Венецианская маска - Рафаэль Сабатини

— Полагаю, что я не помогу ему подтвердить эту репутацию, — сказал Марк-Антуан.

Той ночью он написал письмо Доменико Пиццамано:

«Я встречаюсь с Вендрамином завтра утром. Но не думайте, что я лгал Вам. Он уплатил деньги, и я не могу себе помочь. Я сделаю все, что смогу, но если произойдет несчастье, спасите Изотту от этого негодяя».

Он также написал письма матери и Изотте, которые с соответствующими инструкциями вручил Филиберу.

В том, что произошло утром, Вендрамин винил пасмурное небо и скользкую землю: утро было серое, ночью прошел небольшой дождь. Однако, то были лишь оправдания, призванные сохранить лицо. Свет был не только достаточным, но и выгодным, потому что не было слепящих бликов. И дерн на этой полоске земли, с ее единственным наводящим уныние платаном за длинным невысоким кирпичным зданием школы верховой езды, еще влажный, все-таки не был скользким.

Манера Марка-Антуана демонстрировала его величайшую подвижность, но ни Санфермо, ни Андрович, которые стояли настороже рядом, оба обученные в традициях итальянской школы, не могли одобрить его стиль. Санфермо был встревожен, а Андрович уверился в исходе. Ни один из них не придерживался высокого мнения о французской школе. Это происходило от того, что ни один из них еще не видел первоклассного исполнителя этого стиля. Выпрямленная рука в итальянской манере, хотя и очень ограничивает использование техники парирования ударов, из-за создания постоянной угрозы противнику казалась им более предпочтительной, к тому же, она требовала значительно меньших усилий, чем изогнутая рука французского способа, которая позволяла локтем защищать тело. Да и Марк-Антуан, которому еще никогда не противостоял итальянский фехтовальщик, сначала пришел в замешательство, наткнувшись на вытянутое и непреклонное острие, и не мог полностью проявить себя. Однако, он смог достаточно успешно проявить себя в отражении всякой попытки преодолеть его защиту. Некоторое время спустя, достаточно привыкнув к стилю противника и лучше приспособив свой собственный, он устроил поразившую присутствующих демонстрацию преимуществ французской школы. Ее замечательная гибкость, допускающая ложные маневры, и молниеносная быстрота этих маневров были невозможны для итальянской жесткости, которая ограничивала фехтовальщика в условиях активного обмена выпадами и парированиями. Непрерывно следующими атаками с использованием вращательных ложных финтов, Марк-Антуан через некоторое время уже оттеснил Вендрамина настолько, что это заставило секундантов пересмотреть свое мнение.

Венецианец разъярился, ибо раньше считал шутовством французскую классическую школу, которую использовал англичанин. В его понимании это не было фехтованием. Распалившись, он поклялся себе, что его не заставят плясать под этими атакующими выпадами. Он остановит следующий и одновременно нанесет свой удар, который положит конец комедии. Но, когда предоставилась возможность для его очередного выпада, этого выпада избежали легким наклоном, за которым последовал ответный укол, проведенный сбоку. Вендрамин стремительно изогнулся, чтобы отразить атаку. В невыгодном положении это движение было неуклюжим и неловким. Ему удалось уклониться от удара, но клинок прошел так близко, что от испуга у него на лбу проступил пот. Затем он вновь отскочил на недосягаемое расстояние, несмотря на свое решение не уступать пространства. Только здесь смог он вновь приготовиться физически и душевно.

Его изумление разделяли и секунданты. Но по-разному. Было мгновение, когда противник Марка-Антуана оказался совершенно неприкрытым. Но в эту секунду он, казалось, заколебался; и из-за этой нерешительности шанс был упущен.

Марк-Антуан не получил достойного противостояния в этой дуэли и имел своей целью только ранить, но не убить, в чем не было сомнений. Система его маневров была совершенной, и его клинок пронзил бок его противника, прежде чем Вендрамин успел отскочить. Когда Марк-Антуан остановил свой завершающий выпад, он уже понял, как и когда он выполнит свое намерение. Вот почему возникла непонятная заминка, которая спасла его противника.

Теперь Марк-Антуан знал путь к цели. Уверенность появилась в его действиях. Он фехтовал, как наставник с учеником. Что уже проделано однажды, можно повторить вновь. И не надо быть стратегом, чтобы создать такую ситуацию. Вендрамин сам создал ее, допустив опрометчивый ход под влиянием раздражения.

