Гидра (СИ) - Максим Бондарчук

— Никто не знает. Во время учебы нам говорили, что исследований в данной области проводилось очень мало и сказать наверняка, реально ли возвращение врожденных навыков в исходное состояние после смерти одной из нас, никто не может. Поэтому все идеологи всегда находятся вместе, изредка уходя на особые задания по одиночке.

«В единстве сила» — кому как не к ним это можно отнести в полной мере.

Кель поняла руку и с силой толкнула висевшие фотографии в сторону. Изображение исказилось и спустя несколько секунд исчезло вовсе.

Она была зла.

— Может не стоит так сокрушаться по этому поводу. Кто знает на что способен твой организм, вдруг спустя пару дней…

— А вдруг ничего не случится? — женщина вклинилась в разговор. Ее голос стал грубым. — Что тогда? До конца жизни сидеть в диспетчерской, перебирая тонны сообщений и докладов? Я была рождена с этим и хочу так же умереть.

— Ну хорошо, — я устало выдавил эти несколько слов, — как мне тебе помочь?

Но Кель будто не слышала моего вопроса. Разум витал где-то в другом мире и некоим образом не обращал на меня внимания.

Я еще раз повторил вопрос и только тогда, неспешным видом она посмотрела в мою сторону.

— А…Что?

— Черт, что с тобой?! Ты словно сама не своя.

Женщина подняла руки и завела за голову. Провела по поверхности волос и еще сильнее зажала металлическое крепление, удерживавшее огромный комок густых волос в единой хватке.

— Я задумалась. Ты что-то спрашивал?

«Да она издевается надо мной»

— Как тебе помочь? Может я смогу что-то предпринять?

— Хм, если ты только узнаешь кто эта женщина-идеолог. Наверняка остальные присутствующие здесь так же почувствовали эту боль, значит они будут молчат и постараются скрыть причины. Но это особо не важно, главное узнать кто, а там цели сами заявят о себе.

Она приподнялась с широкого кресла и вышла из-за стола. Пройдя вдоль длинных полок с книгами, она вела руку в самый верх, где среди толстых, как набухшие почки, справочников лежала неприметная серенькая книжонка. Стряхнув едва осевшую пыль, она поднесла ее мне.

— Что это?

— Мой дневник, который я вела, когда училась. Здесь все, что я тогда прошла. Записки, сноски, описания занятий и прочие учебные элементы.

— Хорошо, но какое отношение к этому имею я?

— Пусть это останется у тебя. Мне достаточно воспоминаний о том прошлом. Оно слишком тяжелое. Выкинуть жалко — столько сил было потрачено, а отдать кому-то чужому совесть не позволяет. Возьми.

Она протянула потрепанный бумажный дневник ко мне и взглядом уперлась прямо в глаза. Я не хотел. Чужие вещи всегда вызывали у меня какое-то странное чувство брезгливости. Я никогда не читал чужих писем, не смотрел в замочную скважину своих соседе, да и сплетни не очень то меня интересовали. И вот теперь она отдает мне свой дневник. Нагло и настойчиво требуя взять его себе. Кто знает, что бы произошло откажись я от этого, но в тот момент я просто повиновался.

— Странно.

— Что? — я уставился на нее.

— Твои мысли. Ты долго колебался. Даже пытался просчитать вариант с отказом. — она ехидно улыбнулась, — мне всегда нравилось наблюдать за тобой. Твои мысли, они… другие чем у остальных, хотя и не лишенные порочных.

— Что поделать. Я такой какой есть, и меняться особо не хочется.

Я взял дневник из ее рук и отложил в сторону.

«Заберу, когда буду уходить»

— Даже не взглянешь?

— А это так необходимо? Думаю это не совсем правильно.

Кель замолчала. Заставлять не хотела. Это как пытаться влюбить в себя человека, который терпеть тебя не может.

Однако разговор подходил к концу. Ее взгляд был прикован к окну, на котором уже начали выступать морозные узоры. Солнце спряталось за горизонт, и холод тут же взял бразды правления в свои руки. Температура начала опускаться. Быстро. И вскоре, не дойдя всего каких-то пару градусов, уперлась в цифру «двадцать ниже нуля».

Это было удивительное зрелище. Природа будто спешила куда-то, стараясь как можно быстрее заменить один цикл другим. Жаркий день сменялся ледяной ночью. Животные, птицы, растения. Все это было подчинено быстрым переходам и сменам температур. Еще недавно щебетавшие птицы, прятались в своих гнездах от безжалостного холода. Хищники перестали рыскать по округе, оставив это занятие только самым морозостойким видам. А деревья, стоявшие всего пару часов назад зеленой кроной, теперь были похожи на мраморные статуи.

