Армадэль. Том 2 - Уильям Коллинз
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он подошёл — странно и тихо, как лунатик, — подошёл и сел возле меня. Или ночь была очень душна, или я была в лихорадке, только я не могла не снять с головы шляпку, не могла не стянуть с рук перчаток. Необходимость взглянуть на него и понять, что значит его странное молчание, и невозможность сделать это в темноте взвинтили мои нервы до того, что я чуть было не вскрикнула. Я взяла его за руку, подумав, не поможет ли это мне. Рука его горела и тотчас же сжала мою руку. О молчании после этого нельзя было и думать. Единственный безопасный способ состоял в том, чтобы тотчас же начать говорить с ним.
Глава 1«Не презирайте меня, — сказала я. — Я была принуждена привести вас к этому уединённому месту; я лишусь репутации, если нас увидят вместе».
Я немного подождала. Его рука опять предостерегла меня не затягивать молчания. Я решилась заставить его говорить на этот раз.
«Вы заинтересовали и напугали меня, — продолжала я. — Вы написали мне очень странное письмо. Я должна знать, что это значит».
«Поздно спрашивать. Вы выбрали дорогу, и я выбрал дорогу, с которой уже нельзя вернуться назад».
Он дал этот странный ответ тоном совершенно для меня новым, таким, который растревожил меня ещё более, чем его молчание.
«Слишком поздно! — повторил он. — Слишком поздно! Теперь остаётся только задать мне один вопрос».
«Какой?»
Когда я спросила это, внезапный трепет передался из его руки в мою и слишком поздно показал, что мне лучше было бы молчать. Прежде чем я успела отодвинуться, прежде чем я успела подумать, Мидуинтер обнял меня.
«Спросите меня, люблю ли я вас», — прошептал он.
В эту самую минуту голова его упала на мою грудь и какая-то невыразимая мука, терзавшая его, вырвалась наружу, как это бывает с нами, в рыданиях и слезах.
Моё первое впечатление было самое дурацкое. Я была готова выразить бурно протест и защищаться самым решительным образом. К счастью или к несчастью, я, право, не знаю, я утратила чувствительность юности и сдержалась, не оттолкнула его руками, и готовые сорваться слова протеста замерли на моих губах. О Боже! Какой старой чувствовала я себя, когда он рыдал на груди моей! Как я жалела о том времени, когда он мог бы пользоваться моей любовью! А теперь он обладал только моей талией.
Желала бы я знать, печалилась ли я о нём? Впрочем, это всё равно. По крайней мере, рука моя легла на его голову, и пальцы мои нежно стали перебирать его волосы. Страшные воспоминания о прошлом вернулись ко мне и заставили затрепетать, когда я коснулась его волос, однако я продолжала их перебирать. Какие дуры женщины!
«Не стану упрекать вас, — произнесла я кротко. — Не скажу, что вы злоупотребляете моим расположением. Вы страшно взволнованы, я дам вам время подождать и успокоиться».
Зайдя так далеко, я постаралась сообразить, какие придумать к нему вопросы, которые я горела нетерпением задать, но была слишком смущена, я полагаю, или, может быть, слишком нетерпелива, чтобы сообразить. Я высказала то, что занимало главное место в моих мыслях, в словах, ранее пришедших мне на ум.
«Я не верю, чтобы вы меня любили, — сказала я. — Вы пишете мне странные вещи, вы пугаете меня таинственными намёками. Что вы хотели сказать в вашем письме словами: „…что для мистера Армадэля будет гибелью, если вы вернётесь ко мне“? Какая опасность может быть в этом для мистера Армадэля?..»
Прежде чем я успела закончить этот вопрос, он вдруг поднял голову и отнял от меня руки. Я, по-видимому, коснулась какого-нибудь тягостного предмета, который привёл его в чувство. Не я отступала от него, а он отступал от меня. Я обиделась, сама не знаю почему, но обиделась и поблагодарила его с самой горькой выразительностью за то, что он вспомнил, наконец, об уважении, которое я заслуживаю!
«Вы верите сновидениям? — вдруг спросил он очень странно и резко, не обращая внимания на то, что я ему сказала. — Скажите мне, — продолжал он, не давая мне времени ответить, — имели вы или ваши родственники какие-нибудь сношения с отцом или матерью Армадэля? Были вы или кто-нибудь из ваших родных на острове Мадере?»