Восстановив позицию, он рванулся вперед в безжалостной атаке, чтобы поставить точку. На сей раз Марк-Антуан легко и проворно отступил перед его яростным натиском, расчетливо уклоняясь от разящих ужасных выпадов, тем самым заставляя противника почувствовать, что выходит за пределы его досягаемости. Этим он увлекал Вендрамина вновь вытягиваться в выпаде. Наконец, предоставилась удобная возможность. Вновь тем же неуловимым движением выпад был отведен. Но теперь не было колебаний, которые дали бы время на восстановление утраченной позиции. На этот раз Марк-Антуан нанес ответный удар с быстротой молнии, и оружие Вендрамина выпало из внезапно онемевшей руки. Шпага Мелвила пронзила мускулы его руки, державшей оружие.

— А-а… — вырвалось у Вендрамина от боли, когда клинок выходил из его тела; затем он пошатнулся и, прикусив губу, направился в сторону Андровича, который уже рванулся ему на помощь.

Не от одной лишь боли лицо его стало бледным и искаженным. То было разочарование, досада на свое поражение — поражение человека его мастерства. К тому же, он услышал слова Санфермо, обратившегося бодрым тоном к своему подопечному:

— Это самый великодушный поступок, которому я когда-либо был свидетелем, сэр. Я горжусь, что был с вами.

Только этого Вендрамину и не хватало — чтобы по Венеции расползлись слухи о том, что он обязан жизнью великодушию своего соперника. Он выпрямился. Санфермо, который держал в левой руке плащ своего подопечного, теперь протягивал его Марку-Антуану.

— Что они возомнили? — спросил Вендрамин Андровича. — Это еще не все. Это не борьба до первой крови. Я фехтую левой рукой так же, как и правой. Скажите им, что я намерен продолжить.

— Продолжить? Вы не способны продолжать! Вы ужасно истекаете кровью.

— Что из того? Разве вы не сможете на скорую руку перевязать меня? Вы не сможете наложить повязку? Разорвите мою сорочку.

Но тут вмешался Санфермо.

— Мы не продолжаем, полковник Андрович. Мой друг вышел лишь доказать свою храбрость, которую поставили под сомнение. Если мессер Вендрамин не лежит сейчас замертво, то лишь благодаря снисходительности мессера Мелвила, что вы и сами видели.

— Вы лжете, Санфермо, — вскричал Вендрамин. — И если у вас хватит наглости повторить это, доказательством будет ваш труп.

Санфермо слегка поклонился Андровичу.

— Позвольте мне предложить вам сдержать вашего друга. У него нет повода для возмущения, и я не расположен воспринимать это всерьез. Но вежливость надо соблюдать. И, в любом случае, я забираю своего друга с поля поединка. Дело окончено.

Вендрамин, уже почувствовавший головокружение, ясно осознал, что дело, действительно, окончено. Он ослаб от потери крови и нуждался в неотложной помощи.

Восхищение майора Санфермо поведением своего подопечного привело к тому, что Марк-Антуан уже в тот же вечер обнаружил, что стал в казино дель Леоне знаменитостью, к чему он вовсе не стремился.

Но на некоторое время он оказался объектом расспросов. Оставшись на минутку наедине с виконтессой, он встретил необычную твердость в ее взгляде.

— Итак, вы нарушили свое обещание, — сказала она. — А я думала, что вы — тот единственный человек, которому можно доверять.

— У меня к вам тот же упрек, — ответил он.

— Что?! — ему показалось, что на ее лице отразилось нечто большее, чем удивление. — Вы говорите, что он заплатил вам? Тысячу дукатов?

— Иначе я бы с ним не встретился. Так вы говорите, что это не вы дали ему деньги?

— Конечно, не я!

Они смотрели друг на друга со взаимным недоверием.

Глава XVIII. МОСТ СВ. МОИСЕЯ

На бурном заседании Большого Совета в последний понедельник октября Леонардо Вендрамин еще раз прекраснейшим образом доказал, что, несмотря ни на что, включая и презрение в глазах почти всех влиятельных патрициев, по странной иронии, присущей олигархической системе, он все-таки обладает властью, которая обеспечивает ему контроль над судьбами государства.

Обсуждение открыл Франческо Пезаро — ведущий член Сената, который с самого начала боролся за вооруженный нейтралитет. Он сурово осудил пассивную политику, проводимую вопреки обещанию, данному дожем на их последней ассамблее. К последствиям этого он причислил то пренебрежение к Венеции, с которым французские войска пересекли границы провинций, безнаказанно попирая все их права. От этого он перешел к страстному призыву, пусть и с запозданием, но вооружаться, чтобы заставить считаться с этим всех, кто осмелится нарушить объявленный Венецией нейтралитет.