«Операцию «Шторм» начать раньше - Николай Иванов

Проводили солдат за село с гармошкой, там переобнимались. Которые помоложе, полезли в машины с красными флагами по бортам проводить до райвоенкомата, оставшиеся замахали руками — возвращайтесь. Матери сели в кабины, и по шляху, мимо грушенки, лога повезли их сыновей в армию. Все века Россия вынуждена была растить себе солдат. Судьбой и Богом было определено ей постоянно иметь то ли ближних, то ли дальних врагов, зарящихся на ее земли, ее богатства. И счастьем выходило России считать года, которые удавалось прожить без войны.

Одна заканчивалась, а народ со страхом уже смотрел вперед: сколько сроку отпущено заживить раны, подрастить новых солдатушек, наделать нового оружья и откуда беда, враг ворог заявится.

И присказка главная: «Хоть бы умереть до войны». Плуг и винтовка стали символом Руси, хотя нам и хочется видеть в гербе лишь серп и молот. И не просто из за разлуки плачут матери, провожая сыновей в солдаты. Слишком близка всегда была Россия, сама отнюдь не задира, к войне. И слезы матерей — это скорее и больше на «вдруг», на будущее, не приведи Господь.

А шли Юрка и Сашка к тому же еще и в десантные войска. Черданцев перед этим заехал в

Сошнево, спросил Аннушку и Соню: есть возможность послать ребят вместе или в подводники, но это на три года и атом, или в береговую оборону, но это район Тихоокеанского побережья и у черта на куличках, или в десантники, вроде страшно, но рядом, в Белоруссию. Уговорил, доказал, что ВДВ — это в первую очередь порядок, это мужская гордость, а прыжки, ну и что, что прыжки, сотни и тысячи ребят прыгало и прыгает, и ничего.

Трудно, когда дают выбирать. Если есть один вариант — это вроде судьба, куда деться, когда же выбираешь — можешь потом всю жизнь жалеть, что поступил так, а не иначе. Плохо, когда выбираешь, плохо…

— Мишенька, ты уж по свойски реши сам, как лучше, — митусилась перед выбором Соня. — Ой, Господи, мы же ничего в этой армии не знаем. Определи сам, по своему разумению.

Черданцев посмотрел на Аннушку, в хате у которой они собрались «на совет в Филях», та беспомощно улыбнулась, и Михаил Андреевич решился:

— Все, в ВДВ.

В Суземке, во дворе райвоенкомата, Юрия, Сашку и еще пять шесть ребят из других сел и в самом деле забрал молоденький лейтенант с парашютным значком на кителе. Прибежавшая на часок с работы Лена Желтикова даже спросила его, не знает ли он Бориса Ледогорова, но ответ услышать не успела: к ребятам пробился Филиппок, и Лена, прячась за людей, отошла, затерялась.

Издали кивнул заплаканным Соне и Ане снующий по двору с бумагами Черданцев, но подходить не стал. А Лену усмотрел, подозвал, попросил заглянуть в военкомат завтра — отыскал адрес Ледогорова, так что просьбу выполнил.

Вскоре электричка умчала призывников дальше, в область. Провожавшие же достали последние припасы, и свои ли, просто ли подошедшие на праздник — всем наливали, предлагали выпить. Потом, как водится, нашлись те, кому обязательно надо подраться, малочисленная районная милиция подозвала водителей, приказала заводить машины и увозить «орды» по своим селам и деревням.

Все, отдали ребят в армию.

Соню и Аннушку Черданцев усадил в «уазик»: «подброшу сам». Дождался, а где и подогнал, чтобы побыстрее разъехались от военкомата машины, разошлись по домам свои, суземские. К «уазику» вернулся с женой.

— Смотри ка, видать, с женкой, — толкнула задумавшуюся подругу Сонька. — Вроде ничего, не кочевряжится.

— Знакомьтесь, товарищи женщины, — открыл дверцу Черданцев. — Это Мария, моя жена. А это мои невесты, я тебе о них рассказывал.

Женщины кивнули друг другу. Маша внимательно оглядела «невест», задержала взгляд на Ане; видимо, каждая жена сердцем ли, десятым чувством, но определит, на кого может посмотреть ее муж. Аня почувствовала этот выбор, начала поправлять полы пальто на коленях, и Мария, поняв, что не ошиблась, повернулась к мужу:

— А может, и я с тобой сейчас съезжу в Сошнево? Почти месяц, как приехала, — тут же пояснила она женщинам, — а он только обещает да обещает свозить на родину.

— Месяц — не год, — улыбнулся Михаил Андреевич, уже жалея, что решил познакомить жену с

Соней и Анной сегодня. Если верить Ледогорову, то женщины — это чистейший, изумительный миноискатель, который мгновенно фонит на нужный объект. Нет, надо держать их подальше друг от друга, жену и ту, которая нравится. — Еще съездим, а сейчас я быстро, только туда и обратно.

