Беспокойные сердца - Нина Карцин

— Александр Николаевич! — изумился Ройтман. — А вам-то зачем хомут надевать? И так Рассветов вас поедом ест.

— Не съест. Я жесткий. Дело в том, что меня заинтересовала эта работа.

— А на какой печи проводить?

— Думаю, Виктора Крылова выбрать. Самый подходящий человек.

— Что-то вы все Крылова выдвигаете? — сказал Ройтман не без значения — вспомнил недавнюю статью Тернового. Олесь понял, что имел в виду начальник цеха, и слегка усмехнулся.

— Виктор и человек хороший, и сталеваром может быть отличным. Поучить только надо.

— Ну, дай, боже, нашему теляти волка поймати…

— Значит, договорились? Попробуем сначала — и без огласки. Назначайте опытные плавки на четвертую печь, по возможности так, чтобы доводка приходилась на мою смену.

— Александр Николаевич, но ведь опытные плавки запрещены!

— Не на век же, — пожал плечами Олесь.

После его ухода Ройтман долго не раздумывал. Перо забегало по бумаге. Он знал, что Рассветову нужно совсем другое объяснение, что никуда его не пошлют, а напишут другое, но не мог остановиться.

А вечером его допрашивала Рита:

— Скажи, чего ты добиваешься? Чего ты добиваешься? Чтобы из цеха выгнали? Так уйти можно и без трепки нервов.

Она тянула ленивым, но настойчивым голосом, накручивая волосы ка бигуди, морщась от дыма — в углу рта была зажата папироса.

Ройтман уже лежал на высоко, почти стоймя, поднятой подушке.

— Не твое дело, Рита, — неохотно отозвался он.

— Будет мое, как свалишься на мои руки инвалидом. Ты же без цеха своего разлюбезного и дня прожить не можешь. Давно бы пора на спокойную работу перейти, здоровье сохранил бы. А то деньги — да тьфу на них, на деньги твои!

Ройтман про себя улыбнулся: бессребреницу Рита изображала плохо. Мягко он попросил:

— Перемени разговор. Довольно об этом. Ты же ничего не понимаешь!

— Конечно, где мне разобраться в высоких побуждениях! Но я понимаю одно: Виталий Павлович — сила, и не тебе с ним бороться.

— Это ты от Валентина наслушалась. Он перед ним на задних лапках ходит, хоть никто и не требует. Ты бы ему посоветовала не устраивать из нашей квартиры места для свиданий. Некрасиво. Рита оторопела и не сразу поняла, что муж имеет в виду Зину Терновую. Когда же поняла, попыталась возразить. Но Ройтман сухо попросил ее дать ему валидол и ничего не ответил.

Глава XII

Ранние июньские розы распустились на кустах, высаженных перед террасой. Тремя тоненькими струйками бил маленький, словно игрушечный фонтанчик; на его серой каменной чаше сидела, чуть покачиваясь на тоненьких ножнах, изумрудная стрекоза, готовая каждую минуту взвиться в воздух. По другую сторону дорожки, уходящей за угол дома, цвела метеола, наполняя воздух приторным ароматом. В саду фруктовые деревья простирали во все стороны крепкие ветки с зелеными шариками завязей. А у самого забора — глухого, выше человеческого роста — клены и ясени отгораживали пышными кронами этот уютный уголок от внешнего мира. За ними не видно было заводских труб и крыш, а гудки и шум завода доносились так слабо, что только подчеркивали обособленность жилища Виталия Павловича Рассветова.

Рассветов любил, возвратясь домой, оставлять за порогом все заводские дела и заботы. Он считал, что и так отдает слишком много производству, чтобы позволять заводу вторгаться в личную жизнь.

Но в этот вечер ему не удалось настроиться на обычный благодушный лад. Все было не по нему. Разбранил женщину, управлявшую хозяйством, без всякого удовольствия пообедал, не мог сосредоточиться на чтении — и вышел в сад. Все время преследовало ощущение недомогания; тихонько ныло под ложечкой, раздраженные нервы болезненно отзывались на каждый звук извне.

А в таких звуках недостатка не было. За стеной глухого забора Савельевых (Рассветов делил дом с директором) хохотали мальчишки и девчонки, собиравшиеся к ним играть в волейбол, серсо и прочие шумные игры. Рассветов не представлял, что бы он делал с такой оравой. Кроме старшей, Евгении, у Савельева было еще трое мальчишек разного возраста, но одинаково неуемного характера. Сам Рассветов был одинок. Жена умерла еще во время войны, сын и дочь рано оставили родительский кров и напоминали о себе редкими телеграммами. Рассветов научился усилием воли уходить от неприятных воспоминаний, дабы не изнашивать раньше времени нервную систему.

