Его невинная крошка (СИ) - Богатенко Наталия

Секретарша Ирочка с любопытством проводила их глазами, но, увидев, что босс обернулся, поспешно склонилась над клавиатурой. Попадать в немилость к Соколову она не хотела, хотя ей жутко было интересно, что же происходит за закрытой дверью «святая святых».

— Что у нас на сегодня? — кивнув на её раскрытый ежедневник, осведомился мужчина.

Ирина быстро прочла свои пометки.

— Встреча с Рощиным на пятнадцать тридцать в кафе «Винтаж», Руслан Андреевич. В восемнадцать ноль-ноль у вас больница, ужин с поставщиками Вы отменили, перенесла на четверг.

— Кофе сделай, без сливок. Двойную порцию, — велел Руслан, и она кивнула, тут же бросившись выполнять просьбу.

Дэн задумчиво разглядывал семейное фото Соколовых, сделанное пару лет назад. Смеющаяся Светлана мало чем напоминала нынешнюю, спившуюся, опустившуюся женщину, и, глядя на снимок, стоявший в рамке на рабочем столе, можно было подумать, что люди на нем счастливы.

— Маринка здесь такая помпушка. — улыбнулся Денис. — на тебя похожа, даже характером пошла в тебя, тоже упертая и вредная.

— Этого не отнимешь. — усмехнулся Рус, глянув на трехлетнюю дочку, которую на фотографии обнимали со Светой с двух сторон.

— Как она? — имея в виду его жену, спросил Дэн, уселся в кресло директора, и подтолкнул хозяину кабинета пачку сигарет.

— Хреново. Врачи не уверены, что выкарабкается.

— Мои пацаны пошерстили по своим каналам, Рус. — повертев в руках «Макинтош», Дэн прикурил, и дотянулся до кондиционера, чтобы включить. — удалось кое-что раскопать. Нашли мальца, стрелявшего в Светку, щас он под надзором, через него узнали, где скрывается Мефодьев.

В сузившихся глазах Руслана мелькнул живой интерес.

— У меня одна идейка… — тихо произнес он, присев на край стола лицом к Денису. — Холуй, которого моя благоверная подослала, чтобы Алису припугнуть, как на исповеди признался во всем. Водила тёщи, — помнишь? — Виталик, ты еще удивлялся, типа, парень толковый, бывший десантник, а работает на меня…

— Так… — нахмурил брови Оленичев, подавшись к другу.

— Поначалу грохнуть я его хотел, на нервах был, сам понимаешь… — поморщился Руслан. — короче, стреляет он отлично. Если сделает, как я скажу, смоет свою погрешность чужой кровью Улавливаешь мысль?

— Да. — бесстрастно согласился Денис, и откинулся на спинку. — самое главное, чтобы подпевалы Мафика ни чё не заподозрили. Псих где-то шкерится, мы должны найти его нору раньше, чем он выползет оттуда и захочет отомстить тебе за неудачный наезд с Маришкой.

— Разберемся… — набирая номер Алисы, обронил Рус, и, несколько секунд вслушиваясь в длинные гудки, в сердцах нажал отбой. — блять, она теперь в игнор ушла. Безмозглая дурочка, думает, что, бегая от меня, решит проблему!

— Что у вас происходит с Лисой? — хмыкнул Денис, еще не зная о последних событиях в жизни друга, и Соколов с раздражением махнул рукой, прошелся по кабинету, сунув руки в карманы джинсов.

— У тебя, случаем, нет знакомого, работающего в лаборатории, где эти гребаные экспертизы ДНК клепают? Хочу быстрее с этим покончить, самому остопиздела неопределенность.

— Знаешь, у меня нет таких друганов, а вот у Ляльки — вполне могут отыскаться. — подумав, отозвался Денис. — я у неё спрошу, она ведь крутится среди светского общества, ну, как оно бывает, у знакомых её знакомых что-то нарисуется, возможно. А если без протокола, дружище… Ты сам-то как считаешь, Алиса — твоя дочь?

Тема эта была для Руслана болезненной. Не последнюю роль тут сыграла, само собой, его близость с девчонкой, и он пока не мог разобраться, жалеет ли об этом. Обсуждать это даже с близким человеком, таким, как Дэн, он не желал.

— Время покажет. — нейтрально ответил, избегая пытливого взгляда собеседника. — давай поговорим о более насущных делах…

Не выношу больницы. Каждый раз, когда меня вынуждают сюда приходить, испытываю непонятный страх, и на приеме у врача (что бы он не лечил) чувствую себя загнанным в западню зверьком, сижу, не в состоянии адекватно отвечать на обыденные вопросы и всё жду — вот сейчас выяснится, что у меня смертельная болезнь.

