Око духа: Интегральное видение для слегка свихнувшегося мира - Кен Уилбер

Некоторые аспекты работ Платона, безусловно, можно интерпретировать в поддержку понятия Аристотеля о неприкасаемом, невовлеченном, полностью самодостаточном Боге. В конце концов, этот мир можно рассматривать как всего лишь мимолетное и смутное отражение реального мира — мира, в высшей степени трансцендентного по отношению к относительному миру ощущений и спутанных мнений.

Но это, так сказать, лишь половина Платона. Другая (гораздо реже упоминаемая) половина сильнейшим образом подтверждает, что весь относительный мир есть произведение, эманация, знак Полноты Блага. Так в «Тимее» — чуть ли не самой влиятельной книге западной космологии — Абсолют, который не может сотворить мир, описывается как решительно низший по отношению к Абсолюту, которому это под силу. В противовес выводу Аристотеля — что Бог, дабы быть совершенным, должен быть полностью самодостаточным — вывод «Тимея» заключается в том, что Бог, который не может творить, — это вообще не Бог. (При этом даже подразумевается, что Бог, не способный творить, завидует Богу, который на это способен!) Таким образом, весь явленный мир возникает через созидательное истечение Абсолюта, так что все сущее, по сути, есть Полнота Блага. Вот почему Платон описывает сам земной мир как «видимого, ощутимого Бога».

Должно быть, таковы истоки этого варианта наиболее трудноразрешимого дуализма Запада: Абсолют в противовес относительному, и как именно они соотносятся друг с другом?

Огромное затруднение позиции Аристотеля состоит в том, что она просто оставляет дуализм как он есть. Бог Аристотеля ничего не создает; всем сущим движет желание возвыситься до этого Бога, но никому и ничему это не удается. И сколь бы «чистым» это ни было в логическом отношении, эта позиция насильственно вбивает разделительный клин в самую сердцевину Космоса. Бог — там, мы — здесь, и две стороны встречаются лишь в вечно неразделенной любви.

Однако и другая сторона предлагавшегося решения — Бог присутствует в мире как Полнота — также была не лишена серьезных затруднений, по крайней мере, в том виде как ее обычно проповедовали. А именно, если мы мысленно представляем себе Абсолют как в существенной мере ответственный за создание относительного мира, тогда как мы объясним существование зла? Если Бог принимает участие в этом мире, то не следует ли осуждать Бога за Освенцим? Если так, то что это за гротескное чудовище — этот Бог?

Этот дуализм между Абсолютом и относительным — и проблема их взаимоотношения — должны были расколоть всю традицию западной философии и теологии на два воюющих и совершенно непримиримых лагеря — на тех, кто видели Бога преимущественно (или даже полностью) находящимся в этом мире, против тех, кто считали, что Бог преимущественно (или даже полностью) пребывает вне этого мира. Посюстороннее против потустороннего, нисхождение против восхождения, имманентность против трансцендентности, эмпиризм против рационализма — все это варианты одного и того же разногласия.

Аристотелевская традиция просто отстранялась от суеты относительного мира и не позволяла, чтобы ее Бог пачкал свои руки. Бог — это самодостаточное и единое совершенство, и потому этому Богу нет нужды создавать мир или что бы то ни было еще. Как может что-то столь абсолютно Совершенное продвинуться хоть на шаг, не изменив Совершенству? Созидание предполагает отсутствие чего-либо, а Богу достало всего; следовательно, Бог не создает. Таким образом, вопрос о том, откуда и зачем взялся мир, буквально повисает в воздухе, хотя глубоко в сердце относительного мира скрывается жгучее желание достичь состояния высшего богосовершенства, что, в действительности, для этого аутичного Бога означало бы перестать существовать для всех своих соседей и скрыться в своей собственной самодостаточной абсолютности, наслаждаясь чудесами своей нескончаемой неподражаемости.

Однако альтернативная интеллектуальная позиция — что Совершенное Единое, тем не менее, вовлечено в контакт с несовершенными созданиями — навряд ли более привлекательна. Если Совершенное Единое опускается до несовершенного зла, значит что-то где-то пошло ужасно неправильно, и винить в этом можно лишь само Единое.

