По ту сторону свободы и достоинства - Беррес Фредерик Скиннер

вида имеют общую анатомическую особенность. Практики культуры, как и характеристики вида, принадлежат их членам, которые передают их другим. В целом чем больше число носителей вида или культуры, тем больше шансов на выживание.

Культура, как и вид, отбирается путем адаптации к среде: в той мере, в какой помогает своим членам получать то, что им нужно, и избегать того, что опасно, она помогает выжить и передать культуру. Эти два вида эволюции тесно переплетены. Одни и те же люди передают и культуру, и генетическую наследственность, хотя очень по-разному и в течение разных отрезков жизни. Способность претерпевать изменения в поведении, которые делают культуру возможной, приобреталась в процессе эволюции вида, и, в свою очередь, культура определяет многие передаваемые биологические характеристики. Немало современных культур, например, позволяют выживать и размножаться особям, которые иначе не справились бы с этой задачей. Не каждая практика в культуре и не каждая черта в виде является адаптивной, поскольку неадаптивные практики и черты могут быть перенесены адаптивными, а культуры и виды плохо адаптированные могут выживать в течение длительного времени.

Новые практики соответствуют генетическим мутациям. Новая практика может ослабить культуру – например, привести к ненужному потреблению ресурсов или ухудшить здоровье ее членов – или усилить ее – например, помочь эффективнее использовать ресурсы или улучшить здоровье. Как мутация, изменение генной структуры, не связана с условиями отбора, влияющими на полученный признак, так и происхождение практики не обязательно должно быть связано с ее ценностью для выживания. Пищевая аллергия сильного лидера может привести к диетическому закону, сексуальная особенность – к брачной практике, характер местности – к военной стратегии, и это может быть ценным для культуры по совершенно несвязанным причинам. Многие культурные практики, конечно, прослеживаются до несчастных случаев. Ранний Рим, расположенный на плодородной равнине и подвергавшийся набегам племен из естественных крепостей окружающих холмов, разработал законы, касающиеся собственности, пережившие первоначальную проблему[53]. Египтяне, восстанавливая территории после ежегодного разлива Нила, разработали тригонометрию, которая оказалась ценной по многим другим причинам.

Параллель между биологической и культурной эволюцией ломается в области передачи. В передаче культурной практики нет ничего похожего на хромосомно-генный механизм. Культурная эволюция является ламаркистской в том смысле, что передается приобретенная практика. Если воспользоваться хорошо известным примером, жираф не вытягивает шею, чтобы дотянуться до пищи, которая иначе была бы недоступна, а затем передает более длинную шею потомству; вместо этого те, у кого в результате мутации шея стала длиннее, с большей вероятностью дотянутся до доступной пищи и передадут мутацию. Однако культура, выработавшая практику, позволяющую использовать недоступные источники пищи, может передавать ее не только новым членам, но и сородичам или выжившим членам предыдущего поколения. Что еще важнее, практика передается и другим культурам через «диффузию» – как если бы антилопы, заметив полезность длинной шеи у жирафов, стали отращивать более длинные шеи. Виды изолированы друг от друга благодаря непередаваемости генетических признаков, но сравнимой изоляции культур не существует. Культура – это набор практик, но это не тот набор, который нельзя смешивать с другими.

Мы привыкли ассоциировать культуру с группой людей. Их легче увидеть, чем само поведение, а поведение легче увидеть, чем порождающие его условия. (Также легко увидеть язык, на котором говорят, и вещи, которыми пользуется культура, – инструменты, оружие, одежда и произведения искусства, – поэтому на них часто ссылаются при определении культуры.) Только в той степени, в какой мы отождествляем культуру с практикующими ее людьми, можно говорить о «члене культуры», поскольку нельзя быть членом набора условий подкрепления или набора артефактов (или, если уж на то пошло, «набора идей и связанных с ними ценностей»).

Несколько форм изоляции создают четко выраженную культуру, ограничивая передаваемость практик. Географическая изоляция подразумевается, когда мы говорим о «самоанской» культуре, и расовые характеристики, которые могут препятствовать обмену практиками «полинезийской» культуры. Удерживать набор практик вместе может доминирующий контролирующий орган или система. Например, демократическая культура – это социальная среда, характеризующаяся определенными правительственными практиками, поддерживаемыми совместимыми этическими, религиозными, экономическими и образовательными практиками. Христианская, мусульманская или буддийская культура предполагает доминирующий религиозный контроль, а капиталистическая или социалистическая культура – доминирующий набор экономических практик, каждая из которых, возможно, связана с совместимыми практиками других видов. Культура, определяемая правительством, религией или экономической системой, не требует географической или расовой изоляции.

Хотя параллель между биологической и культурной эволюцией ломается в области передачи, понятие культурной эволюции остается полезным. Возникают новые практики, и они передаются, если способствуют выживанию тех, кто их практикует. На самом деле мы можем проследить эволюцию культуры более четко, чем эволюцию вида, поскольку основные условия можно наблюдать, а не предполагать, и ими часто можно управлять напрямую. Тем не менее влияние окружающей среды только начинает осознаваться, а социальную среду, которой является культура, часто трудно идентифицировать. Она постоянно меняется, ей не хватает сущности, ее легко спутать с людьми, поддерживающими эту среду и подвергающимися ее влиянию.

Поскольку культура обычно отождествляется с носителями, эволюционный принцип использовался для оправдания конкуренции между культурами в так называемой доктрине социального дарвинизма[54]. Войны между государствами, религиями, экономическими системами, расами и классами защищались на том основании, что выживание сильнейших – это закон природы, причем природы «с зубами и когтями». Если человек стал хозяином природы, то как не ожидать появления хозяина природы в виде подвида или расы? Если культура развивалась аналогичным образом, почему бы не быть ведущей? Люди действительно убивают друг друга, и часто из-за практики, которая, очевидно, определяет культуру. Одно государство или форма правления конкурирует с другим, и основные средства показаны в их военных бюджетах. Религиозные и экономические системы прибегают к военным мерам. Нацистское «решение еврейского вопроса» было смертельной конкурентной борьбой. И в конкуренции такого рода, похоже, выживает сильный. Однако ни один человек не выживает долго, ни одно правительственное, религиозное или экономическое учреждение не сохраняется надолго. Выживают только практики.

Ни в биологической, ни в культурной эволюции единственным важным условием отбора не является конкуренция с другими формами. И виды, и культуры «конкурируют» прежде всего с физической средой. Большая часть анатомии и физиологии вида связана с дыханием, питанием, поддержанием подходящей температуры, выживанием в условиях опасности, борьбой с инфекциями, деторождением и так далее. Лишь небольшая часть связана с успехом в борьбе с другими представителями того же вида или других видов и, следовательно, сохранилась благодаря этому.

Аналогичным образом большинство составляющих культуру практик связаны с обеспечением пропитания и безопасности, а не с конкуренцией с другими культурами, и они отобраны в результате условий выживания, в которых успешная конкуренция играла незначительную роль.

Культура не является продуктом творчества «группового разума» или выражением «общей воли».