Православная Церковь и Русская революция. Очерки истории. 1917—1920 - Павел Геннадьевич Рогозный

Двенадцатого марта Никон вступил в партию «Народной свободы» и произнес на собрании местных кадетов зажигательную речь. «В то время,— говорил владыка,— когда наши герои проливали свою драгоценную кровь за Отечество, в то время, когда мы все работали на благо нашей Родины, Ирод (имеется ввиду император. — П.Р.) упивался вином, а Иродиада (имеется в виду императрица. — П.Р.) бесновалась со своими Распутиным, Протопоповым и другими пресмыкателями и блудниками». Речь Никона была слишком радикальной для партии кадетов. Следует учитывать и то обстоятельство, что говорил это епископ и что все его крайне политизированные и пристрастные речи печатались в церковной прессе.

Сам владыка, очевидно, считал Енисейскую епархию явно тесной и слишком провинциальной для такой личности, как он, поэтому и стремился попасть в Петроград на заседание Государственной Думы. Однако Львов, по-видимому, не испытывал особого желания видеть владыку в столице. Тогда Никон стал проситься в отпуск. «Я весь-весь горю и болен... а умирать еще не хочу, — писал епископ в Синод, попутно продолжая развивать свои мысли об участии духовенства в политической жизни. — Немыслимо быть не политиком. мы не дичь и не бревна.» Свое же финансовое благополучие он оценивал пессимистично: «Я ничего не имею, все роздал и теперь нищий». Требуемый отпуск епископ получил, но прежде чем уехать, решил созвать съезд духовенства.

Выборы на съезд происходили на собраниях духовенства по благочинным округам. «Журнал» одного из таких собраний был впоследствии прислан в Синод, благодаря чему исследователь получил счастливую возможность познакомиться с настроениями в низах провинциального духовенства.

В самом начале собрания духовенство округа выразило «радость» по поводу «удаления старой власти, упорно задерживающей ход естественного развития страны». На голосование был поставлен вопрос о «желательной форме» управления страной, причем девять человек высказались за республику, девять за конституционную монархию. Ввиду этого собрание «постановило предоставить каждому действовать сообразно своим убеждениям». Далее был поднят вопрос о созыве Собора, об упразднении института благочинных, высказано пожелание вдовым священникам разрешить беспрепятственно вступать во второй брак. Заслушан был также доклад «Демократия и деньги и отношение к ним духовенства», но прений решено было не открывать, так как доклад не «вносит каких-либо новых конкретных предложений». Были произведены выборы на епархиальный съезд.

Тут-то и поступило предложение протоиерея Пальмина высказать перед Никоном пожелание об оставлении им кафедры «ввиду явного беззакония и произвола, выразившегося в обирании церквей и монастырей, увольнении без прошения многих лиц, а также за привлечение на важные должности в епархии развратников (протоиереи Смирнов, Крестин) и шпионов и другие проступки». Большинством голосов 10 против 4 при одном воздержавшемся предложение Пальмина было отвергнуто как «грязный пасквиль» и признано «незаслуживающим внимания». На полях журнала рукою Пальмина приписка: «Из моего заявления при объявлении Свободы Слова... в журнале записано не все, что я говорил...» Паль-мину было вынесено не только «порицание», но и рекомендовано исключить его из местного Комитета общественной безопасности.

Посылая «журнал» данного собрания Никону, благочинный протоиерей Цветков в конце документа сделал приписку, касающуюся строптивого протоиерея. «Вообще о прот. Пальмине я должен заметить, что с момента прибытия своего в Енисейск он начал злословить Вас, владыко. в последнее время при каждом удобном моменте (а он почти всегда сводил разговор на эту тему) он не упускал случая, чтобы не выкинуть какую-нибудь оскорбительную колкость». Никон, поставил в «журнале» резолюцию: «о. Иоанна Пальмина уволить за штат (за явное поношение и ложь на епископа)».

Между тем первые неприятности начались и у Никона, в день Пасхи в его доме был произведен обыск. Епископ узнал об этом из газет. В одной из них сообщалось: «На Пасху по распоряжению местного Исполнительного Комитета Совета солдатских и рабочих депутатов в городе произведен ряд обысков у торговых фирм и в покоях епископа Никона. Население встревожено». Вскоре в прессе появилась заметка об этом самого владыки под заглавием: «Это было бы смешно, если бы не было так грустно». «Обыск в архиерейском доме, — писал Никон, — где неведомо чего искали. подобен безумному заподозреванию бездельников, что в кафедральном соборе хранятся пулеметы и махорка. (Подобные заподозревания имели место в нашем культурном и “свободном” городе».)

День открытия съезда Никон назначил на 15 апреля, но в последний момент отложил дату на два дня. Однако уже к 15 числу в Красноярск съехались представители 20 благочиний из 28. Попытка договориться с епископом об открытии съезда ранее назначенного срока успеха не принесла. На частном совещании духовенство решило не откладывать срок, и, таким образом, съезд начал свою работу 16 апреля, на день раньше назначенной Никоном даты.

Как следует из докладной записки в Синод председателя Исполнительного комитета съезда В. Смирнова, члены последнего разделились на две неравные части: большинство — противники епископа и меньшинство — его сторонники. Собственно, съезд только и занимался тем, что обсуждал деятельность архиерея. Обвиняли Никона в деспотизме, в неуважении человеческого достоинства, увольнении неугодных лиц, в устройстве на лучшие места в епархии своих земляков с Украины. Ставили в вину владыке и то, что он «развил широкую промышленную деятельность» и уделял мало внимания своим пастырским обязанностям — «говорит речи в Военно-промышленном комитете и других общественных организациях, на митингах, пишет статьи в газетах». Недобрым словом, естественно, помянули и антиалкогольную кампанию архиерея. «Произвол, насилие, ложь — система Никона», — подытожил сказанное один из ораторов.

В местной прессе печатался подробный отчет о съезде, в целом совпадающий с изложенным в «записке», однако речи ораторов, обвинявших епископа, в газетном изложении носили гораздо более резкий и политический характер. Священник Муратов: «Никон надел маску либерализма, в сущности же это ставленник черной сотни... Самодурство этого реформатора доходило до предела невозможности... И действительно, перед его тиранией трепетали все. Он, еще будучи в Петрограде, знал, что духовенство Енисейской епархии почти поголовно состоит из так называемых “красных”, и поставил себе задачу разгромить и перекрасить». Мирянин Крылов: «Предлагаю немедленно избрать нового епископа, не дожидаясь распоряжения Синода, в лице которого он видит опричнину, поддерживающую сторону Никона».

Сторонники владыки пытались его защитить, но, по-видимому, не совсем успешно. Так, указывалось, что «священники с Волыни не хуже прочих», а сам епископ невиновен — «он просто архиерей старого отжившего времени». Никон выступил на съезде с речью, которую он произносил с небольшими перерывами в течение восьми с половиной часов. В записке, представленной в Синод, содержится только краткий пересказ речи. Епископ «не отрицал обвинения, но признал свои