Дневники св. Николая Японского. Том ΙV - Николай Японский

В Женской школе застал спевку регента Алексея Обара с ученицами и приехавшими из Токио певчими; пение четырехголосное и, по–видимому, будет очень хорошее.

С Исайею Мидзусима, взятым для того из Токио, решил, какие фотографии снять: будут наружные и внутренние виды храма; две фотографии будут сняты с крестного хода вокруг храма.

Стали прибывать уже катихизаторы на праздник освящения.

С Николаем Такаги, из Ионако, с удовольствием поговорил; Петра Ямада, из Миядзу, побранил; первый одушевлен своим делом, говорит: «нужно со всеми говорить прямо о вере и ни о чем другом, как о вере», второй совершенная противоположность ему: вял, опустился, говорит, «ни с кем нельзя говорить прямо о вере, не слушают–де, а нужно много раз посетить и множество разных разговоров иметь прежде, чем молвить что–либо о вере».

25 апреля/8 мая 1903. Пятница. В Кёото.

Из Токио прибыли остальные певчие, назначенные сюда к храмоосвящению. Всего прибыло: два баса — учителя пения Орита и Ямбе, два тенора — семинаристы Котабе и Оокава, два альта — учительницы Мидзутани и Кагета, два дисканта — учительницы Хасуике и Янсен. Спевку произвели в храме. Хор вышел превосходный; резонанс в храме — лучше которого желать нельзя: дощатые стены, точно скрипка, отражают звук.

Из Токио еще прибыли к освящению: диакон Кугимия, два иподиакона — Имада и Кавамура, кадиловозжигателем семинарист Курибара. Прибыли также начальница Тоокейской Женской школы Елисавета Котама и учительница Евфимия Ито.

Сделан опыт вынести из храма металлические хоругви, пожертвованные сюда московскими хоругвеносцами и имеющие быть несены в крестном ходу вокруг Церкви, трое могут нести хоругвь довольно исправно.

С о. Симеоном Мии условлено: на Литургии в день освящения рукоположить катихизатора Акилу Хирота во диакона Кёотской Церкви, катихизатора Иоанна Исохиса посвятить в чтеца; первый по списку катихизаторов выше Исохиса, притом кончивший курс Семинарии. Самому о. Симеону я положил дать набедренник.

Постепенно прибывают из других Церквей на освящение священники, катихизаторы и христиане.

26 апреля/9 мая 1903. Суббота. В Кёото, на освящении Храма.

Так как в Кёотском Храме Престол гранитный, верхняя плита очень тяжела, при укладке ее без каменщиков обойтись нельзя (что при освящении составило бы большое затруднение), то положено было накануне Храмоосвящения совершить положение святых мощей в приготовленное для того место в Престоле под плитой. Сегодня и сделано это. В девять часов священнослужители и много христиан собрались в Храме. Я облачился в мантию, священники в ризы. По прочтении 1–ой молитвы Храмоосвящения я окропил святой водой место положения святых мощей, помазал миром святые мощи, уложил частицу в позолоченный ящичек, этот фарфоровый, нарочно для того сделанный, ящик с крестом наверху, и опустил в четвероугольно выдолбленное место в средине Престола под плитой. Певчие в это время пели 144–й псалом, кончивши его — 22–й псалом и повторили последний несколько раз, отдыхая в промежутках пения, так как трое каменщиков над укладкой плиты на цементе работали целый час, в продолжение которого мы, священнослужащие, стояли в облачениях и ждали. Конечно, все это было бы весьма неудобно в самый день освящения.

Из Химедзи прибыл катихизатор Гавриил Ицикава и принес мне в подарок две пары железных «хибаси от девяностодвухлетнего старца Мёочина Мунеюки, в христианстве Симеона. Мёочин — японская немалая знаменитость. Предок Симеоца быковал шлем и латы (ёрой и кабуто) для Тайко Хидеёси, и потом эта фамилия до сего времени отличалась выковкою сабель. Сабля работы Мёочина — дорогая вещь в Японии. Хибаси, присланные мне, Симеон только что выковал; на них и вычеканено, что [это] работа девяностодвухлетнего Мёочина Мунеюки. (Среди окружавшего шума тогда не совсем понял рассказ Ицикава. «Хибаси» — то работы Мёочина, но прислал их Симеон Ивата, старик, отец катихизатора Якова Ивата, приобретший их от Мёочина, который еще не христианин.) Палочки, при ударе одна о другую, дают мелодичный звук. Я оставил одну пару для употребления в Кёотском Храме при возжигании кадила; другая для того же употребления послужит в Токийском Соборе.

