Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй (金瓶梅) - Автор неизвестен

 Там надпись киноварная вещает правду

 Иероглифами на плече.

 Что дочка старшая, любимица, уже

 Живет женой в ином дому,

 Что младшей дочки муж – достойный Цао Жэнь

 И предана она ему.

 Тоскует сын о матери почтительный,

 Ухаживает за могилой.

 Давай-ка сядем на коней стремительных,

 На кладбище поскачем, милый!»

Правитель и Линфан с детьми пошли на могилу Хуан. Открыли гроб. Хуан лежала как живая. Они вернулись домой и семь дней служили панихиды. Линфан читал «Алмазную сутру». Тогда опустилось благовещее облако, и все впятером на облаке вознеслись на небеса.

Тому свидетельством напев на мотив «Отшельник у реки»:

Заслуги праведной Хуан по праву оцените:Вошла она с детьми и мужем в райскую обитель.Кто добродетелен в миру и чтит ученье Будды,Того и бодхисаттва милосердья[53] не забудет.

Заключение:

Драгоценный свиток уже завершенСовершенство Будды уже нам известно.В мире дхармы[54] все, наделенное чувством[55],Победит сей мир. Да придет торжество!Да вручим себя Будде[56]!Ученье едино, безмерно,Совершенною правит оно пустотойИ в центре стоит океана буддизма,Повсюду блуждает,Везде побуждаетВсе реки, пескиВернуться, сойтисьВ мир Чистой землиИ в счастье молитв.Склоняясь, даем мы обетУчения словомИ именем Будды,Что ввысь достигаетНебесного рая,А вниз проникаетВ подземное царство.Воспомнившие Будду –отрешатся от мира сансары;Творящие злодейства –век на дне преисподней увязнут.Достигшим просветленья –путь спасения Будда укажет.И воссияет свет,И озарит он десять направлений!Опустится на запад и восток,Вернется в отраженьи,Установившийся на севере и юге,Достигнет всех домов.Взойдем к концу перерождений –пристанет к берегу ладья.Ребенок встретит мать родную –свернется снова в эмбрион.Три драгоценности отныне –пребудут в нас сохранены!И успокоятся навеки –людские страсти и умы.

Псалом гласит:

Всем когортам грехов, что творимы людьми,От начала начал до сих пор нет изводу.От Чудесной горы[57] разбрелися они,Утеряли великую первоприроду.В четырех видах жизней[58] есть искорка будды[59] –Приведет она всех к возрождениям чудным.Свое первое благодаренье[60]шлем мы Небу с Землею за милость рождения.А второе шлем благодареньеЯсну Солнцу с Луною за дар озаренья.Наше третие благодаренье –всем владыкам земли и воды за их милость,А четвертое благодареньешлем отцу мы и матери, что нас вскормили.Наше пятое благодаренье –патриархам, Закон преподавшим глубоко,А шестое шлем благодареньедушам тех, чьи тела схоронили до срока[61]…Мудрость величава во спасенье –Маха праджня парамита[62]!!!

Мать Сюэ кончила чтение. Шла вторая ночная стража. Юаньсяо, из покоев Ли Цзяоэр, подала чай. Потом Ланьсян, горничная Мэн Юйлоу, поставила на стол всевозможные деликатесы, фрукты и кувшин вина. Появился чайник с лучшим чаем. Ланьсян налила чашки супруге У Старшего, Дуань Старшей, Ли Гуйцзе и остальным гостьям. Юэнян велела Юйсяо подать четыре блюда печенья и сладостей. Чаем угостили и трех монахинь.

– После матушек наставниц пора мне спеть, – сказала Гуйцзе.

– Какая ты услужливая, Гуйцзе! – заметила Юэнян. – Покою не знаешь.

– Погоди, я сперва спою, – вмешалась барышня Юй.

– Ну и хорошо! – поддержала хозяйка. – Пусть барышня Юй споет.

– А после сестрицы я буду матушек услаждать, – заявила певица Шэнь.

– Что вам спеть, матушка? – спросила, наконец, Гуйцзе.

– Спой «Ночь темна, глубока», – заказала Юэнян.

Гуйцзе наполнила чарки, яшмовыми пальчиками коснулась струн лютни, потом неторопливо перекинула через плечо шелковый шнур, слегка приоткрыла алые уста, из которых показались белые, как жемчуг, зубы, и запела:

Ночь темна, глубока, не достичь ее дна.Надушила подушку, осталась одна.Все ждала, уж цветы озарила луна,Воцарилась незыблемая тишина.Будто вымерло все, а на сердце тиски.Заунывные стражи бьют ритмы тоски.Ты пришел наконец, хоть не видно ни зги,Вновь мы счастливы и неразрывно близки.

