Журнал «Вокруг Света» №04 за 1972 год - Вокруг Света

А то еще случай был. Недалеко здесь, в городе Чусовом. Сидели там в камере милиции несколько дебоширов и выпивох. Вдруг они все как застучат в стену и начинают уверять дежурного, что было им ночью видение, слышали подземный гул. Провалится, мол, скоро здесь пол, а им же зачем за столь малую провинность пропадать? Начальник — местный, знал о провалах. Отпустил их. А наутро смотрит: где камера была — яма, все ушло под землю.

Вы только не подумайте, что я вам байки рассказываю — все это имеет прямое отношение к пещере. В городе без нашей рекомендации ничего не строят — ведь под городом сплошной карст. Но, разумеется, нашими советами пользуется и весь Урал. Когда проектировали плотину на Каме, мы здесь, в научном стационаре при пещере, специальные исследования вели. В мировой практике бывало, что плотина оказывалась на карсте или водохранилище теряло воду: уходила та по подземным ходам...

Мне было интересно, как относится к своему предшественнику — Хлебникову — Лукин. Я спросил и снова увидел и почтение, и чуть снисходительную улыбку.

— Хороший был старик, — сказал Вячеслав Семенович. — Большое дело сделал. Но — романтик... Чудак? Пожалуй. Он ведь в местном хоре пел, ночевал порой там же, в клубе... А в общем — святой был человек.

В том, что после войны он вернется в Кунгур, Вячеслав Семенович не сомневался. Если, конечно, ему посчастливится и он останется жив...

Но с фронта его отозвали совершенно неожиданно. Очень нужна была нефть, а она имеет «склонность» залегать в подземных карстовых полостях. Лукина отправили на Дальний Восток. Вернулся в Кунгур он только после войны.

С тяжелым сердцем обходил Лукин свои владения. В холодную зиму 41-го года на Ледяной горе вырубили лес. Затем ее распахали, на склонах пасли скот. Забиты землей «органные трубы» (1 Вертикальные цилиндрические полости природного образования, по которым циркулирует воздух.), взорваны скалы, закрыт вход, через который внутрь пещеры устремлялся холодный воздух, — нарушен весь режим ее жизни. Но самое плохое: подземные дворцы утратили свой ледяной наряд. Стационар фактически не существовал, не оплачены счета, нечем платить зарплату. Впервые Лукина охватило отчаяние.

Глухой ночью он дошел до станции и прыгнул в проходящий литерный поезд. Пробрался в вагон, где ехал шеф Уральского филиала Академии наук СССР академик И. П. Бардин.

— Иван Петрович, выручайте — гибнет Кунгурская пещера...

Здесь же, в вагоне, Бардин подписал счета, выдал средства — взял стационар к себе, в систему Академии наук.

А через день Лукин объявил рабочим, что отныне они сотрудники академии. Исправили «органные трубы» — и вся пещера зазвучала в своем привычном, природном режиме. А через несколько лет возродился ее ледяной наряд.

Перед отъездом я еще раз спустился в пещеру. Остановился в самом тихом гроте — там работает сейсмическая станция «Кунгур»: приборы регистрируют притяжение Луны, слушают гул далеких землетрясений... Молча постоял в гроте Данте. Пещера настраивала на торжественный лад.

Конечно, неизвестно, где и когда обернутся золотом или нефтью исследования карстовых впадин. Быть может, изучение режима подземных вод в Кунгуре позволит напоить из скважин Магнитогорск, который испытывает недостаток в воде, или предсказать землетрясение на Камчатке, или построить туннель где-нибудь на Кавказе...

Исследования Лукина и сейчас оборачиваются пользой. Так, он доказал, что холод в пещере не сохранился с ледниковой эпохи, а вещь наживная: его накапливают сами горные породы, аккумулируя приносимый ветром мороз. А отсюда следует, что режимом пещеры можно управлять: пробить новые «органные трубы», усилить циркуляцию воздуха и заморозить новые гроты. А значит, можно будет увеличить и поток туристов. Однако и здесь имеется предел, который тоже подсчитал Лукин.

Вячеслав Семенович показал мне чертежи: искусственный подземный холодильник, где мороз, как в пещере, аккумулируется горными породами.

— Сама пещера станет больше, — сказал он. — Мы уже исследуем ходы за озером. А дальние гроты врачи предлагают отвести под лечебницу: уже доказано, что воздух пещеры целебен...

А. Харьковский

Вепсские орнаменты

— Так ведь мы самая чудь и есть! — Белоголовый дедушка повернул кран самовара. Пенясь, шибко побежал кипяток.

...За неизменным северным чаем записывал я предания в Заонежье и Поморье, Пудожском крае и Каргополье, легенды о «чуди белоглазой» — то о робких подземных жителях, то о свирепых воинственных великанах... С чудью, по преданию, встречался князь Вячеслав Белозерский, легендарный основатель Каргополя. Поморы рассказывали мне о недавних якобы нападениях чуди, вооруженной луками и стрелами с костяными наконечниками. А ласковый старичонка подвигает стакан крепко заваренного чая: «Мы вепсы — чудь. Малины с молоком хочешь?»