— Хорошо, — быстро и охотно согласилась Маша, но в этом покорно поспешном согласии уловил Черданцев и тревогу, и боль и обиду. Хотел дать задний ход своему решению, но Мария сразу же отошла. Ей то, в самом деле, за что на плечи его груз?

— Пусть бы поехала, — после некоторого молчания, когда уже выехали за Суземку, сказала Соня.

Выходит, думали они об одном и том же.

— Теперь в другой раз, — ответил Черданцев и перевел разговор на более близкое для сидящих позади женщин: — Ребята, наверное, уже в облвоенкомате.

— Ох, только бы нормально отслужили да воротились, — вздохнула Соня. — А то, говорят, что и дерутся они там, в армии. А, Миш?

Михаил Андреевич хотел отделаться усмешкой, но ответил серьезно:

— Всякое бывает, девчата. Когда сто человек одного возраста поселить на два года в казарму, тут нужно не то что умение, а порой просто житейскую мудрость, чтобы обойти все конфликты и острые углы.

— Так, значит… — с испугом начала Соня, она спросила в надежде, что Михаил развеет ее опасения, а он…

— Но вы за своих ребят не бойтесь, — обернулся назад Черданцев. — Во первых, дерутся далеко не везде. А во вторых, если и дерутся, то достается в первую очередь маменькиным сынкам, слюнтяям, пижонам и сачкам. Короче, за дело, если отбросить эмоции. А ваши не такие.

— Может, поехать к ним? — подала голос Аня.

«Надо было все таки просто посмеяться, не лезть в эти объяснения, — пожалел Черданцев. — Они сейчас настолько все остро и обнажено воспринимают, что лучший вариант ответов — это «да» или «нет».

— Да все будет нормально. Ехать к ним еще рано, а на присягу, через месяц, можно будет съездить. Потом они в отпуск приедут, так время и пролетит. Лучше невест им ищите.

— Была одна на двоих, да ваш военный, курсантик, перебил, — вздохнула Соня.

— Улыба, что ль? — догадался Черданцев.

— Настасья. Хорошая девка, работящая, а вот не повезло нам с Аннушкой на такую невестку.

— Еще десять раз все поменяется, — махнул рукой Михаил Андреевич. — В их возрасте и в наше время это так.

Замолчали, задумались каждый о своем. Черданцев краешком глаза выхватывал в дребезжащем зеркальце окаменевшее лицо Ани. В дребезжащем каменное — страшно. Нельзя же так убиваться, надрывать сердце.

— Аня, — позвал Черданцев.

— Да, — отрешенно отозвалась та, не отрывая взгляда от видимой только ей точки на ветровом стекле.

— Ты совсем загрустила.

— Тревожно на душе почему то, предчувствие какое то нехорошее гложет, — оторвалась она наконец от стекла, села поудобнее.

— Перестань. Осенью восьмидесятого два бравых десантника появятся в Сошневе, и вы сами будете смеяться над страхами и переживаниями.

— Когда это будет…

— Могу сказать: ровно через два года. Точность гарантирую, потому что обладаю даром угадывать все события. Например, зима начнется 1 декабря, Новый год — 1 января, мне пятьдесят два года стукнет 21 декабря, в день рождения Сталина…

— Ох, не напоминай про годы, — отозвалась Соня. — Наш век уже такой, что лучше вообще не вести никаких подсчетов, сзади, как до Суземки, уже проехано много, а спереди — вон оно, Сошнево, рядом.

…Деревня выглядела пустынной, первые после лета холода заставили искать место в доме у печки и старого и малого — пока это привыкнется к зябкости. Черданцев притормозил машину у

Сонькиного дома, она открыла, вытолкнула плечом дверцу. Аня из своего угла задвигалась было по сиденью за ней, но Михаил Андреевич остановил:

— Сиди, я подброшу.

Соня с грустью и тихой женской завистью посмотрела на них, не смогла сдержать вздоха:

— А я думала, присядем на минутку втроем.

Черданцев глянул на часы, Аннушка тоже замотала головой:

— Не, Сонь, мне тоже хоть чуть чуть прибраться надо, все ж стоит корытом. Я попозже забегу.

— Тогда ладно, — вздохнула Соня. Намерилась захлопнуть дверцу, но только оттолкнулась от нее и, оставив открытой, пошла к своей хате.

— Нехорошо как то все получается, Миша, — проговорила Аннушка, провожая взглядом подругу.

— Все нехорошо. И с женой твоей, и с Сонькой.

— Не надо, Аня.

— Надо, Мишенька, давно надо. С самого начала. Я просто думала, что то вернется, да только как вернуть прожитое. Жил бы ты тихо, спокойно, а тут я, дура…

— Не говори ничего, прошу тебя. Давай завтра…