Годы оккупации - Эрнст Юнгер

Отчего же я так смутился, услышав эти слова и увидев свои письма? Было ли это смущение человека, которому указали, что играя в карты, он вытащил из рукава фальшивую? Всякий допрос — это тоже игра, своего рода домино. Я сфальшивил, нарисовал такую картину, в которую и сам не верил. К этому добавилась неловкость, которую чувствует человек, очутившийся в сложном, трудно поддающемся описанию положении перед собеседником, который точно знает, чего он хочет, и будучи, может быть, более ограниченным, тем более уверен в себе. Как правило, описывая потом такие встречи, люди изображают их упрощенно, в черно-белом цвете. На самом деле они гораздо интереснее.

Впоследствии я узнал, кажется, от д-ра Дрекселя, как получилось с моими письмами. Я часто просил соблюдать с ними осторожность. И вот, когда события приняли тревожный оборот, они спрятали корреспонденцию, придумав для нее такой, замечательный тайник, что сами сомневались, сумеют ли потом его отыскать. Поэтому они нарисовали план, а тот попал в руки полиции. Немецкая аккуратность! К сожалению, там же были и членские списки или что-то в этом роде. Я об этом мало что знал, да и не был любителем заговоров. Не стоит строить ласточкины гнезда на вулкане или пускать кораблик в плавание по Ниагаре. В этом отношении никакой полицейский не мог бы меня ни в чем упрекнуть. Подозрительные идеи, подозрительные знакомства — это да, причем самых различных направлений. Улов в тот раз получился у них немалый, как я узнал впоследствии, слушая рассказы пострадавших.

За мной оставалась еще одна реплика, хотя приукрашивать особенно было нечего. Но, очевидно, они поняли, что не нашли во мне благодарного объекта. Такое сразу видно. Итак, я сказал:

«Все это старые истории. С тех пор много чего произошло. Вернувшись домой с войны, где ты честно выполнил свой долг, ожидаешь не таких гостей; думаю, в этом вы меня поймете».

По-видимому, это произвело на них впечатление. Они больше не возвращались к моим письмам, чему я, конечно, был рад, а у них, должно быть, и без меня хватало дела. Они собрали свои вещи, попрощались и уехали на своей маленькой легковушке. Я слышал, что они еще заехали к деревенскому старосте, чтобы справиться о моем здешнем поведении. Я собрал письма и книги Никиша, а также еще кое-какие бумаги, и развел в саду костер. На этот раз среди них были вещи, об утрате которых я сожалею больше, чем об экспрессионистских стихах, так, например дневник 1933-го года, который начинался с большого фейерверка на Темпельгофском поле. Я начал его с намерением запечатлевать в нем мимолетные черты исторических событий, которые быстро забываются, и ради этого посетил множество мест и людей. Вот это была утрата.

Кирххорст, 2 сентября 1945 г.

Пополудни с учителем «по грибы», не столько собирать, сколько пополнять свои знания. Одновременно мы вели приятную беседу о растениях, встречающихся на торфяниках, и их местоположении например, о кальмии, багульнике, андромеде, росянке, благовонной восковнице, которой тут целые заросли.

У дамбы я заметил уползающую в заросли тростника змею; когда ее стали преследовать, она свернулась в кольцо у подножия березы и зашипела, когда я ткнул в ее сторону палочкой. Это была бархатно-коричневая гадюка, которая так чарующе двигалась, что духовное впечатление от ее скольжения совершенно затмило физическое. Зрелище такого живого ожерелья сильно поражает сознание.

Учитель хотел казнить это животное; я выпросил ему помилование. В таких переговорах приходится действовать через экономические соображения, как например тут: она, дескать, отлично ловит мышей.

Кирххорст, 3 сентября 1945 г.

В лесах и карьерах между Ольдгорстом, Веттмаром и Энгезеном царило великолепное, пронизанное солнечным зноем безлюдье. Лес — это великий символ смерти. Во время таких походов всегда пробуждаются древние воспоминания, мотивы из круга кельтских образов: ожидание, любопытство, благоговение, грусть, возможно, ностальгия. Это уже не ветер веет в кронах деревьев. Все птичьи голоса становятся вещими, им нечто ведомо, они пророчат.

Мне пришел на ум Счастливчик Ганс, в котором, по моим представлениям, воплощен тип человека, который не приумножил свою мину серебра.(Евангелие от Луки 19, 12–27.) На самом деле полученный дар надлежит с течением лет обменивать, облагораживать, делать весомее, пока он не превратиться в чистое золото. Его-то и нужно держать при себе для последнего обмена — как входную пошлину в те врата, за которыми находится источник всех ценностей.

