Чужая. На пороге соблазна - Анастасия Тьюдор

class="p1">— Лукашин, прекрати, — дрогнувшим голосом огрызнулась я, на что получила в ответ невинное выражение лица и тихий смех.

— Резкая, — протянул он мою фамилию, смакуя каждый слог. Взяв секундную паузу, он позволил ощутить, как буквы легли поверх той тихой бури, что сгущалась сейчас между нами. — Убери с лица испуг. Я не стану набрасываться на тебя посреди танцпола. К слову… Мне следует извиниться.

Один из каблуков противно скрипнул по дереву пола, но за громкой музыкой этот звук остался слышен только мне с Никитой. Мое дыхание сбилось от неожиданности последнего заявления Лукашина, я потрясенно посмотрела на него, не в силах ответить.

— Мне не стоило валить тебя на пол и пытаться поцеловать. Не знаю, что на меня нашло. Какой-то дурацкий импульс. — Никита усмехнулся. — Или инстинкт.

Я на мгновение поджала губы, переваривая услышанное. Извинения Лукашина настораживали, я не совсем понимала, с какой целью он это делал. Хотел усыпить мою бдительность? Успокоить меня? Или загнать в угол, чтобы затем нанести сокрушительный удар, воспользовавшись моей растерянностью?

Пока я молчала под скрип шестеренок в моей голове, Никита заставил меня сделать несколько шагов, подталкивая к одной из дверей на верхнюю палубу. Прохладный воздух заставил вздрогнуть. Лукашин изящно поклонился, рукой приглашая меня ступить на лестницу, ведущую наверх. Я повела плечами, бросила осторожный взгляд через плечо, чтобы убедиться, что наше с Никитой исчезновение осталось незамеченным, и послушно застучала каблуками по металлическим ступенькам.

На верхней палубе тоже играла музыка, но из колонок и гораздо тише. Тусклый диск закатного солнца уже целовал водную гладь, поэтому организаторы мероприятия обеспечили искусственное освещение теплохода, растянув длинные гирлянды с крупными лампочками. Между столиками под белоснежными скатертями сновали официанты, угощая гостей закусками и напитками. На носу теплохода собралась группа мужчин, и я поморщилась от тяжелого табачного аромата, который принес ветер.

Лукашин бросил быстрый взгляд на мужчин и кивнул в ответ на улыбку одного из них. Затем развернулся и двинулся к корме, которую облюбовали несколько парочек. Мне оставалось только последовать за ним.

Удалившись от толпы, мы остановились у перил. Я нервно сжала их металл, холодивший пальцы, и вздрогнула, когда на мои плечи опустился пиджак. Порывы речного ветра столкнулись с плотной тканью и отступили, а у меня закружилась голова от неожиданно усилившегося аромата парфюма Лукашина.

— В следующий раз выбивай из мужчины не только платье, но и полушубок или манто, — с тихим смешком произнес Никита. Прислонившись поясницей к перилам, он достал из кармана пачку сигарет и, щелкнув дорогой зажигалкой, закурил. — Надеюсь, теперь ты способна говорить?

— Спасибо, — посчитала я нужным поблагодарить его за пиджак. Теперь, когда Лукашин стоял в паре метров от меня, мое сознание не тряслось в панической агонии, а сердце вернулось на место и постепенно замедляло свой бег, выравнивая ритм. — Клим передал мне твой ультиматум.

— Но машина все еще у тебя.

— Да, — подтвердила я, пусть в голосе Никиты и не было вопросительных ноток. — Я не избавлюсь от нее.

— Тогда я возвращаюсь к Авдеевым и выкладываю все, что успел узнать про тебя.

— Лукашин…

— Да, я уже слышал про то, что ты найдешь, как все объяснить. И я бы продолжал в это верить, если бы несколько минут назад не наблюдал твой страх. Возможно, присесть на уши Диме у тебя и получится, но Авдеев-старший не столь наивен и глуп.

— Я не скрываю ничего ужасного!

— А это не мне решать. Некоторым людям достаточно того, что ты вообще что-то скрываешь, Резкая. В отношениях важно говорить правду и доверять друг другу, — издевательски прогундосил Лукашин. — Не слышала о таком?

— Так. — Я закрыла глаза и сделала пару глубоких вдохов и выдохов, понимая, что разговор опять поворачивает не в ту сторону. — Я не стану оправдываться, Никита. Поверь, я понимаю, насколько некрасиво с моей стороны скрывать от Димы некоторые моменты…

— Знаешь, Резкая, — оборвал меня Никита и подался немного вперед, заглядывая мне в глаза. — Мне кажется, что ты боишься вовсе не того, что Авдеевы узнают про твою машину. Здесь ты права, это не такой страшный грех. Всегда можно придумать удобное объяснение, откуда ты ее взяла. Как там Клим говорил? В наследство от бабки досталась? — Он сделал затяжку и выпустил струю дыма в нескольких сантиметрах от моего лица. — К слову, а это правда? Или ты выложила своему защитничку одну из удобных версий? Впрочем, не столь важно, — вставил он до того, как я попыталась ответить, — как я уже сказал, ты боишься не из-за машины. Игнатов. Вот главная причина твоей паники. Ты не можешь допустить, чтобы прокурор узнал о том, что его будущая невестка проворачивает грязные делишки с барыгой.

Он выпрямился, довольно улыбаясь, а я… расхохоталась. Смахнула, спасая макияж, выступившие в уголках глаз слезы и сквозь смех проговорила:

— Я сколько буду повторять… Не общаюсь я с Игнатовым.

Лукашин, который на секунду растерялся, закатил глаза и протянул ко мне руку. Я замерла, мгновенно напрягшись, но он просто извлек из внутреннего кармана пиджака свой смартфон, разблокировал его, несколько раз тапнул по экрану и протянул гаджет мне. Наши пальцы соприкоснулись, я торопливо одернула руку, но взгляд опустила, чтобы тут же нахмуриться, когда поняла, что Лукашин включил видеоролик. В котором Игнатов и я стоим друг напротив друга и спокойно переговариваемся.

— Это… Боже, Лукашин, он просто спросил что-то про универ. Я уже даже не помню этого разговора!

— Конечно, конечно, — закивал Никита. — Я не сомневаюсь, так все и было.

— Игнатов не знаком со мной настоящей, — попыталась я достучаться до этого упертого идиота. — Для него я гонщица с маской на лице и… м-м… творческим псевдонимом. Правду знает только наш орг.

— Ты об этом хотела поговорить? — холодно спросил Никита. — Если в твоих планах было убедить меня в своей невиновности, то спешу разочаровать — не убедила. Из-за тебя Игнатов гоняет на тачке, которая дорога мне. Я в нее душу вложил, Резкая. Как ты в свой Чарджер.

Я промолчала, разглядывая Лукашина. Он не торопился продолжать, поэтому я воспользовалась короткой заминкой, чтобы собраться и быстро прогнать в мыслях выводы, которые я успела сформулировать к этому моменту.

Первое и самое главное — Никита считает себя во всей этой ситуации жертвой.

Второе — почему-то ему кажется, что я обязана плясать под его дудку, послушно выполняя приказы и позволяя собой манипулировать.

Третье… Вот здесь я и нащупала момент, который меня дико цеплял.

Поправив наброшенный на плечи пиджак, я устремила взгляд на воду и задумчиво проговорила:

— Ты называешь себя другом