Ведьмы поместья Муншайн - Бьянка Мараис

Судорожно сглотнув, Айви натужно улыбается и пытается взять ситуацию под контроль:

– Нет, дорогая. Ты как всегда великолепна. – От волнения голос ее звучит хрипло.

И Руби улыбается своей лучезарной, такой знакомой улыбкой, по которой все так сильно соскучились, и никто не хочет расстраивать ее. Все поворачиваются к Урсуле. Та делает шаг вперед и берет Руби за руку. Обойдя сестер, Иезавель берет Руби за вторую руку.

– Пора открыть твою комнату, – говорит Квини и, держа перед собой искусной выделки ключ, поднимается вслед за Айви по лестнице, а за ними другие сестры ведут Руби.

Табита так расстроена, что думает удалиться в библиотеку, но в том, что они снова вместе, есть что-то чудесное, волшебное. Четверо из них двигаются подагрически скованно, кожа их покрыта печеночными пятнами. В каждом их суставе предается зимней спячке старость, и весна уже никогда не наступит. Пятая – мертва, а шестая настолько переменилась, что узнать ее могут разве что сами сестры. Все они уже не такие, какими были тридцать три года назад, но ведь так и должно быть.

Сейчас достаточно того, что они снова вместе и чествуют возвращение Руби. Поэтому Табита присоединяется к остальным – ей тоже хочется участвовать в этом знаменательном событии, прежде чем им всем придется иметь дело с огромным несчастьем.

26

Понедельник, 25 октября День

Паромщик Харон объявится через два дня, а я так и не нашла сокровища. Пообещала самому сильному в мире темному колдуну то, чего у меня нет, – эта мысль постоянно крутится в голове Квини подобно припеву жуткой песенки. От переживаний у Квини разболелась голова, а творимый в доме шум только все усугубляет.

Из комнаты гнева слышится громкий вздох, а следом за ним – звон разбиваемой на сотни мелких осколков посуды. Потом снова звон, и еще, и еще. У этих звуков есть какой-то свой безумный ритм. Вздох, дзынь, вздох, дзынь, и так без остановки.

Дверь в комнату гнева закрыта, но Квини прекрасно слышит из гостиной все: как Иезавель хватает новую порцию фарфора и разбивает о стенку. По степени громкости можно определить, что становится предметов гнева: вот пошла в ход хрустальная соусница, потом – конфетница, а грохот тяжелой вазы и звонкий полет ее осколков столь же драматичны, как рождение новой галактики.

Раньше Квини восстанавливала посуду при помощи колдовства, но магические способности, как и зрение, к старости слабеют. На то, чтобы сшить все это особой магической иглой, требуется молодая ведьма, но где ее взять?

Отказавшись от идеи восстановления посуды, Квини начала скупать ее в больших количествах на местных распродажах. С возрастом Иезавель становилась более спокойной, и Квини уже не так активно затоваривалась. Можно было, конечно, запереть буфет, но какой смысл?

Если Руби все время забывает, кто они, если ее сознание застряло во временах до ограбления, значит, ей никак не вспомнить, куда она спрятала сокровище. А без него не только развалится сделка с Хароном (от этой мысли у Квини внутри все сжимается), но и все они лишатся особняка, а вкупе с ним – комнаты гнева, да и всей посуды.

Одной Богине ведомо, что тогда будет с Тэбби. Руби была подстраховочным планом для Квини. Да нет, черт возьми, это был единственный план их спасения. Впервые за все время Квини всерьез осознает, что они могут остаться без крыши над головой. И куда же им идти? Как быть с Тэбби?

Урсула находится в гостиной и тоже все слышит. Пока Иезавель не избавилась от гнева, сестрам нет смысла что-либо обсуждать. Снова что-то разбивается, и Урсулу уже начинает потряхивать, словно произошло небольшое землетрясение. Не в силах терпеть все это, она с трудом поднимается с дивана, упираясь в него обеими руками.

Пройдя в угол гостиной, она начинает перебирать пластинки, коих у них огромная коллекция. Найдя то, что искала, она кладет пластинку на круг, крутит ручку и аккуратно опускает иглу. Слышатся хрип и шипение, а потом игла извлекает из пластинки мелодию.

– Отгадай мелодию, – говорит Урсула, обращаясь к Квини. Это у них такая давняя игра.

Из рожка граммофона вырывается звук трубы, и Квини достаточно секунды, чтобы отгадать.

– Это Hellzapoppin [60] Луи Армстронга, – кричит Квини поверх звуков музыки.

Урсула молча поднимает вверх два больших пальца.

Вот уже Луи прохрипел первый куплет песни про готовую обрушиться крышу (низкий тембр его голоса вибрирует словно бур, добывающий нефть). Квини не выдерживает и улыбается, качая в такт головой и отбивая ритм ногой. О, она прекрасно помнит свой двадцать первый день рождения. Они тогда все вместе полетели в Квинз [61]. Помнится, Тэбби сидела сзади на метле, крепко вцепившись в Квини, так как до смерти боялась высоты и отказывалась летать одна.

Иезавель было всего пятнадцать, но уже тогда комната гнева не справлялась с ней. Ярость юной ведьмы была столь неуемной, что неодушевленные объекты не давали ей облегчения. И тогда она улетала в город, бродя по пустынным улицам в надежде натолкнуться на какого-нибудь злодея и помериться с ним силой.

И вот однажды ночью со сбитыми до крови костяшками пальцев она выбралась из глухого переулка после схватки с напавшим на нее бандитом. И тут ей повстречался красивый восемнадцатилетний музыкант Роско. Пораженный обликом Иезавель (кстати, он хотел прийти к ней на помощь, но быстро разобрался, что она в этом не нуждается), Роско рассказал, что на следующей неделе Луи Армстронг дает подпольный концерт в одном небольшом джазовом клубе. Роско пообещал провести Иезавель и ее друзей.

Ох, что это была за ночка! Роско провел всех сестер, включая несовершеннолетних Иезавель и Тэбби. После полета на метлах девушки прибыли в клуб раскрасневшиеся и пропахшие ветром. И они отплясывали всю ночь, и от песни Hellzapoppin буквально сносило крышу.

И вот сегодня, несмотря на общую тревожность, музыка производит нужный эффект и на остальных женщин. Понурые плечи Айви расправляются, напряжение уходит. Глубоко вздохнув, она проводит пальцем по браслету из лозы мандевиллы с красными цветками, что тоже помогает восстановить баланс. Лицо Табиты по-прежнему остается хмурым, но на пару отметок ниже по шкале хмурости.

Урсула снова присаживается на диван и морщится, хрустя пальцами, – у нее опять разыгрался артрит. Это не ускользает от внимания сестер. Айви роется в карманах, вытаскивает оттуда поочередно всякую мелочь, пока не находит баночку с мазью. Она протягивает ее Урсуле, и та, бормоча