Воротившись домой, я нашел у себя на письменном столе длинный опросный лист от биржи труда. «Подача ложных сведений преследуется судами военной администрации». Теперь у них есть новый хозяин. Я так и знал, что все это будет сохранено, уж больно удобный инструмент. Правительства сменяют друг друга, как членики ленточного червя; но их голова, их умопостигаемый характер остается прежним. Каждое новое пристраивает ряд новых камер к существующей тюрьме. Искусство государственного управления все более сводится к умению при всем при том создавать иллюзию свободы, а следовательно, главным средством наряду с полицией становится пропаганда. Предшественник неизменно оказывается дьяволом; будущее же будет блистательно.

Кирххорст, 5 сентября 1945 г.

Деяния Апостолов 23, 5. Представ перед судом синедриона в качестве обвиняемого, Павел ловко вызвал раздор между фарисеями и саддукеями. Это действия человека, который умеет воспользоваться правым и левым подходом — человек, знающий политические реальности. Для сравнения — слова учителя по поводу динария кесаря: он снимает сомнения своим решением. Так ведет себя тот, кто приходит свыше и проходит сквозь реальные факты. Однако основоположник не может обойтись без священников, дух без рук.

Сон Петра о животных значителен тем, что он идет против естества. Он совершенно противоречит тому простому и понятному характеру этого апостола, каким он описывается в Евангелии. Только внешние детали соответствуют ему, поскольку отражают образный мир рыбака. Мне сразу вспоминаются платки, на которых перед харчевнями приморских городов можно видеть разложенные устрицы и других морских животных.

Этот сон имеет огромное значение не только для истории религии, но и для каждого отдельного человека. Когда мы хотим приблизиться к неприятному для нас человеку, этому должно предшествовать внутреннее усилие. Мы должны преодолеть отвращение, переварить то, что нам противно. Если уж Петр, смолоду приученный к строжайшему соблюдению закона кошер-ности, преодолевает себя до такой степени, чтобы есть скорпионов, то здесь мы видим чудо. Это не прогресс, не развитие, не акт просвещения, а пример мутации, прыжок, преодолевающий колоссальные пропасти и бездны. Сегодняшний европеец находится в том же положении: и если тогда это была пропасть закона, то теперь это ужасное отчуждение, вызванное ненавистью и стародавним историческим разделением.

Кирххорст, 6 сентября 1945 г.

Подобно тому как, согласно Гераклиту, значение незримой гармонии важнее видимой, так и тайное насилие страшнее открытого.

Подсолнухи, черно-желтые сосуды, из которых сочится чистый нектар. Огненный венец окружает своим полыханием черный кружок, по которому опьянело тычутся туда и сюда пчелы, в то время как вокруг сыплется золотистая пыльца. Их теплое, царственное благоухание доводит до умопомрачения, словно разум растворяется в стихиях. Как третий цвет — цвет облачения — сюда добавляется светлая голубизна осеннего зенита.

Среди почты, количество которой все нарастает, лежит письмо Карло Шмида,[99] который стал министром по делам церкви Южного Вюртемберга. «Горький хлеб», — как он пишет. Так же, как из каждого такого письма узнаешь заодно о том, кто еще выжил, так и из этого узнал про Гёпеля. Впечатление, как будто постепенно складывается новое общество после землетрясения или чумы.

Продолжал Тальмана де Рео. Ну и черный же юмор был у одного советника счетной палаты, который в своем завещании распорядился, чтобы в его похоронах участвовали монахи нищенствующего ордена, которые должны были идти за гробом с громадными восковыми свечами, заранее купленными для этой цели завещателем. Его желание было исполнено, и во время панихиды эти свечи вдруг взорвались и из них посыпались ракеты и петарды, с таким ужасающим треском разлетевшиеся по церкви, словно черт явился по душу этого доброго человека. Должно быть, он был родоначальником тех нигилистов, которые впоследствии так размножились. В «Идиоте» Достоевского можно найти образчик такого человека в лице студента Ипполита.

А чисто сатанинский характер Тальман нарисовал в образе некоего шевалье д'Андриё. Он похвалялся тем, что уложил на дуэлях семьдесят два противника. Иногда он обещал уже поверженному противнику сохранить ему жизнь, если тот отречется от Бога, а затем убивал. По его словам, он поступал так ради удовольствия одним ударом погубить душу и тело.