Православная Церковь и Русская революция. Очерки истории. 1917—1920 - Павел Геннадьевич Рогозный

Макария встретили с энтузиазмом. Аракин направил Львову телеграмму с выражением «глубокой и сердечной благодарности за Ваше содействие в удалении епископов Макария и Павла».

Следует отметить, что и сам Макарий и его викарий епископ Павел, исходя из логики политической борьбы допустили ряд серьезных ошибок. Тут и поиски бесполезных попыток найти компромисс с Комитетом Аракина, поочередное благословение съезда духовенства и мирян, который только тем и занимался, что обсуждал реакционную деятельность местных епископов. Да и публичные оправдания Макария, пытавшегося представить себя в роли друга рабочего класса, не принесли ему дивидендов среди явных противников и отпугивали потенциальных сторонников.

Изучение церковно-политической борьбы в 1917 г. показывает, что часто епархиальный епископ, несмотря на сомнительное с точки зрения революционного сознания прошлое, мог удержаться у власти благодаря решительным и бескомпромиссным действиям. Большое значение имел также авторитет владыки среди местного духовенства и прихожан. У Макария его не могло быть просто в силу кратковременности пребывания в епархии, зато имелась опасная в условиях 1917 г. слава «реакционера и черносотенца».

«Американская жизнь» Енисейской епархии.

«У кого есть деньги, вам честь и место»

Предреволюционная деятельность Енисейского и Красноярского епископа Никона (Безсонова) заметно выделяла его среди всех архиереев. По всей видимости, владыке принадлежит одна из немногих на протяжении всего синодального периода попыток поставить духовную власть выше светской.

С 1913 по 1917 г. преосвященный успешно боролся с гражданскими властями в губернии. Неудачей окончились все их многочисленные попытки избавиться от строптивого епископа. По всем политическим и экономическим проблемам в государстве Никон имел свое мнение, которое и высказывал открыто в прессе, несмотря на постоянные предупреждения со стороны церковных властей.

Никон позволял себе довольно резкие выпады против местной и столичной власти. «Земельный и хлебный вопросы нашей русской действительности как-то не доходят до рук и сердец ни начальства, ни Думы, — писал епископ. — У нас боятся больших дел и реформ. Бедная Россия! Думы-то у твоих орлов-министров... часто бывают не орлиные, а кротиные. Не по плечу им размах богатырский. Говорю я не “революцию” (ныне скоро в нее попадешь — запишут тебя туда кроты и лакеи!!), а правду, исходящую от любящего Царя и Народ сердца».

По поводу этого выступления Никона Енисейский губернатор И.И. Крафт направил письмо обер-прокурору Синода В.К. Саблеру, в котором обвинил владыку в «возбуждении классовой вражды». По его словам, Никон «скорее политик, чем архипастырь, а потому чем раньше он будет избавлен от управления епархией, тем для народа будет полезней. Разве можно так настроенному епископу доверить воспитание масс? Такие “прокламации” он писал не раз и продолжает писать». Никаких последствий, судя по отсутствию документов, данный эпизод не имел.

Оправдываться перед Синодом владыке пришлось после другой статьи, посвященной делу Бейлиса и опубликованной в газете «Енисейская мысль». Никон довольно резко выступил в прессе против судебного процесса: «Слишком уж громадные обвинения желают некоторые возложить на совесть этого некогда Богоизбранного народа. Ведь и на христиан когда-то это гадкое обвинение возлагали. А вспомните иезуитскую испанскую и другие инквизиции... Не похоже ли все это на кошмарное Киевское дело». Статья епископа «заинтересовала» министра внутренних дел Н.А. Маклакова, который направил ее обер-прокурору Синода. От Никона потребовали объяснений.

Сохранился черновик письма Саблера Никону, в котором обер-прокурор писал, что «.уничижительная характеристика русской действительности при выражении симпатии еврейству неуместна и несообразна с саном и положением епархиального архиерея». Владыка оборонялся тонко, защищая, по сути, неуязвимую позицию. «Раз Св. Синод находит мою заметку неуместной и несообразной с саном и должностью епархиального архиерея. почтеннейше прошу разъяснить мне мои невольные ошибки и заблуждения». Никон также писал, что он «доселе действительный председатель Почаевско-Волынского Союза русского народа. и никаких симпатий к евреям как к обидчикам и поработителям русского народа не имел».

В деле также сохранилось письмо от председателя Одесского отдела дубровинского Союза русского народа, в котором автор выражал обер-прокурору Синода «искреннее сожаление», что в среде православной иерархии существуют личности, подобные Никону. Естественно, никаких разъяснений не последовало, на письмо епископа была наложена резолюция: «Прекратить производство». Никон снова спокойно мог заниматься епархиальными делами.

Обладая деспотичным характером, преосвященный в буквальном смысле терроризировал местное духовенство. В 1913 г. местный протоиерей Иоанн Пальмин прислал в Синод своеобразный донос на архиерея, который составил 108 машинописных страниц. По словам протоиерея, в епархии царит «“бироновщина”. “Слово и дело” в полном ходу, и дикий произвол не встречает организованного отпора. Местное духовенство низведено Никоном до положения быдла». Основной причиной такого положения, по мнению Пальмина, является социальная чуждость архиерея — выходца из дворянского сословия и на посту епископа остающегося «помещиком Безсоновым».

Пальмин создает выразительный портрет архиерея: «.упитанное лицо, грозно сверкающие гневом глаза.» Во время богослужения Никон стоит «с мертвой неподвижностью выправки былых времен николаевского солдата». А продолжительность службы «только вызывает удивление его неутомимостью». Однако, по мнению Пальмина, образ поведения владыки далек от благочестивого. Никон поощряет танцевальные вечера даже во время постов, «сам за полночь просиживает на эстраде, наблюдая, как юнцы и юницы духовной школы выделывают разнообразные па и грациозные, соблазнительные по пластичности, а часто и грубости новейших модных танцев движения».

Любовь к светским развлечениям архиерея объяснялась еще одним фактором, который, как представляется, играл немаловажную роль в его жизни. Об этом весьма осторожно пишет и Пальмин. Со времени приезда Никона в Красноярск рядом с ним появилась «...девица лет 20... счастливой наружности... именуемая “архиерейской племянницей”». Эта молодая особа — Женя Соббатович — сопровождала владыку «везде и всюду» и даже «присутствовала при приеме епископом официальных лиц». Впрочем, сама Женя отвечала, что «.она, собственно, не родня владыки, а знакомая. дочь товарища». «Племянница» поселилась вначале в покоях епископа, но, как иронично замечает Пальмин, «по крайней некультурности сибиряков возникли на этой почве толки» и она вынуждена была переехать на квартиру к протоиерею Смиренскому, где, впрочем, владыка «посещал ее во всякое время дня и ночи».

Женя очень любила танцевать, и, как пишет Пальмин, Никон «организовал у себя в архиерейском доме хор балалаечников», устраивая танцевальные вечера прямо у себя в покоях, где «балалаечники играли малороссийские песни, а Женя исполняла танцы, одетая в малороссийский костюм». Слухи об «архиерейской племяннице» не затихали, однако Никон, по-видимому, придавал им мало значения. (По свидетельству митрополита Евлогия, хорошо знавшего Никона («мой сотоварищ по Духовной академии»), Никон был переведен с Волыни в Красноярск в результате «скандальной истории в женском духовном училище... Он перевез с Волыни ученицу духовного училища и беззастенчиво поселил ее в архиерейском доме. Население