Кривич - Александр Забусов

— Здрав будь, дядьку Боривой!

— И тебе не хворать, племянничек.

— Ось, глянь, из Хазарии гостей по приказу сотника Людогора привел. Сейчас к боярину представлю, а там и на гостиный двор. Жильем обеспечишь?

— Приводи, для хороших людей всегда место найдется.

— Добро.

Уже отъехав, Савар допытался, с кем это Растич говорил.

— Боривой. Правая рука нашей боярыни, ее помощник по хозяйству на всех землях нашего племени, а коли поход воинский, так у боярина начальником тыла значится. Великого ума человек, с дружиной в Булгарию ходил, вои ним очень довольны были. Когда у других бояр дружины голодали, наши конечно не жировали, но и с голоду не пухли. Торговые дела в погосте також под его дланью стоят.

Изнутри крепостные стены тоже отличались самобытностью постройки. Проезжая мимо, хазары подивились шириной лестниц ведущих на галереи второго этажа, покрытых двускатными крышами, защищавших воинов от стрел противника. Видя проявленную заинтересованность хазар к крепостным стенам, Растич с готовностью сообщил, указывая на верхний парапет укреплений:

— Высота больше трех саженей. По открытым коридорам второго яруса можно насквозь, через проходы в башнях, обойти всю крепость и вернуться к месту начала обхода. Пять лет все селенья в пограничье строили сей детинец. Начинали с деревянных стен, закончили, как сотник Горбыль сказывал, каменным монстром. Однако мы подъехали.

У широких ворот, одна из створ на которых была открыта, Растич соскочил с лошади на отсыпанную речным песком дорогу. Оповестил юного воина, караулившего ворота:

— К боярину гости из Хазарии.

Кивнув в ответ, вой кликнул кого-то в глубине двора:

— Сердюк, Путыня, принимайте лошадей у гостей.

На его зов выбежали двое разбитных мальчишек, подхватили лошадей за узду. Кони дичась, отступали назад, но потом все-же неохотно пошли в ворота. К приезжим подошел одетый в одежду из домотканой холстины бородач, с круглой серьгой в ухе, опоясанный мечем каролингского типа.

— Зван, пригляди за пленником, — распорядился он. Обращаясь к гостям, предложил. — Идемте в терем.

Боярин принял хазар у себя в светлице, большом, обставленном не по местным традициям помещении, действительно светлом, с застекленными окнами, с узорчатым шелком штор на них. Кресло, в котором он сидел, стояло на возвышении. Савар знал еще по рассказам покойного отца, что такое возвышение в княжеских хоромах называлось столом. По левую руку от боярина, в кресле поменьше, сидела молодая, красивая женщина в дорогой одежде русского покроя, уже не раз виденного хазарами в путешествии по славянским деревням и селищам. Еще две женщины, по возрасту схожие с боярыней, восседали в креслах у окон. Чуть дальше, облокотившись о стену, калачом сложив руки на груди, стоял крепко сбитый, одетый в броню, с мечем на поясе, воинский муж, с ярко-рыжими усами и длинным чубом на лице и голове.

— Исполать, тебе боярин! — поздоровался Растич с поклоном.

— Здравствовать тебе и всему твоему роду, тархан русов, — поздоровался Савар и вместе с ним дружно поклонились его люди.

— И вам здоровья, добрые люди. С чем пожаловали?

Растич выдвинулся к боярскому столу, на ходу извлекая из-за пазухи свернутую в трубочку бумагу, протягивая ее Монзыреву.

Такое дорогое удовольствие, как бумага, ранее закупалось Боривоем на рынках Киева и Чернигова. На завезенную из Византии бумагу приходилось тратить немалые средства, сам Боривой, отдавая звонкую монету за белые листы рисовой соломы, страдал. Умолял Монзырева прекратить транжирить деньги на баловство, доказывал хозяину, что даже купцы используют в деле письма бересту или восковые дощечки. Не помогало! На выручку жмотистому хозяйственнику пришли боярышни Анна и Людмила. Они объяснили Боривою, что для производства своей бумаги требуются старые рваные тряпки, другая мягкая рухлядь вышедшая из употребления, рассчитали сам процесс производства и дело пошло. Боривой радовался как мальчишка, за дорого сбывая излишки серой бумаги на рынке Курска. С тех самых пор улучшилось качество самой бумаги, а гонцы доносили вести не только на словах, но и на бумажных носителях.

Шесть лет уж минуло с тех пор, как Людмила и Анна, заставили начальников от низового до среднего звена в Монзыревской дружине, выучиться грамоте. Уметь читать и писать, было одно из требований боярина к людям, управлявшим воинскими подразделениями. Не мудрствуя, женщины ввели в обучение грамматику двадцатого века, чего огород городить, когда уже все придумано.

«Здрав будь, боярин Гордей Вестимирович.

Направляю тебе пришлых до нас хазар, во главе с княжичем Саваром. Сей вой, когда-то давно, спас твой вороп, вывел его из под удара печенегов, и был приглашен в гости сотником Горбылем. Несчастье постигло весь род княжича. И такое же несчастье нависло в сё лето над Русью. Княжич обо всем обскажет на словах, передаст на руки захваченного им пленника. Прошу, прими его до себя и приветь, как ты всегда привечаешь друзей. Долг платежом красен.

За сим, прощай боярин.

Писано на заставе деревни Рыбное, сотником Людогором».

Монзырев передал письмо Галине, анализируя скупую информацию из письма, пригляделся к хазарам, не торопился задавать вопросы.

— Спасибо, Растич. Иди, отдыхай, нужен будешь, призову, потолкуем.

Поклонившись, сопровождающий вышел за дверь.

— Присаживайтесь, воины. В ногах правды нет, — жестом указал на длинную лавку покрытую ковром, стоящую у слепой стены. — Рассказывай княжич, что произошло с твоими родными, и какой помощи ждешь от меня? Знаю, проголодались с дороги, но сначала дело, успеем еще поесть, да вина попить.

Савар несмотря на упреждающий жест боярина, все же встал с лавки, склонил голову в поклоне, прижав руку к груди, только после этого поднял глаза на хозяина.

— Я, шад Савар сын Кофина, приехал к тебе боярин не за помощью, и не в гости. Приехал предложить свои услуги воина. Используй нас четверых, последних оставшихся в живых из рода, когда враг придет на твою землю. Клянусь стать с оружием в руках у твоего плеча и если потребуется, умереть рядом с тобой.

— Добро! Ты говори, говори все, что знаешь про ворагов.

Ненадолго задумавшись, Савар начал свое повествование с того места, когда они четверо вернулись с охоты в поместье. Закончил свой рассказ словами:

— Теперь нас можно назвать только изгоями без рода и племени, но все еще способными на такое чувство как месть.

— Мы можем принять вас в дружину кривичей, с обязательствами защиты и покровительства с нашей стороны, — вопросительно глядя на Савара, подытожил Монзырев.