Седьмое евангелие от «ЭМ» - Франц Гюгович Герман

И, романтично настроенные молодые люди, отправились по деревне. Почти у каждой калитки сидели старушки и грелись на солнышке.

– Бабушка, где вдова живёт? – обратился с прямым вопросом Кока, к первой же встретившейся старушке.

– Да вот, милый, через три усадьбы, по правой стороне, собака там большая, – тут же последовал ответ, удививший и Семёна, и самого спрашивающего, что всё так просто без лишних распросов.

За полуторометровым забором, действительно, раздался солидный собачий бас, как только искатели ночлега и общения приблизились к дому вдовы. Пёс был беспородный, чёрной масти, огромных размеров и свирепой наружности. Вдоль всего забора протянулась проволока, по которой и носился цепной зверюга. На крики пришедших никто не вышел, а пёс только сильнее зашёлся в лае. Очевидно было, что вдовы дома нет.

– Сейчас я его успокою, – подмигнул Кока Семёну и куда-то отошёл. А Семён попытался завязать с псом доверительный разговор. Кока притащил охапку голышей, каждый из которых был величиной с кулак и принялся через забор расстреливать камнями собаку. Некоторые из камней попадали в цель и пёс жалобно взвизгивал. Семён уговаривал Коку этого не делать, но тот был неуступчивым. Когда охапка камней кончилась, пёс уже не лаял, а пытался укрыться от камней в будке, но камни и там его доставали. Кока отправился за новой порцией камней, а пёс сидел в будке и недружелюбно косился на Семёна.

– Кончай, нет вдовы, – остановил возвращавшегося с камнями Коку Семён.

– Нет, я добью его, – зло процедил Кока и попытался обойти, стоявшего на пути Семёна. Семён развернул за плечо неудержимого Коку и неожиданно нанёс ему прямой удар в челюсть. Кока рухнул, как подкошенный. Семён постоял несколько секунд над поверженным и, видя, что тот в полнейшем нокауте, вернулся к забору и стал через него перелезать. Пёс молча наблюдал за действиями Семёна из будки. Медленно подойдя к собаке, Семён присел на корточки и протянул псу левую руку. Пёс дёрнулся с рыком и вцепился в левую кисть. Было больно, но Семён чувствовал, что пёс руку не прокусил, а только крепко сжал челюстями. Произнося ласковые слова дружеским тоном, Семён погладил пса правой рукой по голове. Потом начал слегка почёсывать за ушами. Через некоторое время Семён почувствовал, что хватка пса ослабла. Ещё через несколько мгновений пёс отпустил руку и слегка её лизнул. Семён положил руку на землю. На руке были видны яркие вмятины от собачьих зубов. Через несколько минут пёс вылез из будки и уселся рядом с Семёном. Семён обнял пса за шею и они сидели так несколько минут.

Когда Семён перелез через забор, Коки нигде не было видно. Слегка покачиваясь Семён, влекомый непонятной силой, отправился в деревенский клуб. Уже стемнело и какие-то люди толпились у входа в клуб, что-то обсуждая.

– Это кто-то из ваших, – обратилась местная женщина к подошедшему Семёну.       Через минуту выяснилось, что на клубной эстраде лежит человек и, кажется, спит. Спящим был пьяный в дрезину Кока. Семён кое-как дотащил Коку до сарая и, расталкивая в темноте какие-то вещи, бросил его на незастеленную раскладушку. Сам упал на соседнюю.

Пробуждение было тяжёлым. Почти все уже сидели в грузовике, к которому прицепляли какой-то незнакомый колёсный механизм с небольшим кузовом. Слабо мелькнула мысль, что не видно Коки. Последним в кузов залез мелиционер с автоматом калашникова наперевес и рацией на груди. Из рации доносилось какое-то шипение. «Уж не сон ли?», – подумал, ещё не протрезвевший от вчерашнего, Семён. В небе низко над тайгой несколько раз пролетел вертолёт. Через несколько минут двинулись. Сто пядесят седьмой, трёхосный уверенно попёр по почти заросшей, таёжной дороге. Был момент, когда машина провалилась несколькими колёсами и не могла выбраться. Здесь все и оценили нужность лебёдки. Водитель размотал трос и обвязал им ствол векового кедра впереди по курсу движения, потом включил все три моста и лебёдку, и вездеход лихо выбрался из ямы. Через несколько минут машина вышла на обширную лесную поляну. Вдоль края поляны аккуратно стояли стога сена. Машина подошла к крайнему стогу.

– На каждый стог по три человека, – скомандовал, вылезая из кабины представитель завода, – к сноповязалке хватит тоже троих, в кузове двое укладывают вязанки.

– Работаем спокойно, без суеты, – вдруг заговорил милиционер с автоматом, – я буду на месте.

Работа закипела. Семён на работу не вылез – ему было худо. «К следующему стогу пойду», – решил он.

Примерно через полчаса работы вдруг из устов выскочил мужик с двустволкой в руках.

– Отойди от стога, – завопил он, – перестреляю, как собак.

Заводчан, как ветром сдуло. Все мгновенно заскочили в кузов грузовика. Мелиционер, спрыгнув с кузова грузовика, медленно двинулся на мужика, поигрывая автоматом.

– Не бузи, – тихо, с расстановкой говорил миллиционер, поправляя автомат, – сено приказано конфисковать. Земля в тайге государственная.

Тут из тех же кустов, откуда появился и мужик, выскочила запыхавшаяся баба с косой в руках и пошла на миллиционера со страшным взглядом.

– Только двинься – башку снесу и на курок нажать не успеешь, – она несла косу, как хоккеист клюшку, готовясь произвести щелчок по шайбе. Миллиционер попятился к грузовику.

– Каждого запорю, кто к сену подойдёт, – сказала взмыленная баба.

Представитель завода и миллиционер о чём-то пошептались и приказали грузиться в кузов. Примерно через полчаса продрались ещё к одной таёжной поляне. Здесь было ещё страшнее. У стога сена стояли полтора десятка местных мужиков, держа в руках охотничьи ружья. Выражения лиц были решительные и суровые.

– Ну, пацаны, здесь нас местные и похоронят, – тихо сказал кто-то в кузове.

Выгружаться из машины никто не отважился. Пришлось вернуться в деревню. Оказалось, что деревня не собирается кормить заводчан. Произошёл стихийный митинг – приезжие наотрез отказывались участвовать в конфискации деревенского сена.

К вечеру машина с угрюмыми и голодными заводчанами вернулась в Красноярск.

На следующий день, выйдя на работу, Семён попытался узнать у коллег, кто такой Кока? Но про него никто и слыхом не слыхивал.

* * *

Погребняк был доволен. Он начинал чувствовать себя не просто кукловодом, а дирижёром целого большого оркестра. Такое ощущение появлялось у него, когда дела операции шли хорошо и всё задуманное получалось без пробуксовки. На столе стояла ещё не начатая бутылка коньяка, лежало несколько яблок и разломанная на несколько частей шоколадная плитка.

– Для таких случаев есть у меня подходящие рюмки, достанька вон в шкафчике, – кивнул он Грелкину. Тот мигом нашёл нужный сосуд в указанном месте.

– Две доставай, ты что меня уж совсем за жлоба держишь?

– Пардон, Босс.

– Слушай, где ты воспитывался, обороты речи у тебя какие-то не пролетарские, «пардон», «соразмерно».

– Классику соразмерно уважаю, Босс, Бальзака там…

– Садись, Себастьян Пыжикович, – наверное, впервые Погребняк обратился к своему подчинённому по имени отчеству. При этих