Христианские теологи по большей части утверждали, что мир сотворен Божьей Волей так, что он содержит в себе неотъемлемый компонент свободы — поэтому Бог допускает, но не создает зло. Гностики придерживались прямо противоположного мнения — весь этот мир столь очевидно порочен (как говорится в знаменитой гностической строке «Что же это за Бог?»), что это доказывает — он сотворен не настоящим Абсолютом, а Демиургом — злым или, по меньшей мере, низшим духом. Что за ловкая попытка держать Бога вне мира! Потому что, если мы допускаем присутствие Бога в мире, значит произошла какая-то ужасная, злостная ошибка.

Подобный интеллектуальный подход к дуализму нисколько не улучшает ситуацию. Если, как утверждают гностики, этот феноменальный, иллюзорный и порочный мир — порождение Демиурга, а не настоящего Божества, тогда сам Демиург оказывается в опасной близости от абсолютного статуса. И действительно, некоторые гностики просто заявляют, что Демиург не сотворен, но сам творит, а это, фактически, определение Абсолюта. Так что теперь у нас два абсолюта: абсолютное Благо и абсолютное Зло. Мы заново ввели/в точности тот же дуализм, который собирались преодолеть.

Я считаю, что этот неразрешимый дуализм занимает центральное место в западной традиции и появляется в ней снова и снова под разными личинами: как дуализм между ноуменом и феноменами, между разумом и телом, между свободой воли и детерминизмом, моралью и природой, трансцендентным и имманентным, субъектом и объектом, восходящим и нисходящим. По существу, это именно те формы дуализма, которые я подробно исследовал в своей книге «Пол, Экология, Духовность» (и в ее популярной версии, озаглавленной «Краткая история всего»), и заинтересованный читатель может обратиться к этим источникам, чтобы получить более полное представление.

Но здесь мне бы хотелось просто подчеркнуть тот факт, что в недрах западной традиции — ив восточной традиции — существует радикальное и необратимое решение этих важнейших форм дуализма, буквальное разрешение самых неразрешимых философских проблем Запада, от абсолютного/относительного до дилеммы разума/тела. Однако это решение — соответственно известное как «недуализм» — обладает одной невероятно неудобной особенностью, а именно: ее в высшей степени убедительный ответ невозможно выразить в словах — это своего рода метафизическая «уловка-22», которая абсолютно гарантирует решение всех ваших проблем, пока вы ее об этом не просите.

И именно здесь вступает тема книги «Глаза в глаза».

Глаза познания

Исходная посылка книги «Глаза в глаза» состоит в том, что существует огромный спектр человеческого сознания; и это означает, что мужчинам и женщинам доступен целый спектр различных видов познания, каждый из которых раскрывает свой тип мира (другое мировое пространство с другими объектами и субъектами, другими формами пространства-времени, другими мотивациями и т.д.).

Если выразить это в простейшей форме, существуют, как минимум, глаз плоти, глаз ума и око созерцания. Исключительная или преобладающая опора на один из этих видов познания порождает, к примеру, эмпиризм, рационализм и мистицизм.

Книга «Глаза в глаза» заявляет, что каждая из этих форм познания имеет свой специфический и совершенно обоснованный набор референтов: sensibilia, intelligibilia и transcendelia —соответственно, чувственно постигаемое, умопостигаемое, и постигаемое трансцендентальным созерцанием[14]. Таким образом, все эти три формы познания можно обосновать с близкой степенью достоверности, и, следовательно, все три формы представляют собой совершенно законные виды познания. Соответственно, любая попытка всестороннего и элегантного понимания Космоса совершенно определенно будет включать в себя все три типа познания; и что-либо менее всеобъемлющее должно быть по самой сути весьма, весьма сомнительным.

Если мы допускаем, что Космос — это нечто совершенно огромное и удивительное, и допускаем, что для того, чтобы как следует распробовать вкус этого чуда бытия, необходимы по меньшей мере эти три вида познания, то мы вполне можем обнаружить, что некоторые из наших наиболее трудноразрешимых философских проблем, в конце концов, не так уж и сложны. И это, конечно же, относится и к самому досадному дуализму абсолютного/относительного — и примерно к десятку его незаконных отпрысков, таких, например, как проблемы разум/тело, судьба/свобода воли или сознание/мозг.

Проблема доказательства