Но в этот вечер Рассветов не смог обрести покой, даже когда взялся за любимое дело — решение шахматных задач. Он весьма ценил эту гимнастику ума; она позволяла предугадывать самые хитроумные ходы партнера и парировать их своими ударами, представлять себе все возможные варианты атаки и защиты и неуклонно обеспечивать собственную победу, отнюдь не за счет умаления сил противника: Виталий Павлович знал, что такое заблуждение могло оказаться роковым.

Поломав с полчаса голову над красивой и остроумной задачей, помещенной в последнем номере шахматного журнала, Рассветов сам не заметил, как мысли снова устремились по руслу, ставшему привычным за последние дни. В голове вертелась фраза: «Белые начинают и выигрывают в два хода». Неважно, белые или черные. Но выигрывает тот, у кого крепче нервы. И не шахматную доску с агрессивным чужим конем видел он перед собой, а невозмутимое лицо Виноградова. Каким ходом он ответит теперь на действия Рассветова? Кажется, он поставлен в затруднительное положение. Что же он собирается делать? Наверняка ничего сказать нельзя. Рассветов, знает одно: ему потребуется вся изворотливость, вся сила воли для этой сложной игры.

Прошло несколько лет с тех пор, как Виталий Павлович Рассветов потерпел крах и из директоров завода волею судьбы был поставлен под начало Савельева на «Волгосталь». Удар был сильный, и не каждый сумел бы оправиться от него. Но у Рассветова хватило ума при падении не цепляться за тех, кто поддерживал его раньше, не увлечь их за собой. В свое время эта политика принесла плоды: Рассветова не забыли. И хотя прежнюю должность вернуть было нельзя, однако и на той, которую он занял, ему удалось захватить максимум власти.

Рассветов умело использовал старые заслуги в развитии мартеновского дела. Поначалу он был новатором, принимал непосредственное участие в разработке передовых по тому времени методов, были несколько раз переизданы его брошюры и одна небольшая книжечка, он охотно редактировал чужие статьи и писал свои — и слава знатока производства и крупного теоретика сталеплавления, осенившая его, с тех пор никем не опровергалась.

На «Волгостали» он был главным инженером, и не было такого мало-мальски важного вопроса, который можно было решить без его участия. Последнее слово оставалось за ним. От Виталия Павловича фактически зависело назначение и выдвижение работников, поощрения и наказания. И людям, выдвинувшимся вопреки его желанию, приходилось солоно.

Известность, авторитет — часто действуют гипнотически. И часть работников министерства поддалась этому гипнозу, а Рассветов сумел этим воспользоваться.

Он полагал, что это логически приведет к тому, что ему все-таки вернут пост директора завода. И неплохо, если бы этим заводом оказался «Волгосталь». Но с назначением дело что-то затягивалось, а Савельев и не думал подаваться. Хуже того, между ними начали обостряться отношения, и хотя директор пока еще уважал мнение своего заместителя, однако все чаще начинал действовать самостоятельно. И коль скоро он поймет, что может решать вопросы и сам, то Рассветову роль достанется жалкая. И потому надо во что бы то ни стало доказать, что решения он принимает неуместные, что попытка заключить договор с Инчерметом — просто-напросто глупость.

…Кто скажет, в чем корни ненависти? Чаще всего, она порождается причинами незаметными, на первый взгляд, совсем незначительными, и лишь позже обнаруживается, насколько все глубже этих видимых причин. Рассветов не считал себя виновным в гом, что ему могли приписать — в присвоении технологии номерной стали. Исследование делалось на его заводе, по его личному заданию, и то, что до нее додумался первым инженер Виноградов — чистая случайность. Так же мог разработать ее Иванов, Петров, Сидоров — любой технолог, любой исследователь. Технология принадлежала заводу, принадлежала Рассветову. До сих пор никто в подобных случаях не возражал, получал свою долю премии и успокаивался. Этот же мальчишка поднял крик на весь мир, словно его ограбили. Наивность дорого обошлась ему — в средствах самозащиты Рассветов не стеснялся. Он постарался убить его — если не физически, так морально. Оклеветанный, оплеванный, изгнанный отовсюду, куда могла дотянуться рука Рассветова, Виноградов, казалось, был навсегда лишен возможности встать на ноги. Какой же неукротимый дух должен был таиться в этом человеке, если он смог не только воспрянуть, но и явиться сюда, занести руку над Рассветовым с полной уверенностью в своей победе!