Поймите моё удивление, если можете. Холод пробежал по моим членам. Очевидно, он знал тайну того, что случилось, когда я находилась в услужении у миссис Армадэль на Мадере, по всей вероятности, прежде чем он родился! Это было довольно удивительно само по себе. И он, очевидно, имел свои причины соединять меня с этими происшествиями — это было ещё удивительнее.
«Нет, — сказала я, как только смогла решиться заговорить. — Я ничего не знаю о его отце и матери».
«И ничего об острове Мадере?»
«Ничего об острове Мадере».
Он отвернулся и начал говорить сам с собой.
«Странно! Так, как я стоял на месте тени у окна, она стояла на месте тени у пруда!»
При других обстоятельствах его странное поведение могло бы испугать меня; но после вопроса о Мадере мной овладел такой сильный страх, который несравним с обыкновенным испугом. Не думаю, чтобы насчёт чего-нибудь другого в моей жизни я имела такое твёрдое намерение, как теперь насчёт того, чтобы выведать, как он узнал об этом и кто он таков. Для меня было ясно, что я возбудила в нём какое-то тайное чувство моим вопросом об Армадэле, чувство, которое было так же сильно в своём роде, как его чувство ко мне. Куда девалось моё влияние на него? Я не могла понять, куда оно девалось, но должна была и стала действовать так, чтобы заставить его почувствовать это влияние опять.
«Не обращайтесь со мною жестоко, — сказала я. — Я не хотела обидеть вас. О, мистер Мидуинтер! Здесь так пустынно, так темно, не пугайте меня!»
«Не пугать вас?»
В одно мгновение он был опять возле меня.
«Не пугать вас?»
Он повторил эти слова с таким удивлением, как будто я разбудила его и обвинила в чём-то, что он сказал во сне.
У меня уже было желание, видя, как я его удивила, напасть на него врасплох и спросить, почему мой вопрос об Армадэле произвёл такую перемену в его обращении со мной, но, после того что уже случилось, я побоялась слишком скоро возвращаться к этому вопросу. Что-то бессознательно подсказывало мне оставить пока Армадэля в покое и говорить с Мидуинтером прежде о нём самом. Как я уже писала вам в одном из прежних писем, я заметила в его обращении и наружности некоторые признаки, убедившие меня, что, несмотря на свою молодость, он совершил или пережил что-то необыкновенное в своей прошлой жизни. Я спрашивала себя каждый раз, когда видела его, все с большим и большим подозрением: тот ли он, кем казался? Первое и главное моё сомнение состояло в том, настоящим ли своим именем он зовётся. Имея сама тайны в минувшей жизни и в былое время несколько раз принимая вымышленные имена, я, вероятно, поэтому подозреваю других, когда нахожу в них что-нибудь таинственное. Как бы то ни было, имея это подозрение, я решилась испугать его, как он испугал меня, неожиданным вопросом с моей стороны — вопросом о его имени.
«Я так огорчён, что испугал вас, — шепнул он с той покорностью и с тем смирением, которые мы так искренне презираем в мужчине, когда он говорит с другими женщинами, и которые мы все так любим, когда он говорит с нами. — Я сам не знаю, о чём я говорил, — продолжал он. — Мои мысли страшно расстроены. Пожалуйста, простите меня, если можете, я сам не свой сегодня».
«Я не сержусь, — ответила я. — Мне нечего прощать. Мы оба неблагоразумны, мы оба несчастны».
Я положила голову на его плечо.
«Вы правда любите меня?» — спросила я нежно, шёпотом.
Рука его снова обняла меня, и я почувствовала, как его растревоженное сердце забилось ещё быстрее.
«Если бы вы только знали, — шепнул он в ответ, — если бы вы знали…»
Он не мог сказать ничего более. Я почувствовала, как лицо его склонялось к моему, и, опустив голову ниже, остановила его в ту самую минуту, когда он уже хотел поцеловать меня.
«Нет, — сказала я. — Я ничего более как женщина, приглянувшаяся вам, а вы обращаетесь со мною как будто я ваша будущая жена».
«Будьте моей женой!» — шепнул он с жаром и попытался приподнять мою голову.
Я опустила её ещё ниже. Ужас воспоминаний прежних дней, известных вам, охватил меня и заставил задрожать, когда он попросил стать его женой. Не думаю, чтобы я лишилась чувств, но что-то похожее на обморок заставило меня зажмурить глаза. В ту минуту, как я закрыла их, мрак как будто рассеялся, словно блеснула молния, и призраки тех других мужчин явились в этом страшном видении и молча глядели на меня.
