Лицо войны. Военная хроника 1936–1988 - Марта Геллхорн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я помню, как солдаты на дорогах, парни сурового вида, наблюдали за итальянскими беженцами, которые шли мимо: обычные свертки, обычные пустые глаза, обычная медленная усталая походка. Сочувствия во французских солдатах не было. Один из них сказал самому себе, но от имени всех: «По дорогам Франции тоже шли беженцы. Каждому свой черед».
Я вспомнила гору под названием Ле-Майнарде: на ее вершине лежал снег, а склоны были усыпаны хорошо укрепленными, прекрасно расположенными немецкими пулеметными гнездами – и подумала о французах, которые взяли эту гору. Французы в Италии гибнут очень быстро, но всегда идут дальше, покоряя все более высокие вершины.
Когда путешествуешь по миру, приходится слышать много чепухи. Например, что Франции конец, что французы никуда не годятся, взгляните на их политику, посмотрите, как развалилась их страна, никогда больше французам не быть великим народом. Я лежала на своей койке и думала, что любой, кто так говорит или считает, – глупец. Хотите узнать, насколько он глуп? Приезжайте в Италию.
Первое госпитальное судно[41]
Июнь 1944 года
Четыреста двадцать две койки, накрытых новыми одеялами, и светлая, чистая, хорошо оборудованная операционная, которую еще ни разу не использовали. На палубах – огромные металлические контейнеры с надписью «Цельная кровь». Бутылки с плазмой, запасы лекарств, тюки бинтов – всё на своих местах. Все готово, и в любой момент большое пустое госпитальное судно отправится во Францию.
Наш корабль сверкал мучительной белизной. Бесчисленные суда, сгрудившиеся в этом английском порту, где готовилась высадка в Нормандии, выкрасили в серый или камуфляжный цвета – совершенно логичная идея. Мы же, напротив, выглядели легкой добычей: снежно-белый корабль с зеленой линией по бортам ниже палубных перил и множеством только что нарисованных красных крестов на корпусе и на палубе. Нам предстояло идти по морю без сопровождения, ни у кого на борту не было даже пистолета. Ни экипаж с офицерами (англичане), ни медперсонал (американцы) не имели ни малейшего представления, что произойдет с большим заметным белым кораблем, когда он окажется в зоне боевых действий, хотя все знали, что такие корабли подпадают под защиту Женевской конвенции, и меланхолично надеялись, что немцы отнесутся к этому всерьез.
На борту было шесть медсестер. Они приехали из Техаса, Мичигана, Калифорнии и Висконсина, их подготовка к этой командировке закончилась каких-то три недели назад. Их готовили к работе в санитарных поездах, что подразумевало уход за ранеными в нормальных, устойчивых железнодорожных вагонах, которые медленно едут по зеленой сельской Англии. Вместо этого они оказались на корабле, и им предстояло пересечь темные зеленые воды холодного Ла-Манша. Такая внезапная смена планов – обыденная часть работы, и каждая из медсестер в своей манере, со всем возможным достоинством справилась с мрачным ожиданием неизведанного. Их поведение было по-настоящему достойным, учитывая, что никто из всех находящихся на борту до этого ни разу в жизни не ходил на госпитальном судне, так что полезного опыта им крайне не хватало.
Мы вышли из гавани ночью, но пересекали пролив уже днем, и утро, казалось, длилось дольше обычного. Капитан не сходил с мостика; в полном одиночестве, сверкая белизной, мы пробирались через заминированную акваторию. Единственная новость, которую мы получили, – два госпитальных судна, шедшие впереди нас, по пути подорвались на минах. К счастью, это случилось до того, как их загрузили ранеными, а медперсонал и экипаж пострадали не слишком сильно. Все молча надеялись, что третья попытка окажется удачной; нас поглотило ожидание; вокруг ничего особенного не происходило, разве что проходил один-другой корабль вдалеке.
