Играй против правил. Как нестандартные решения спасают жизни и миллиардные бюджеты - Марк Бертолини
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Коуч перезвонил мне. «Слушайте, – сказал он, – вы мне нравитесь. С вами интересно. Вы действительно умны. Этой компании нужно, чтобы вы исправили некоторые вещи, если собираетесь управлять ей и дальше, и я знаю, что вы их исправите. А если нет, вы возглавите другую организацию и преуспеете, где бы вы ни оказались. Но я больше ничем не могу вам помочь. Я больше не ваш коуч».
И он повесил трубку. «Черт, – подумал я, – мой коуч только что уволил меня. Очевидно, мне нужно еще над многим поработать».
Пока сеансы краниосакральной терапии приносили мне облегчение, я продолжал искать какой-то способ окончательно устранить боль. В 2006 году, через два года после несчастного случая, я попробовал радикальное лечение препаратом «кетамина гидрохлорид». Его давным-давно использовали в качестве сильнодействующего анестетика, и он до сих пор используется ветеринарами для лошадей. Это также опасный уличный наркотик, известный как «Специальный К», и его сравнивают с крэком. Но он не утратил своей терапевтической функции. Немецкие врачи используют препарат в больших дозах для того, чтобы вызвать кому, перезагрузить центральную нервную систему, так чтобы пациент не распознавал существующую боль. FDA[59] также разрешало терапевтическое использование кетамина, но в более низких дозах, чем в Германии. Я отправился в больницу в Филадельфии, чтобы испытать его. Через три дня у меня начались галлюцинации. Затем, на четвертый день, я проснулся трезвым, как стеклышко. Мое тело привыкло к кетамину, и врачи не смогли дать достаточно высокую дозу, так что они отправили меня домой.
Лекарство подействовало на какое-то время – месяц я жил без боли. Потом она вернулась, еще сильнее, чем раньше. Я вернулся в Филадельфийскую больницу, где каждую вторую пятницу получал «бустеры» этого препарата – достаточно, чтобы вызвать галлюцинации и, возможно, облегчить мою боль. Я продолжал делать так несколько месяцев. Однажды я сидел в палате для капельниц, смотрел телевизор, который показывал передачу с Рейчел Рэй. Она готовила грибное рагу фламбе. Я был в наушниках, слушал музыку, и когда она подожгла блюдо, заиграла Burning Down The House. Внезапно я подумал: «Вот он я, руководитель крупной корпорации, сижу здесь на высокой дозе «Специального К», смотрю, как Рейчел Рэй делает грибное рагу фламбе, и слушаю Burning Down The House. Это нужно прекратить».
Проблемы с моим браком только ухудшали дело.
Наше партнерство было прочным и наполненным любовью еще со времен Детройта. Мы со Сьюзен учились в соседних школах, но она была младше на два года и вращалась совершенно в других кругах. Однажды я увидел ее на дискотеке. В ней было пять футов семь дюймов[60], она носила длинные темные волосы. На ней был комбинезон, и она танцевала с Джоном Траволтой нашего класса. Я стоял там, в футболке, джинсах, сандалиях и огромным одуваном на голове, и думал, что у меня нет ни единого шанса.
Но мы оба учились в университете штата Уэйн (я – во второй раз), и мы оказались в одной компании с несколькими другими ребятами, в которой было принято по очереди подвозить друг друга из нашего города. Однажды, когда ее высадили у дома, она попросила меня проводить ее до двери. Я так и сделал, а потом она пригласила меня на дискотеку Сэди Хокинс[61].
– Я четвертый или пятый парень, которого ты приглашаешь?
– Нет, – сказала она, – только второй.
Мы встречались целый год. Как и у моей семьи, у Сьюзен не было больших денег – она сама шила себе одежду – и поскольку мы оба жили дома, нам приходилось обходить бдительные взгляды родителей. В день Святого Патрика в 1978 году, в пятницу, мы сидели в Gilbert’s Lodge и пили зеленое пиво; я собирался проводить ее и уехать на выходные с друзьями, но знал, что мне нужно сделать кое-что.
– Мы проводим много времени вместе, – сказал я Сьюзен, – и нам стоит подумать, как сделать, чтобы так продолжалось всегда. Нам нужно пожениться.
– Думаю, тебе нужно поговорить с моим отцом, – сказала она.
– Хорошо.
– Но ты выпил уже три пива, поэтому почему бы тебе не прийти в понедельник и сделать все как полагается?
Ее отец, Джим, был кадровым артиллерийским сержантом морской пехоты, который когда-то служил в Белом доме. Он был крупным, устрашающим мужчиной, который любил курить, пить пиво и ремонтировать свою машину. Я подумал, что мне стоит попросить руки Сьюзен не напрямую.
– Какую еду вы бы заказали на свадьбу вашей дочери? – спросил я.
– А тебе-то что? Занимаешься кейтерингом?
– Нет, я хочу на ней жениться!
Он недолго подумал и сказал:
– Если ты будешь хорошо с ней обращаться – замечательно. А если нет, я сверну тебе шею.
Скоро мы со Сьюзен поженились, а с Джимом стали большими друзьями на долгие годы.
Сьюзен была замечательным партнером, и мы стали хорошей командой. Когда я учился в Корнелле, Сьюзен зарабатывала десять долларов в час, работая медсестрой в больнице, чтобы помочь мне закончить аспирантуру. Мы создали семью, старались правильно воспитывать детей и поддерживали крепкую связь. Наши узы прошли проверку, когда Эрику диагностировали рак, но мы справились и остались едины.
За психологической травмой, нанесенной болезнью Эрика, почти сразу последовало мое падение с лыж, и мои отношения со Сьюзен не смогли выдержать этого потрясения. Пытаясь справиться с произошедшим, я начал пить и перестал заниматься спортом. Мой вес взлетел со ста восьмидесяти пяти[62] до двухсот тридцати пяти фунтов[63]. Я был зол. У меня постоянно болела рука. Я размышлял о самоубийстве. А мы со Сьюзен становились все менее терпеливы друг к другу.
В июне 2006 года мы повезли детей в Италию, чтобы отпраздновать мой пятидесятилетний юбилей, посетив Милан, Флоренцию и озеро Комо. Это должно было быть отличное путешествие, но ничего не получалось. Однажды вечером в нашем
