Благородный Дом. Роман о Гонконге. - Джеймс Клавелл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В ложе «Блэкс» Горнт держал бинокль так же твердо и так же сдерживал возбуждение.
— Давай, — бормотал он, глядя, как Блуи Уайт подхлестнул Пайлот Фиша на повороте, как Ноубл Стар сохранила выгодную позицию на внешней бровке, как Уиннинг Билли идет рядом с Лэсс, которая вроде бы чуть вырвалась вперед, но из-за угла поворота было не разглядеть.
Руки Травкина снова ожгла чья-то плеть, однако, не обращая внимания на боль, он ещё немного сократил разрыв на повороте. Пять оставшихся лошадей разделяли какие-то дюймы, а Баттерскотч Лэсс не пускала никого к ограждению.
Блуи Уайт на Пайлот Фише понимал, что близится время для рывка. Десять ярдов, пять, четыре, три, два — пошёл! Они как раз выходили из поворота, и он дал жеребцу плеть. Пайлот Фиш рванулся вперед в дюймах от ограждения, теперь уже явно оторвавшись, потому что Баттерскотч Лэсс почувствовала шпоры и плеть на миг позже. Все жокеи сознавали: или сейчас, или никогда.
Выгнувшись параллельно шее Ноубл Стар, Травкин склонился к её уху и издал казацкий клич. Откликнувшись на первобытный зов, кобылка пошла длинным махом, с раздувающимися ноздрями и пеной изо рта. Теперь пятеро участников уже неслись по прямой, Ноубл Стар по внешней бровке. Уиннинг Билли дюйм за дюймом приближался к Лэсс. Холки у всех были взмылены, вперед вырывались то Лэсс, то Пайлот Фиш, а потом и серый в яблоках мерин Лохинвар сделал заявку на победу, вырвав лидерство у Пайлот Фиша и заняв ближайшую к столбу позицию. Вовсю заработали хлысты и шпоры, и в глазах у всех маячил лишь финишный столб впереди.
Оставалась сотня ярдов.
На трибунах, балконах и в ложах стоял сплошной крик. Даже губернатор колотил кулаком по поручням балкона:
— Давай, давай, Баттерскотч Лэсс!
А внизу, у финишного столба, толпа так напирала, выгибая шеи, что чуть не раздавила стоявшего у перил Чжу Девять Каратов.
Девяносто ярдов, восемьдесят… Летит грязь, все участники из последних сил рвутся к победе, охваченные возбуждением посреди нарастающего рева.
— Лэсс вырывается вперед…
— Нет, погляди на Пайлот Фиша!
— Господи, это Лохинвар-р-р…
— Уиннинг Билли…
— Давай, давай, давай…
Травкин видел надвигающийся финишный столб. Сверкнула очередная молния. Угловым зрением он заметил, как вперед на голову вырвался Лохинвар, потом Лэсс, Уиннинг Билли, теперь в лидеры потихоньку выдвигался Пайлот Фиш, а Уиннинг Билли и Лохинвар загораживали ему, Травкину, дорогу.
Узрев обещанное открытое пространство, Блуи Уайт дал жеребцу финальную плеть. Тот стрелой рванул в свободный промежуток и оказался рядом с Баттерскотч Лэсс, потом обошел её на голову. Блуи Уайт видел, как жокей Лэсс, не входивший в число «посвященных», хлестнул кобылу и прикрикнул на неё. Травкин издал торжествующий клич, и Ноубл Стар стала выкладываться в финальном спурте. Все пятеро лошадей вылетели на заключительные ярды голова к голове; вперед вырывался то Пайлот Фиш, то Уиннинг Билли, рядом с ними Ноубл Стар, отстававшая лишь на голову, на самую малость; толпа бесновалась как один ничего не соображающий буйнопомешанный; все наездники сбились в плотную группу, Ноубл Стар по внешней бровке, Уиннинг Билли в каких-то дюймах от неё, его достала Лэсс, её настиг Пайлот Фиш, и теперь они чуть вырвались вперед.
Сорок… тридцать… двадцать… пятнадцать…
Вперед выходили то Ноубл Стар, то Пайлот Фиш, то Лэсс, опять Ноубл Стар… Уиннинг Билли… И вот уже финишный столб пронесся мимо, и ни один из них не знал наверное, кто выиграл, — лишь Травкин был уверен, что проиграл. Он намеренно резко дернул мундштук, сместив его на каких-то два дюйма и зажав намертво левой рукой; движение было незаметное, но его оказалось достаточно, чтобы лошадь сбилась с шагу и шарахнулась в сторону. Она с громким ржанием покатилась в грязь, сбросив всадника на ограждения. Лэсс чуть не упала, но устояла на ногах, остальные три лошади остались целыми и невредимыми. Травкин почувствовал, что парит в воздухе, а потом невыносимая боль разодрала грудь и расколола голову, и наступила темнота.
Толпа ахнула, на миг забыв о скачках. Снова ослепительно сверкнула молния, ливень хлынул сильнее, громче загрохотал гром, и на ипподроме началось светопреставление.
