Все арестованы! - Андрей Белянин

Я вернулся в столовую не в лучшем расположении духа.

— А теперь, если вы все уже поели, прошу следовать за капралом. Флевретти, сопроводите мадемуазель и месье для опознания и допроса, я встречу вас там.

И, не дожидаясь ответа, быстрыми шагами двинулся к библиотеке. Убрал уже бесполезную ленту и ещё раз оглядел тело несчастной. Что ж, вторая серёжка всё ещё была на месте. Я лишний раз тщательно осмотрел ковёр в надежде при свете дня найти хоть какие-то улики. Ковёр был чистый, явно пылесосили только вчера: Амалия Гонкур была прилежной служанкой, но кое-что всё-таки попалось взгляду — мелкие белые стружки, присыпанные чёрным порошком. Я не был таким уж тонким экспертом, чтобы понять, что это, просто заметил в вазочке на столе конфеты. Я лизнул палец и поднял одну стружку с пола. Точно, кокос с чёрным углем, им обсыпаны любимые конфеты большинства женщин, круглые с миндальным орешком внутри, «Азраэлло».

В дверь библиотеки деловито сунулся Флевретти.

— Все здесь, — доложил он. — Запускать по одному?

— Да, — кивнул я, привычным жестом доставая из внутреннего кармана пиджака блокнот и авторучку.

Первым вошёл хозяин. Ничего не понимаю.

— Я не вызывал вас.

— Но я хочу сделать добровольное признание. В прошлый раз я был неискренен с вами, офицер, — опустил голову толстый домовой. — Дело в том, что я знаю её. Это мадемуазель Манон. Её фамилия мне неизвестна. Все обращались к ней только по имени. Я видел её несколько раз в компании моего старого друга майора Гаубицкого.

— Почему же вы не сказали сразу? — строго заметил я.

— Дьявол, это же очевидно. Не хотел подставлять друга.

— А теперь захотели?

— Я выполняю свой гражданский долг, — возвысил голос месье Бобёрский.

— А теперь будьте добры, объяснитесь, каким образом она попала в ваш дом и оказалась убитой?

— Я здесь ни при чём, — поспешил отмазаться хозяин. — Все мои гости имеют свои ключи. И майор вполне мог впустить в дом кого угодно. И вообще, вчерашний вечер я не собирался проводить в своих покоях.

— И куда вы намеревались пойти?

— Я уже говорил вам, это не ваше дело. Я дорожу своей репутацией.

— Напоминаю вам, вы находитесь на официальном допросе у сержанта полиции, и если я не буду удовлетворён вашими ответами, то вас уже будет допрашивать комиссар Базиликус.

— Но моя репутация?!

— Она будет погублена навеки, — хладнокровно добил я. — Всего один звонок моей знакомой журналистке мадемуазель Фурье, которая имеет такое значительное влияние на комиссара, что он разрешает ей присутствовать на допросах, и уже сегодня вечером весь город будет знать о вашем подозрительном нежелании оказывать помощь в раскрытии убийства бедной девушки…

— Вы умеете быть убедительным, сержант, — злобно фыркнул Жофрей, имя какое-то литературное, то ли поменял, то ли это следствие увлечения его родительницы женскими романами. — Хорошо, я вам скажу. Вчера вечером, услышав крик, я бегом спустился вниз и увидел эту даму, лежащую на полу. Всё!

— Она была мёртвой? — Я сделал пометку в блокноте.

— Не знаю. Не проверял. Но рядом с ней валялись тапочки моего брата…

— Интересный поворот… И что было дальше?

— Я подобрал их, нельзя было их там оставлять.

— Понятно, — кивнул я. — Вы пытались защитить от подозрений вашего брата?

— Я лишь не хотел, чтобы потом трепали наше доброе имя, — выпятив грудь, подтвердил домовой. — И мне больше нечего вам сказать, сержант.

— Хорошо, — кивнул я, делая последнюю запись в блокноте. — Вы свободны.

— Ура! — подпрыгнул домовой.

— В пределах данного дома, разумеется.

— Дьявол вас раздери, — злобно прошипел он и вышел из комнаты.

Следующим был отставной майор. Он вошёл в комнату робко, чуть ли не на цыпочках и почти сразу увидел тело. Его затрясло мелкой дрожью, и он в ужасе закрыл лицо руками.

— Что с вами? Вы никогда не видели мёртвое тело?

— Видел… я же воевал, — прошептал он, не сводя с трупа девушки наполнившихся страхом и болью глаз.

— Вот это и удивительно. Похоже, что вас не нужно спрашивать, видели ли вы жертву раньше. Ваша реакция говорит сама за себя.

— Да, я видел её. Я думал, что смогу сдержаться. Но напряжение оказалось слишком велико для моих нервов, расшатанных ужасами вьетнямнямской войны. Это было невыносимо, но я…

— Продолжайте.

Он, кажется, уже жалел о своей откровенности, но, собравшись с духом, сжал кулаки и очертя голову ринулся в бой. Словно всё ещё был на той последней войне, откуда он так и не смог вернуться в нормальную жизнь…

— Я никогда не праздновал труса, месье. Не буду врать, что я храбрец, но война научила меня управлять своими страхами. Однако вчера я столкнулся с тем ужасом, который отравлял мне жизнь в последние годы. Боюсь, вам никогда не понять меня…

— Почему же? — Я оторвал взгляд от записей. — Уверен, что мадемуазель Манон банально шантажировала вас.

— Как вы догадались?! — ахнул он, бледнея и краснея попеременно.

— По вашему лицу. Обычно, увидев труп, любой законопослушный гражданин вздрагивает, это понятно, вас же буквально затрясло. Странная реакция для бывшего военного, повидавшего кровь и смерть на фронтах. Значит, вы знали эту женщину и, более того, испытывали к ней сильные чувства. Если бы вы любили её, то, наверное, уж хотя бы пустили слезу. Но нет, вы ненавидели её. Почему? Причин могло быть несколько. Я предположил шантаж… и вижу, что угадал?

— Да, она шантажировала меня. Вы позволите закурить?

Не дожидаясь моего согласия, майор опустился в кресло и достал из кармана портсигар. Затянувшись с третьей попытки, он с наслаждением выдохнул дым ноздрями и начал:

— Мы познакомились во время моего короткого отпуска. Она казалась такой невинной девушкой и очень интересовалась, ну, как бы это… ритуалами сексуальных игр разных народов и стран. Она говорила, что ей это нужно для научной работы.

— Что же такое вы ей показали? — невольно заинтересовался я, отложив блокнот.

— Нечто вьетнямнямское, — засмущался Гаубицкий. — Я и не предполагал, что она снимает это на видеокамеру…

— Чуть подробнее.

— Ну то есть по крайней мере пока не получил пакет с фотографиями и вежливым предложением немножко поддержать её финансово.

— Насколько немножко? — уточнил я.

— О, да её аппетиты были вполне умеренны. Но, к сожалению, только в том, что касалось денег. Время от времени она требовала от меня «повторения пройденного материала». Причём со своими коррективами.

— Хлыст? — подумав, предположил я.