...Дорога в глубь страны вепсов, потомков легендарного и летописного народа — чуди, стелется все вверх по уступам огромной пирамиды Шокшинской возвышенности, что на водоразделе Ладоги и Онеги. Здесь единственное в мире месторождение малиновых кварцитов; гудящее под колесами шоссе алеет, как разостланное на десятки километров полотнище кумача. На обочинах в сырой тьме елей, в зеленом костре орешников полыхают скалы, алеют валуны, угольками тлеют малые камни. Этот материал так и просится в руки мастера. Недаром вепсы давно славятся как шлифовщики камня; были среди них и резчики — «словорубы».

Вепсская деревня — это гул тесового настила под ногами, высокие дома с челом в седине древней резьбы, это морозный блеск железной поковки на дверях — колец с гранеными стукальцами, жиковин, накладных замков.

Вепсы невысоки ростом, светловолосы и голубоглазы; старики ласковы и любопытны, как дети, а застенчивые ребятишки ловят каждое слово, когда дед или бабушка говорят о таинственном, как сказка, легендарном прошлом.

Вепсский язык сродни карельскому — особенно южным его говорам. Предания, былички рассказаны мне по-русски так, как говорят в русских деревнях При-онежья. Особенности этого говора сохранены и в рассказах, написанных по мотивам вепсского фольклора.

О чем кличут журавли

Когда высоко в небе журавли кричат «клинг-клинг!», грустно людям: почему? Бабушка наша забыла счет своим годам, но про журавлей знала.

— Деды наших дедов пахали землю помягче этой, солнце над ними было поласковей. Хорошо родилась рожь на песчаных запольях, греча на пожогах, горох да бобы на глинистых местах. Летом — уследи! — кувшинки поднимутся на воду: пора сеять ячмень на раскорчеванных лесных нивках. Шесть недель прошло — запирай ячмень в закрома. А там и кузнечик застрекотал — рожь поспела; овес усы отрастил — осень близко.

Совсем доспел в то давнее лето ячмень. Но увидел однажды мужик — примяты колосья; рассердился: «Я лес корчевал, нивья пахал... Словлю вора!» Пошел с сыном.

Заря вечерняя сокрылась. Сумерки. Рыба повернулась к озеру головой, к берегу хвостом. Полночь.

Тут плесканье крыльев раздалось, щелканье клювов. Пала на ниву станица журавлей. Притих мужик с мальчишкой, затаился. Стали журавли по полю гулять, стали ячмень клевать; пляшут — хоровод водят. Нагулялись, наклевались — головы под крыло, спят! У мужика страх прошел — кидает сыну конец веревки: «Держи крепко!» Отец привязал одного журавля за ногу, другого... А седьмой-то, старый вожак, не спал! Только мужик привязал его — крыльями схлопнул, клювом щелкнул! Проснулись, взмахнули крыльями журавли... Кинулся мужик к сыну, да куда там! Крепко держал мальчик веревку. Глядит паренек — горемычная голова: леса все темней, пожни — меньше. Быстрее и быстрее машут крыльями журавли — несут мальчика в подсиверну сторону.

Вот завиднелось желтое морошковое болото, заалело клюквенное. Пали птицы наземь, зашагали меж кочек на длинных ногах. Отвязал паренек веревку; топор у него за поясом, нож — в ножнах. На нонешней Сороковой горе было его жительство. Рукодельный парень, хоть и маленькой еще. (Ячмень со всходов, ребенок сызмала виден: какой родится, такой и будет.) Выстроил избу: топором дерево срубит, веревкой обмотает, выволочит. От тех колосьев, что вырвал, за родную землю держась, что на чужбину принес, поле завел; на другой год вдвое больше засеял. Мальчишкой был — борода взошла, вот што! Борода от забот растет, не от году-возрасту.

...Лебеди потянулись на юг: зима скоро. И зиму скоротал. Вот раз пошел парень к реке — умыться. Глядит, а к берегу валек прибило, каким бабы белье колотят, когда полощут, — хумбар по-нашему. Откуда ему взяться? Длинненькой: не то хумбар, не то веселышко — айр.

Пошел парень по реке; к самому Онего пришел. Видит: у берега прялица под резной лопаской, будто легкий челнок под парусом, покачивается. А на берегу девушка лен у воды треплет. Одежка на ней легкая, серебристая. По одежке — алые узоры. А на парне — сорочка нежных беличьих мехов, поверх — медвежья шкура. Он девушке на плечи медвежий плащ накинул. Она ему — рубаху льняную алыми узорами вышила. (Свадебный обычай не оттуда ли идет?)