— Пайлот Фиш ненамного…
— Ерунда, это была Ноубл Стар на самую чуточку…
— Ты не прав, старина, это был Пайлот Фиш…
— Цзю ни ло мо…
— Господи, какой забег…
— О боже! Смотрите! Флажок протеста распорядителей…
— Где? О господи! Кто сфолил?..
— Я ничего не заметил, а ты?..
— Нет. Что тут увидишь в такой дождь? Даже в бинокль…
— Боже, и что теперь? Все эти проклятые распорядители, если они отнимут победу у моей лошадки, клянусь Богом…
Увидев, что Ноубл Стар упала и сбросила Травкина, Данросс метнулся к лифту. Он не видел, что произошло. Травкин оказался слишком хитер.
В коридоре было полно других людей, все взволнованно говорили, никто никого не слушал.
— Мы выиграли на самую малость…
— В чем суть протеста, господи боже мой? Ноубл Стар…
— В чем суть протеста, тайбань?
— Это объявят распорядители. — Среди общего гвалта Данросс снова ткнул пальцем в кнопку.
Когда двери открылись, подошел Горнт, все стали заходить в кабину, и так медленно, что Данроссу хотелось зарычать от ярости.
— Впереди был Пайлот Фиш! Совсем ненамного, Иэн, — крикнул Горнт. Он был весь красный и старался переорать остальных.
— Какой забег! — крикнул кто-то. — Из-за чего протест?
— Ты знаешь, Иэн? — спросил Горнт.
— Да, — ответил тот.
— Они хотят оспорить победу моего Пайлот Фиша?
— Ты же знаешь процедуру. Сначала распорядители разбираются, что к чему, а уж потом делают объявление. — Взглянув в карие глаза Горнта, он понял, что тот в ярости. Видно, бесится оттого, что не распорядитель. «И ты никогда им не станешь, ублюдок, — тоже разозлился Данросс. — Пока я жив, будешь получать у меня чёрные шары».
— Это против Пайлот Фиша, тайбань? — вылез кто-то.
— Боже милостивый, — откликнулся он. — Вы же знаете правила.
Лифт останавливался на каждом уровне. В него втискивались владельцы лошадей и приятели. Снова раздавались крики о том, какая великолепная была скачка, но в чем, черт побери, состоит протест? Наконец лифт спустился на самый нижний ярус.
Данросс ринулся на дорожку, где, окруженный мафу и служащими, лежал, скрючившись, недвижный Травкин. Ноубл Стар давно уже поднялась, целая и невредимая, и носилась галопом в дальнем конце ипподрома, а высыпавшие на поле конюхи ждали подходящего момента, чтобы перехватить её.
На последнем повороте скакового круга над чалым мерином Кингплеем — бедняга мучился, у него была сломана задняя нога и кость торчала наружу — склонился ветеринар. За ревом нетерпеливых зрителей, старавшихся перекричать друг друга, никто не услышал выстрела: глаза всех были устремлены на табло тотализатора в ожидании решения распорядителей.
Данросс опустился на колени рядом с бесчувственным телом Травкина, над которым один из мафу держал зонт.
— Что с ним, доктор?
— В ограждение он не врезался, чудом пролетел мимо. Он ещё жив, тайбань, по крайней мере пока, — нервно произнес доктор Мэн, полицейский патологоанатом: он больше привык к трупам, чем к живым пациентам. — Трудно сказать, пока он не придет в себя. Никакого явного внешнего кровотечения нет. Шея… и позвоночник вроде бы в порядке… Пока ничего не могу сказать…
Поспешно подошли с носилками двое санитаров из «Бригады скорой помощи Святого Иоанна»[326].
— Куда его доставить, сэр?
Данросс огляделся по сторонам.
— Сэмми, — позвал он одного из своих конюхов, — сбегай за доктором Тули. Он должен быть в нашей ложе. — Данросс повернулся к санитарам: — Пусть мистер Травкин остается в карете, пока не подойдет доктор Тули. А как с остальными тремя жокеями?
— Двоих лишь тряхнуло, сэр. У одного, капитана Петтикина, перелом ноги, но ему уже наложили шину.
Они осторожно опустили Травкина на носилки. Подошел Мак-Брайд, потом Горнт и другие.
— Что с ним, Иэн?
— Ещё неизвестно. Пока. Похоже, все в порядке.
Данросс осторожно поднял одну руку Травкина и стал её осматривать. Ему показалось, что он видел, как на дальнем повороте Алексею нанесли удар и тот пошатнулся. По тыльной стороне правой руки Травкина тянулся безобразный красный рубец. На другой руке было то же самое.
— Откуда это, доктор Мэн?
— О! Возможно, след от поводьев, — уже с большей уверенностью проговорил маленький человечек. — Или хлыста, может быть, от удара… Возможно, он поранился при падении.
Горнт ничего не сказал, глядя на Травкина, а внутри кипел от досады на Блуи Уайта. «Неумеха чертов… Все было так четко устроено: с тем переговорили, тому пообещали. Проклятье, должно быть, пол-ипподрома заметило, как он это сделал».
