Православная Церковь и Русская революция. Очерки истории. 1917—1920 - Павел Геннадьевич Рогозный
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Далее события в Орле начали принимать неуправляемый для епископата характер. В городе «самообразовался» Временный исполнительный комитет Орловского объединенного духовенства и мирян под председательством местного священника Сергея Аракина. Комитет развил необыкновенно бурную деятельность, начав планомерное и уверенное наступление на местную церковную власть. По словам викарного епископа Павла, вынужденного вступить в полемику с комитетом, последний «каким-то неожиданным способом привлек на свою сторону всех до одного дьяконов и псаломщиков», потребовав от консистории все решения передавать на усмотрение комитета. Возможно, основную роль в комитете играли священники, так как, по словам епископа Павла, дьяконы и псаломщики были приглашены «для кворума и демократического ансамбля».
Сам отец С. Аракин и его последователи «поспешили войти в сношение с Комитетом общественной безопасности и даже с рабочими организациями», подкрепляя свои требования о передаче власти «угрозами арестовать, бойкотировать, удалить и т.п. прелестями нового самодержавия организующейся демократии», — писал в Синод епископ Павел. О самом же правящем архиерее викарий говорил, что он хотя ничего и не делал для церковной реформы, «но зато и противное сему последнему отнюдь себе не позволял».
По словам Павла, орловская церковь переживает «очень опасные и тревожные дни.... Все в епархии растерялись до последней степени... и вот начался великий соблазн церковный. Кто по лукавству и воспитанной веками трусости, кто в самом деле уверовал в комитет, стали мало-помалу перебегать к о. Аракину с изъявлением ему покорности. Сначала стали перебегать по одиночке, потом, слышу, рассуждают, как бы перебежать к нему скопом». По словам Павла, вскоре по отбытии в Петроград Макария к нему «явился сам Аракин, чтобы, как сказал, представиться». Однако договориться епископу удалось с ним лишь об общем собрании городского духовенства, которое и состоялось 16 апреля. По словам Павла, все «оказались до такой степени смущены и запуганы», что побоялись даже поставить на обсуждение и голосование вопрос об отношении к исполнительному комитету Аракина.
На другом собрании духовенства, состоявшемся через несколько дней, уже сам Павел добился того, что вопрос о законности комитета был наконец поставлен. Но, по его словам, Аракин «мобилизовал все свои силы. Были налицо все дьяконы и псаломщики города, подававшие голоса хором». Пришлось архиерею убедиться в невозможности переломить ситуацию, в том, что «об избрании нового комитета не может быть и речи». Сам Павел пытался убедить собрание, «что Аракину нет никаких оснований обвинять хоть кого-нибудь... будто они составляют группу “темных сил”, намерившись противиться новому правительству и церковным преобразованиям». Однако все старания владыки ни к чему не привели, единственное, о чем удалось договориться, — о проведении съезда духовенства и мирян, открытие которого было намечено на 10 мая.
Павел сообщал в Синод также, что «комитет Аракина представляет собой явление совершенно недопустимое, с которым не может мириться никакая даже самая незначительная общественная совесть». Возмущало епископа и то, что комитет никто не выбирал, «а подобрал его себе сам о. Аракин из лиц известного сорта». Касаясь личности самого организатора комитета, Павел сообщал, что до революции он был следователь орловского благочиния, «т.е., сказать по-теперешнему, консисторский сыщик. я не раз имел случай убедиться, что он действовал в большом контакте с “видами” отцов и не отцов, ворочавшими в консистории делами». Особенно возмущала Павла «фанатическая нетерпимость» своих противников и «неизвестно для чего понадобившийся союз с выдвинутой революцией властью в городе, всегда готовой предоставить нашим объединителям сколько угодно физической силы (милиция и пр.)».
По словам владыки, ситуация в епархии такова, «что не только действовать и публично выступать как-нибудь не в согласии с о. Аракиным и его комитетом, но даже просто говорить об этом в частном обществе считается у нас чуть ли не государственной изменой. В настоящие время, — заключал епископ, — по-видимому, нет никакой возможности оказать ему противодействие вследствие того, что упущено время». По мнению владыки, вокруг комитета сплотились лица, еще вчера «спорившие между собой около хороших мест и казенных денег, а теперь наперебой поспешаются сговориться с новой “властью”, наперед учитывая выгоды от этого при предстоящих всяческих избраниях и переизбраниях». Павел считал, что столичные власти не должны просто наблюдать в «Церкви Божьей торжество захватного права», и просил командировать из столицы в Орел «сильное и авторитетное лицо, например члена Государственной Думы».
Между тем исполнительный комитет выпускал от своего имени листовки, информируя духовенство и мирян о предстоящем съезде, поставив на первое место три вопроса — о выборном начале, о переизбрании членов консистории, о переизбрании благочинных. В заключение сообщалось, что за «разъяснением вопросов... надлежит обращаться к о. Сергею Аракину, священнику Сергиевской кладбищенской церкви г. Орла».
Во второй листовке «в дополнение к вопросам», выносимым на съезд, появились требования амнистии духовенства: «очищение в формулярных списках прежней судимости», уравнивание епархиального женского училища во всех правах с женской гимназией, изыскание средств к обеспечению духовенства «без унижения его достоинства». Содержалось в листовке и требование канонического характера: «скорейший созыв Собора одновременно с Учредительным собранием и предоставление на Соборе права решающего голоса белому духовенству и мирянам». Комитетчики также сообщали о своем «желании» присутствовать на предстоящем съезде в полном составе с правом решающего голоса для каждого члена.
Перешли в наступление и «союзники» Аракина в лице комитета общественной безопасности, который на своем заседании, «обсудив деятельность М. Гневушева», сообщил в Синод, что «означенный Гневушев, известный ревнитель старого режима, сподвижник Восторгова и других темных деятелей, вносивших смуту в русло государственной и церковной жизни, неуместен и даже опасен в качестве иерарха при новом порядке.», так как, по мнению комитета, «он не только не проявлял почина в духе новых начал. но оказывал противодействие последнему».
Сам Макарий также слал в Синод рапорты, в которых отвергал репутацию защитника старого строя и описывал ситуацию в епархии в самых пессимистических тонах. Епископ отмечал, что среди духовенства «появились лица, которые приняли на себя обязанности земских комиссаров. разъезжают по приходам и потворствуют толпе, сеют семена вражды к землевладельцам и призывают к так называемому отобранию земельных имуществ». Далее епископ останавливается на личности священника Сергея Аракина, который, по его словам, недовольный тем, что в церкви, где он служил, учредили второй штат, «тайно и неоднократно собирает псаломщиков дьяконов и священников с целью возбуждения против меня крайнего недовольства как со стороны духовенства, так и мирян». «В последнее время, — по словам Макария, — он не ограничивается посылкой телеграмм обер-прокурору... но и вошел в связь с так
