбруса изрядно оттаяли и обнажились «лысые» скальные головы горы, что бывает очень редко на пятикилометровой высоте. К сожалению, я не мог увидеть знаменитого «Приюта одиннадцати» – самую высокую в мире достопримечательность, сгоревшую при пожаре, устроенном неосторожными венгерскими альпинистами.

Закончилось