Квест-2. Игра начинается - Борис Акунин

— А я говорил: надо всех прикончить, — все тем же сварливым тоном вставил германокитаец.

— …Но герра Сяо опознать невозможно. Недалеко отсюда, на площади Революции, находится «Гранд-отель» [45], там стоянка такси. Вы отправитесь туда, возьмете машину, въедете во двор. Такси проклаксонит, мы быстро сойдем вниз и сядем. Всё очень просто.

Биохимик подергал мочалкообразную бороденку, покряхтел, но, кажется, не нашел, к чему можно придраться в этом простом и легко осуществимом плане.

— Если только на гостиничной стоянке в этот ранний час найдется такси… Как я заметил, в Москве их и днем-то немного.

— Найдется. В «Гранд-отеле» единственный на весь город ресторан, работающий до утра.

— Отличное решение. Молодец! — похвалил Гальтон. — Ты у нас вообще сегодня героиня. Курт сделает, как ты предлагаешь, но чуть позже, когда на улицах будет побольше народа. А теперь давайте обсудим главное. У нас ведь еще не было возможности рассказать тебе о том, что случилось в музее…

— … «Le clé est le pharmacien du Grand Homme. CherchezOmnia-eksplanare-chez-mari-gri», — медленно повторила княжна. — Да, вторая фраза — то ли шифр, то ли просто абракадабра. Зато первая предельно ясна. Загадочный советчик недвусмысленно рекомендует нам заняться фармацевтом великого человека, то есть личным фармацевтом советского вождя товарищем Громовым. Иными словами: ключ не в Институте пролетарской ингениологии, а в его директоре. Это очень важная подсказка. Но возникает столько вопросов…

Айзенкопф нюхал вынутый из кармана платок.

— Эх, я взял на пробу жидкость из остальных флаконов, но сделать анализ теперь не сумею. Все нужные реактивы остались в чемодане, который вы мне…

— Перестаньте ныть про свой чемодан! — отмахнулась от него Зоя. — Если можете прибавить что-нибудь существенное к рассказу Гальтона, говорите. Не можете — помалкивайте.

— Я могу кое-что прибавить. Насколько это существенно, не знаю. Однако я обратил внимание вот на какую странность: тайник закрывался очень плотно, почти герметично, а на всех поверхностях и на самих флаконах скопился слой пыли. Это значит, что пузырьки были поставлены туда очень давно. Может быть, не один год назад.

— Он прав! — воскликнул Норд. — Из этого закутка на меня дохнуло… как бы это сказать… запахом другого времени.

Доктор смутился и замолчал, понимая, что его слова прозвучали ненаучно, даже глупо.

— Что это значит, Гальтон?

— Сам не знаю. Тут всё непонятно. Одни сплошные вопросы. Кто оставил послание? Почему этот человек владеет технологией изготовления самсонита? Откуда он знал годы назад, что мы или вообще кто-то заглянет в тайник? А главная тайна — подсказка про Громова. Это уж вообще необъяснимо! Мистер Ротвеллер не сообщил мне чего-то очень важного. Это с его стороны нечестно!

— Все перечисленные тобой вопросы интересны, но второстепенны, — спокойно заметила Зоя. — Я думаю, со временем мы получим на них ответы. Пока же мы знаем главное: нужно сосредоточиться на Громове, не отвлекаясь ни на что другое. Этот совет мы получили из тайника, на который тебя вывел Ротвеллер своим упоминанием о Ломоносове. Если старик больше ничего тебе не сказал, значит, у него были на то веские причины. Давайте действовать. Дедушка Сяо, отправляйтесь-ка за таксомотором. Слышите шум улицы? Москва уже проснулась.

Кажется, лидерство в команде сменилось. Зоя подводит итоги обсуждения, отдает приказы и самое удивительное, что женоненавистник Айзенкопф их выполняет. Вот о чем не без оторопелости думал Норд, когда липовый китаец отправился за машиной.

Гальтон сидел на краю крыши, слушая звуки утреннего города. На девушку не смотрел, чтобы не выдать своих колебаний.

Двух командиров в экипаже не бывает. Сейчас, когда Курта нет, самое время объяснить это княжне. Если бы не особенные отношения, в которые Гальтон вступил с ней на пароходе, разговор было бы провести гораздо легче. Непростительная слабость и хуже того — безответственность смешивать рабочие отношения с интимными. Зоя удивительная девушка, которая поставила под серьезное сомнение Правило № 5, гласящее, что самозабвенной любви на свете не существует. Но безумие страсти, подобно опасному зверю, следует дрессировать и держать в вольере, иначе этот хищник оставит от тебя одни обглоданные кости. Об этом и нужно поговорить с Зоей. Во-первых, она умный человек и врач. Во-вторых, предана делу не меньше, чем он. В-третьих, по самому ее поведению видно, что она тоже решила оставить любовные утехи на потом. Например, минувшим вечером она повела себя очень разумно, уклонившись от близости. Гораздо разумнее, чем руководитель экспедиции.