На тот же мотив:

Как меня ты хотел, изводил так и сяк,Над пыльцою порхал, как хмельной мотылек.Я – как лед, но огонь твой ничуть не иссяк,А лукавство мое новичку невдомек.Ты мой дух опалил, ты нутро мне обжег,И металл под тобой не растаять не мог.

На тот же мотив:

Ты везде только ищешь бездумных утех,Ты измучил меня безо всяких причин.Я спросила: «За что?» – А в ответ только смех!Ты все кутишь в ночи, я – сноси и молчи.Нынче снова мой пояс с улыбкой сорвешь,Чтоб бесчувственной мной овладеть в полусне.Только похоть в тебе, а любовь – просто ложь.Отвернувшись, прижмусь я к холодной стене.

На тот же мотив:

На лугах ловишь бабочек ты среди роз,А чистейшую яшму, обрек на мороз.Ты нектаром полей упоен полупьян,Чтобы страсть возбудить, ты идешь на обман.Я ударить хочу, но обидеть боюсь,Ревность в сердце тая, я тебе покорюсь.

Когда спела Гуйцзе, барышня Юй хотела было взять у нее лютню, но ее опередила Шэнь и уже водрузила инструмент себе на плечо.

– Я спою вам, матушки, то, что поется в последнюю луну, – «Повесила портрет»[63], – сказала и запела:

Сияют в праздник фонарейНа небе тысячи огней, …

– Довольно, пожалуй, – заметила, улыбаясь, Юэнян. Певица умолкла.– Так-то и вся ночь пройдет, а вы все петь будете.

Госпожа У Старшая вовсю задремала. Не дождавшись пения барышни Юй, она выпила чай и удалилась в покои Юэнян. Гуйцзе ночевала у Ли Цзяоэр, Дуань Старшая – у Мэн Юйлоу, монахини – у Сунь Сюээ, а барышни Юй и Шэнь улеглись на кан вместе с Юйсяо и Сяоюй. Старшую невестку У Юэнян положила с собой в спальне, но не о том пойдет речь.

Да,

Когда созвездие Ковшана третью повернуло стражу,Взглянул в окошко серп лунысквозь легкой занавески пряжу.

Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.

ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ПЯТАЯ

За десять лет, – ты только погляди,

холмов могильных сколько поднялось!

Всегда стезею праведных иди,

не дожидайся до седых волос!

И жизнь и смерть великий смысл таят,

постичь его – обязанность твоя.

Настанет час – возьмет тебя земля,

миг оборвав земного бытия.

Коль утвердиться в вере ты не смог,

так что ж еще могло б тебя спасти!

Ты распрощался с жизнью – вновь ее

когда еще ты сможешь обрести?

Опасный путь и непроглядный мрак

с кончиною перед тобой встают…

Раздумывай над этим день и ночь,

призвавши самого себя на суд.

В этом восьмистишии говорится о том, что за добро воздается добром, а зло злом и отплачивается. Возмездие следует неотступно, как за телом тень, как за речью эхо в долине. Вы скажете, что только посвятивших себя молитве и медитации ждет воздаяние, но разве не могут достичь просветления простые миряне, если они ведут праведную жизнь и у себя дома?! Кто чтит Будду, тому благоволит Он; кто творит имя Всевышнего, на того снисходит милость Его; кто читает Писание, тому открывается истина Его; кто сидит в медитации, тот вступит в пределы Буддовы; кто достигнет прозрения, тот ступит на путь Его. Однако нелегко это исполнить. Ведь столь многие прежде сделают, а потом раскаиваются или прежде каются, а потом делают. Так случилось и с У Юэнян. Хотя и творила она добро, читала Писание, чтила Будду и жертвовала монастырям, но не должна была она слушать эту проповедь, когда зрел плод в утробе ее. Родиться человеку бедным или богатым, мудрым или глупым, наслаждаться ли долголетием или рано умереть хотя и предопределяется жизненными силами отца и матери в момент зачатия, однако соблюдать предосторожность надобно и во время беременности. В старину беременная женщина не садилась с небрежной торопливостью и не ложилась навзничь, не слушала сладострастных речей и не глядела на соблазны, но услаждала взор свой золотыми и нефритовыми драгоценностями и слух свой – стихами, просила слепых музыкантов петь старинные песни. И рождались дети честные и красивые, вырастали умными и одаренными. Таков был завет роженицам Вэнь-вана – царя Просвещенного[1]. Так что не полагалось У Юэнян слушать эту проповедь о перерождениях, потому что явится потом буддийский монах-старец, вселится во чрево ее, родится и в назначенный срок покинет мать, поскольку, увы, не сможет стать наследником рода.