Глупо, конечно. По-детски…

— Доченька… — Мара хватает за руку так цепко, что я вздрагиваю, и задерживает у палаты деда. — помни, он уже измотан, у него прогрессирующий рак легких, и не принимай близко к сердцу его слова.

— Не понимаю, он болен раком или слабоумием? — с неприязнью смотрю в её беспокойные бегающие глаза.

Чего она, интересно, так трясется? Ну, захотел старик замолить грех, искупить вину перед брошенной внучкой, с чего бы Маре бояться нашей встречи?

— Ему семьдесят два года. — как-то странно глядит на меня. — в этом возрасте рассудок…

— Хватит. Иногда люди в старческом возрасте намного разумнее, чем молодые! — обрываю, выдернув руку, и иду к двери. — подожди здесь, я хочу поговорить с ним наедине.

Ей явно не очень в кайф отпускать меня туда одну, но следом не увязывается. И на том спасибо. Глубоко вдохнув, переступаю порог, ожидая увидеть немощного, иссушенного хворью, старца с желтой кожей. Но вместо Кащея на больничной койке, застеленной клетчатым пледом, в палате (в шикарно обставленной спальне!) лежит крепкий, жилистый человек, и, сдвинув низко очки, читает книгу.

При моем появлении медсестра встает со стула, и, предупредив деда, чтобы не волновался, строго поправляет капельницу. Дед… Прислушиваюсь к себе, пытаясь понять, что чувствую при этом слове, но в душе пустота.

— Здравствуй, внучка… — заметив меня, застывшую возле двери, улыбается Григорий Иванович, и протягивает мне широкую ладонь. — иди сюда, девочка, присядь. Какая ты красивая выросла, на Машку похожа. В бабушку уродилась, жаль, не дожила Анфиса, не узнала, что внученька у нас есть.

— Как будто Вы тоже ни сном, ни духом все эти годы! — невольно поддеваю, усевшись рядом с ним, и, поколебавшись, сжимаю тонкие пальцы.

На трёх синеют наколки — перстни, я криво усмехаюсь. Вор, значит, дедушка мой. Почему-то сей факт не удивляет, учитывая, что мамочка окружена бандитами. А ничего такой старый, в молодости, наверное, был красавцем. Волосы соль с черным перцем, пронзительные голубые глаза, волевое лицо с россыпью морщин.

— Виноваты мы, — тихо, с трудом выговаривая фразу, начинает он, я хмуро молчу. — когда до меня донесли, что Машка родила, в бешенстве я был, каюсь. Сбежала она из дому с молокососом этим, с Русланом. Не нашел я их, уж, грешным делом, решил, что больше не увижу дочь. Ни весточки от нее не было, а как тебя родила, да отказную написала, на следующий день только мне позвонила.

— Что же Вы не разыскали меня? — обиженно соплю, а внутри всё кипит, переворачивает сердце.

— Обманули меня, Алисонька. — кашляет, захлебываясь мокротой, и я испуганно вскакиваю, чтобы кликнуть врача, но дед машет рукой, хрипит, — нормально, пройдёт… Сядь, послушай… Сказали мне, мол, девочка родилась мертвой, пуповиной обмотанная, умерла родами. Поверил я, балда, Машка уж так убивалась, руки целовала, умоляла простить её да назад принять. Бросил, клялась, её хахаль, исчез бесследно. Уж позже узнал я, что на второй срок он сел, за разбой. Ну, я в СИЗО на свиданку смотался, припугнул малого, чтобы к дочери моей ни на шаг. А ты… Тебя, оказывается, в детдом отдали, Лёшка, крестный Машкин, посодействовал ей, помог избавиться от тебя. Ты вправе осудить мать, не спорю, девочка. Меня же суди или поверь, как было, тут я не советчик. Правду — матку рубанул, а ты своей головой думай.

— Лёшка… — припоминаю разговор с Галюней, — его Алексом все зовут, да? Крёстного Мары?

— Алексом. — кряхтит дед, устраиваясь удобнее на подушках, подоткнутых под спину. — докатились, Алисонька, свои, родные традиции скоро попирать ногами станет, всё на запад оглядываемся. Алекс… — свистящим шепотом повторяет, будто выплевывает имя. — с той поры, как узнал я про их аферу с тобой, рассорились намертво. Не прощаю я предательства.

— Он жив?