И всё-таки необходимо расставить точки над i. Особенные отношения замораживаются до окончания миссии. Командир группы — доктор Норд. Он выслушивает мнения и советы коллег, но принимает решения единолично. Анархия и разброд исключаются.

Гальтон постарался как можно правильнее сформулировать фразу, с которой приступит к непростому объяснению. Он скажет мягко, но не допускающим возражений тоном: «Я хочу тебя кое о чем попросить. То, что между нами произошло в небе и потом в каюте, было чудесно. Но мы оба ответственные люди…». Дальше — в зависимости от ее реакции.

Решительно повернувшись, он начал:

— Я хочу тебя… — И запнулся, увидев выражение ее лица.

Зоя сидела по-турецки, вся освещенная утренним солнцем. То ли от его лучей, то ли от чего-то еще щеки раскраснелись, глаза пылали, а губы были приоткрыты и сияли влажным, жарким блеском.

— Я тебя тоже! — прошептала она. — Просто с ума схожу! Всё к черту… К черту, к черту! Только ты! Ты!

Наклонившись, она схватила его за руки и с силой потянула, так что он опрокинулся на нее. Заготовленная фраза и все правильные мысли вылетели у доктора из головы, будто их там никогда не бывало. Он мял и комкал ее юбку, Зоя тоже расстегивала его одежду. Они мешали друг другу, и оба постанывали от нетерпения и голода.

Загрохотала, задребезжала железная крыша.

Кошки оживились, задвигались. Сначала раздалось деловитое мяуканье, потом истошный, сладострастный вой.

— Кыш, кыш, кыш, кыш, кыш, кыш… — хрипло повторяла княжна, жмурясь от ослепительного сияния, лившегося с неба.

Способность рационально мыслить вернулась к Гальтону благодаря двум обстоятельствам. Первое — гудение автомобильного клаксона — не смогло прорваться в нирвану, где пребывал доктор Норд. Второе оказалось более чувствительным. Ноготки, самозабвенно царапавшие ему спину, вдруг впились в нее что-то очень уж яростно.

— Honey, — растроганно прошептал Гальтон.

Вместо стона наслаждения Зоя сказала:

— Прости, но это приехало такси. Нам пора!

И колдовство сразу кончилось. Норд встрепенулся.

Сколько времени сигналит машина? Наверное, жильцы уже высовываются из окон. Скорее вниз!

Зоя приводила в порядок растерзанную одежду, наскоро приглаживала волосы. В ее глазах поблескивали слезы — похоже, что от злости.

— Чертов Айзенкопф! Бегом он, что ли, несся? Он это сделал нарочно!

— Нет, прошло больше получаса… — удивился Норд, посмотрев на часы. Ему казалось, что безумие не длилось и минуты.

Что ж, один из первых симптомов сумасшествия — неадекватное восприятие времени.

Княжна, очевидно, подумала о том же, но выразилась более изысканно:

— The time is out of joint.

— Метко сказано, — похвалил Гальтон.

Она засмеялась, потрепала его по макушке.

— Вперед, Колобок. Серый волк близко!

Захватив металлический чемоданчик с «универсальным конструктором», они поскорей спустились во двор, где продолжала клаксонить машина.

Норд осторожно выглянул из подъезда.

За рулем черного фордовского фаэтона [46], облокотясь о дверцу, сидел смуглый парень, у которого из-под кепки высовывался лихой черный чуб.

— Ты к каким, милок? — крикнул из окна старушечий голос.

Другой, помоложе, визгливо пригрозил:

— Перестань дудеть, ирод! Милицию вызову!

— Не иначе к Абрамовичам, у их денег куры не клюют, — предположили где-то поблизости — видимо, на первом этаже. — Кажный день на таксях ездеют.

Шофер скалил зубы (ослепительно белые, но с золотой фиксой), отвечал всем подряд:

— Я за тобой, бабка! Из крематория!

— Не трясите прической, гражданка, папильотки порастеряете!

— Не на «таксях», а на таксомоторе, лапоть!

Айзенкопф сидел на заднем сиденье, не высовывался.

— Идем!

С независимым видом, рука об руку, Гальтон с Зоей дошли от подъезда до машины.

Дом обсудил и их:

— Чьи это? Из двадцать второй, что ли, которые новые?

— …Нет, тот плешивый, а этот бритый.

— Тоща-то, тоща!

Водитель выскочил, помог уложить вещи в багажник.