Copy-Paste - Андрей Валерьев

– Вы теперь как? Вместе?

Витька заулыбался.

– Аххха!

– Ты это… – Олег задумчиво почесал кулаки, – Смотри… Этот Гоша на тебя волком смотрит.

Егоров поднялся и осмотрелся. И точно – одинокий Игорь сидел, подпирая пальму, жевал его, Витькину, рыбу и сверлил глазами счастливого Егорова. Навеса или шалаша ему не досталось.

– Да и пошёл он.

Витька сплюнул. Железный нож, найденный на лодке, придавал уверенности в своих силах.

– Да. Пошёл он. – Олег тоже посмотрел на свой ножик. – Ты это… я рядом, если что…

Виктор не обиделся, а просто кивнул.

'Друг'

Маваши-гери Олега были надёжнее любой страховки.

Раздачей пищи руководила сама тётя Уля. Катя, получив порцию рыбы и плодов для себя, Антона и Виктора, с удивлением узнала в ней ту самую добрую женщину, что привела её в чувство в первую ночь.

– Спасибо вам.

– Тебе спасибо, дочка. На вот, ещё мяса возьми, – полковник махнула рукой и женщина, стоявшая на раздаче, тут же положила на лист пальмы, заменявший тарелку, ещё один кусок пожирнее, – а то мужчина твой худой очень. Корми его лучше, дочка.

Катя покраснела, развернулась и, не замечая свирепого взгляда Гоши, пошла к навесу, где её ждал Виктор. Рядом, держа её за руку, шёл Антон.

Комплименты Екатерина слышала постоянно и по многу раз за день. Мужчины, что её окружали в той, прошлой жизни, не скупились на лесть и похвалы в её адрес. Это было приятно. Пусто, бессмысленно, но приятно. Дежурные, ничего не значащие фразы. Масляные глаза. Раздевающие взгляды. Сомнительные предложения.

Но никто, уже очень-очень-очень много лет не говорил ей эти три таких простых слова.

Я. Тебя. Люблю.

Антошка и мама, разумеется, не в счёт. Родные любимые люди повторяли их каждый день, а вот от МУЖЧИНЫ…

Катя посмотрела на Витю. Большой нескладный человек улыбался и что-то говорил другу. Тот тоже смеялся и махал руками в ответ.

'А ведь не врал'

Сердце обмерло.

'Он ведь не ожидал меня. Он сказал правду…'

Катя застыла столбом посреди площади, не зная, куда ей двигаться дальше. Про Игоря она даже не думала. Других друзей и знакомых у неё здесь не было, а идти под навес к Вите значило… это значило… принимать решение было очень страшно. Сердце бешено колотилось в груди, а перед глазами плыли разноцветные круги.

– Кать, ну чего встала? – Ольга, светя на всю округу лиловым фонарём, обернулась. – Пошли, мужиков кормить надо.

'А ведь у неё пять часов назад деда убили…'

– Иду, Оленька. Антоша. Сынок. – Катя очень серьёзно посмотрела в глаза сыну. – Мы теперь вон там, с дядей Витей жить будем.

Дети, как Виктор и думал, оказались бывшими пассажирами германского лайнера. Когда солнце покатилось на закат и душная влажная жара начала спадать, уступая место вечерней прохладе, тётя Уля, заодно руководившая и всеми медработниками, коих нашлось аж четыре души (два стоматолога, уролог и работница регистратуры), дала разрешение на беседу с самым старшим мальчиком, самочувствие которого не вызывало больших опасений. Длинный худой мальчишка баюкал перевязанную руку и озирался по сторонам. Сидеть в центре поляны, когда на тебя жадно смотрят сто сорок человек, ему было и страшно и неуютно. Заметив это, Дима-сан прервал посыпавшиеся со всех сторон вопросы и взял слово.

– Сегодня произошло несколько событий, о которых надо обязательно сказать…

Сенсей коротко пересказал всё, что и так было известно каждому, попросил почтить память Ержана и Филиппыча минутой молчания и объявил о том, что от его щедрот каждый сейчас получит по двадцать грамм 'Хеннеси'.

– Сами решайте, как и за что пить. За погибших или за тех, кто защитил нас, – Мельников загрохотал, театрально поднял руку и указал на Витькин навес, – за Победу или за своё здоровье. Подходите к Данияру.

С немецким мальчишкой получилась полная ерунда. Тот, как это ни удивительно, ни слова не знал по-английски, а среди пассажиров и экипажа 'Пегасуса' по-немецки с горем пополам мог изъясняться только второй пилот. Так что процесс получения информации был долгим, нудным и очень неспешным.

Сначала Дима-сан формулировал вопрос, затем Виктор, как 'штатный' переводчик, толмачил на английский. Потом Йилмаз морщил ум, считал свои пальцы и что-то гавкал по-немецки. После ответа мальчишки всё повторялось в обратную сторону, с той лишь разницей, что сначала ответ турок переводил для своих и лишь затем для остальных.

Мальчика звали Йоахим, ему было двенадцать лет, и он был коренным берлинцем. Вместе с родителями и старшей сестрой он вылетел на отдых в Турцию, но попал в грозу, а потом и в авиакатастрофу. Самолёт, по словам мальчика, удачно сел на воду, и экипаж спустил на воду надувные плоты, которых, разумеется, хватило на всех.

На этом месте командир Орхан покраснел и попросил Йилмаза этого не переводить. Его авиакомпания экономила на всём. Плотов и прочих 'мелочей', на бортах, летавших вне воздушного пространства европейского союза, с его строгими правилами и контролем, не было.

Немцы плыли три дня, но доплыли все, не потеряв по пути ни одного человека. Им сильно помогло течение, которое тащило вереницу круглых плотиков вперёд, невзирая на встречный ветер.

– И ещё мы гребли вёслами всё время.

Мальчишка показал, как он это делал. Люди вокруг него были свои. Они 'не кусались', не шумели, а жадно слушали чудесную историю спасения пассажиров лайнера, которых уже успели 'похоронить'.

Воду немцы нашли только на третьем по счёту острове.

А потом, однажды утром, их разбудили туземцы.

Мальчик всхлипнул.

– Очень многих убили. Просто так.

Йилмаз, а затем и Виктор это перевели, и на поляне наступила полная тишина.

Дикарей было восемь или десять, Йоахим точно сказать не мог. Они быстро подавили сопротивление, убив всех, кто хотя бы смел поднять на них глаза и рассортировали людей.

– Всех старых убили. А потом меня и остальных связали и погрузили на лодку.

– Сколько вы плыли? Можешь сказать?

Мальчишка, выслушав вопрос Мельникова, уверенно кивнул.

– День, ночь и утро.

Дима-сан переглянулся с Данияром и другими своими ребятами, сидевшими ближе всего. Первый зам и лучший друг только пожал плечами и продолжил чистить песком меч, снимая с него толстый слой ржавчины.

Надо – значит надо.

Редкие голоса, твердившие, что, мол, 'так этим фашистам и надо' и 'нехрен в чужие дела лезть', Дима пропускал мимо ушей. Принципиальное решение идти на помощь… эээ… соземельникам (или сопланетникам?) было принято сразу и бесповоротно. Со слов мальчишки выходило, что дикарей, среди которых было трое 'больших и рыжих', оставалось пять или семь. Каноэ без труда могло вместить полтора десятка человек, а если добавить внезапность нападения…