Затем мы увидели побережье Франции и внезапно очутились в самой гуще армады вторжения. И через сто лет люди будут писать об этом зрелище, а те, кто его видел своими глазами, никогда не забудут. Сначала невозможно было поверить, что в мире вообще существует столько кораблей. Затем ощущение невероятности происходящего вызвала ловкость, с которой все было спланировано: даже если есть в мире столько кораблей, какой гений нужен, чтобы их все сюда пригнать, какой удивительный, невообразимый гений? Когда первый шок удивления и восхищения проходит, начинаешь осматриваться, замечаешь детали. Здесь были и эсминцы, и линкоры, и транспортные судна – плавучий город гигантских кораблей, ставших на якорь перед зелеными скалами Нормандии. Далеко за холмами вела огонь морская артиллерия: время от времени виднелись вспышки или слышался отдаленный грохот. У побережья оживленно копошились маленькие суденышки. Выглядело это забавной игрой: весело, взрезая волну, мчаться от берега к кораблям на лодках с задранными носами. На самом деле в этом не было ничего веселого – в воде все еще хватало мин и самых разных препятствий, над поверхностью виднелись радиоантенны затонувших танков, то тут, то там проплывали тела. На танкодесантном корабле рядом с нами развесили на веревке белье, и в перерывах между грохотом от разрывов мин на берегу можно было услышать музыку, льющуюся из радиоприемника. Над кораблями на сильном ветру покачивались заградительные аэростаты, всегда похожие на смешных игрушечных слонов, а где-то высоко, за серым потолком облаков, гудели невидимые самолеты. Солдаты высаживались с больших кораблей на легкие суда или тяжелые бетонные баржи, а на берегу, двигаясь по четырем бурым дорогам, изрезавшим склон холма, медленно и неуклонно шли вперед наши танки.
Дальше нам стало не до высадки, не до кораблей и не до этого зловещего пляжа, потому что появились первые раненые. Танконосец, покачиваясь на волнах, приблизился к нашему кораблю; солдат в стальной каске что-то крикнул команде на корме, они опустили на шкиве деревянный ящик, похожий на гроб без крышки, и с огромным трудом, упираясь в борт своего корабля, положили туда носилки с раненым. Ящик перетащили на нашу палубу, из него достали мужчину или, скорее, мальчика, мертвенно-бледного и, по всей видимости, на грани смерти. Так вышло, что первым раненым, которого доставили на борт для защиты и ухода, стал пленный немец.
Все происходило одновременно. В нашем распоряжении были шесть санитарных катеров, легких моторных лодок, которые спускали с борта корабля и таким же образом поднимали, уже нагруженные ранеными. Эти лодки перевозили по шесть ящиков с носилками за раз или столько ходячих раненых, сколько помещалось. Сейчас их спускали, выкрикивая приказы: «Вон тот пляж, два красных вымпела!», «По эту сторону Easy Red!» Мы стояли на якоре ровно посередине между этими теперь знаменитыми и опасными пляжами, Easy Red и Dog Red[42]. «Ведите ее медленно». «Эти двойные круглые штуки, вроде плоских катушек, – мины». «Мимо затопленных танков не проскочить, так что смотрите в оба!» «Готовы?» «Опускайте!»
Капитан спустился с мостика, чтобы взглянуть поближе. Он выглядел довольным и мимоходом заметил:
– Что ж, я благополучно привел нас сюда, теперь бог знает, как отсюда выбраться. – Он указал на корабли, которые сновали рядом, как машины на оживленной парковке. – Впрочем, об этом побеспокоимся позже.
Носильщики-американцы, входившие в медперсонал, приступили к своей долгой, изнурительной работе. К концу плавания их руки покроются волдырями, и им самим понадобится медицинская помощь. Раненых приходилось тащить с берега на наши санитарные катера или другие суда, поднимать на борт, а затем по винтовым лестницам этого переоборудованного прогулочного корабля нести в палаты. Экипаж сразу же добровольно присоединился к носильщикам. Раненых доставляли без остановки, их поднимали в гробах без крышки или подвозили на санитарных катерах, затем наконец к нам пришвартовался танконосец, превратившийся в своего рода перевалочную пристань: выше судов, которые доставляли к нам раненых, но не такой высокий, как наша палуба. Так что люди на танконосце теперь принимали раненых, поднимали носилки высоко над головами, а ребята на палубе хватались за ручки, затаскивая их на госпитальное судно. Это была поспешно организованная, жутковатая система, напоминавшая то, как передают ведра при пожаре, – но она работала.
Внизу заблаговременно убрали все внутренние перегородки, и на трех палубах корабля располагалась гигантская палата, где в два