— Как они вообще выживают здесь?

Этот вопрос ушел в пустоту. Он не был адресован мне и слов она не ждала. Кель жаждала нечто иного. Какого-то незримого ответа от самой природы, что таким образом издевалась над собой.

— Ты привыкнешь. Все, кто впервые оказывается здесь и видит подобное рано или поздно задаются такими вопросами. Но проблема в том, что еще никому не удавалось найти на них ответы. Сложно спорить с природой, решившей, что для нее так будет лучше. Это бесполезно.

— Но ведь мы можем это изменить. Глобальная система изменения климата, она ведь…

— Да-да-да, она может это сделать, но последствия, Кель. Изменить работу целой планеты, скорректировать климат, многочисленные процессы и многое другое не спрашивая разрешения у самой природы просто кощунственно.

— О чем ты говоришь? Что значит «не спросить разрешения»?

— Природные процессы, в том числе и климатические, являют собой строгий замкнутый цикл, которому подчиняется все живое. Начиная от микробов в почве и заканчивая огромными представителями травоядных, что обитают за многие тысячи километров отсюда. Если попытаться хоть на немного изменить то, что работает уже тысячи лет, минимум что нас ждет — это повальное вымирание всего, что в данный момент живет на этой планете. Поверь, Кель, твои благие цели несут куда больше зла, чем ты думаешь. Я уже видел такое раньше, в других системах. Зеленые луга превращаются в пустыни, а там, где никогда не бывало бурь и штормов, в одночасье появляются торнадо. Нет, мы еще слишком далеки для таких решений.

Но ее можно было понять. Трудно было остаться равнодушным, видя как такое происходит вокруг. Надо быть просто железным, либо абсолютно бесчувственным.

— Время позднее. Мне надо идти, а то скоро температура опустится еще ниже, и я просто не дойду до своей комнаты.

Кель повернулась ко мне.

— Оставайся. Ты ведь приютил меня у себя, когда я прилетела сюда. За мной должок. А я, знаешь ли, не люблю быть в должниках, особенно у людей, которые мне не безразличны.

Говорят, предчувствие момента намного лучше самого момента. Стыдно признаться, но я ждал, что она предложит это. С самого начала, когда зашел в эту комнату, я с напряжением в душе ожидал этих слов. Как маленький мальчишка, который ждет ответа от своей девушки на предложение сходить в кино, так и я ждал этих слов.

— Конечно — тихо проговорил я.

Она направилась к углу комнаты, где под замерзшим окном стояла кровать. Расстегнула одежду и резким движением скинула ее на пол. Затем подняла руки к волосам.

Прозвучал щелчок. Металлическое крепление упало возле ее ног, а на плечи осыпалась настоящая копна густых волос. Они закрывали ягодицы и всю спину, а цвет, переливающийся в тусклом свечении ламп, походил на северное сияние.

— Каждый раз как в первый раз, Кель.

Развернувшись, я направился к ней. Хватая ноздрями нарастающее напряжение и такой непривычный, но чертовски приятный аромат, я шел и уже не контролировал себя. Ведь все мое тело, весь мой разум и моя душа уже были подчинены ей. Такой хрупкой и такой сильной женщине. Кель.

10

Тело было обнаружено в восемь тридцать по местному времени. Звук выстрела донесся из бокса и низким гулом пролетел по прилегающей территории. В такое время, когда техника не работает, а людей, кроме охраны, почти нет, грохот, издаваемый табельным пистолетом, показался выстрелом артиллерии.

Была поднята тревога, и вся охрана бросилась к источнику звука. Там, внутри бокса, рядом со своей боевой машиной, у самой «ноги», было обнаружено тело пилота Рутгарда. Пистолет и одна гильза лежали возле него. Голова, точнее то, что осталось от нее, была повернута на бок, а ее ошметки разбросаны по направлению выстрела.

Я не мог поверить в это. Но меня, как и всех остальных солдат, поднятых по тревоге и сбежавшихся на звук выстрела, стало терзать сомнение.

Как? Почему? И многие другие вопросы тут же заполонили голову, не давая своим назойливым метанием трезво оценить ситуацию и попытаться что-то предпринять.

Люди скапливались у самого входа. Прибыла инспекция во главе с Лангардом и другими офицерами штаба, чтобы лично увидеть тело пилота.

Церемониться никто не стал. Отдав соответствующее указание, охрана в течение одной минуты буквально вытолкнула толпу наружу и полностью отчистила помещение, оставив внутри только тех, кто был действительно нужен для этого расследования.