Так как пред иконами свечи сегодня еще не могут быть зажжены, то положено было начать всенощную в пять с половиною часов, чтобы, по возможности, засветло отслужить. Служил о. Симеон Мии среди Церкви. Певчие пели превосходно. После всенощной, кончившейся в начале восьмого часа, я с облачального места рассказывал христианам историю построения этой Церкви. Начал тем, что: «Сам Бог выстроил ее; Воля Его совершилась. Ежедневно мы молимся: „Да будет Воля Твоя“, и эта Воля бывает, если мы сами не отменяем ее упорством в противлении. Ехал я сюда три года тому назад с приготовленным планом молельни, приехал с мыслью построить Храм, ибо дорогою совесть меня стала упрекать: в банке лежат построечные деньги, достаточные для Храма, и никто не знает про это; Бог дал их, а я скрываю Божий дар, хочу строить не храм во славу Божию, а бедную молельню, что–то вроде шалаша, не грешно ли это?.. Спросил здесь о. Симеона: „Не построить ли нам храм, какой только можем?” О. Симеон, конечно, был в пользу этого, и о молельне не было больше ни слова, ни мысли, тогда как в Токио я о ней только и думал. Чья же Воля совершилась, если не Божия?.. Выбран был план храма из книги планов, почти случайно взятой мною из Токио, призван архитектор Мацумура, и вот существует ныне Храм, на который Бог дал деньги, который Бог внушил строить, и который Бог помог построить. Что касается внутреннего устройства Храма и такого красивого убранства его, то здесь еще яснее видна рука благодеющего нам Промысла Божия. В одном письме, полученном мною из Москвы (от постоянного сотрудника „Московских Ведомостей”, Льва Александровича Тихомирова) в марте 1901 года, было упомянуто: „Не нуждаются ли ваши приходы в облачениях и утвари? Если да, то не напишете ли письма на имя Василия Геннадиевича Дудышкина?” А в это время как раз я очень озабочен был мыслью об иконостасе и колоколах для Кёотского Храма: делать ли их здесь, или заказать в Россию? Первое было бы удобней, но вышло бы некрасиво, неудачно, нежелательно, для второго я не знал, к кому обратиться в России. И вот самое ясное указание. Я написал к указанному благотворителю, но попросил не облачений и утвари, а иконостаса и колоколов, и оные ныне у нас пред глазами; облачения и утварь тоже пршли — и все такое изящное, такое благолепное! Не дар ли это Божии руками угодных Ему людей? За колокола, правда, еще не заплачено, но, вероятно, найдутся благотворители, которые не допустят Миссию саму уплатить стоимость их, 1700 рублей… И благотворят добрые христиане так, что имена их большею частью остаются неизвестными. Об иконостасе известно, что он от Якова Ефимовича Епанечникова, о металлических хоругвях — что от хоругвеносцев Кремлевских в Москве Соборов, о парче — что от Владимира Григорьевича Сапожникова. Но от кого это прекрасно золоченное с эмалью паникадило, эти золоченые подсвечники, другой полный прибор облачений и прочее, и прочее — Бог знает, а мы не извещены, потому что истинные благотворители поступают так, чтобы левая рука не знала того, что творит правая. Больше всех хлопотал о снабжении нашей Церкви Василий Геннадиевич Дудышкин, и, должно быть, в пожертвованном есть много лично от него, но что именно, он скрыл. Добрый это пример для здешних христиан: так–то хорошие христиане не жалеют для Бога», — и прочее рассказано было в назидание слушающим о пожертвованиях на Тоокийский Собор Ф. И. Самойлова и других.