От Балаклавы к Инкерману - Сергей Ченнык

Русские артиллеристы действовали исключительно грамотно. Ни одна из батарей не занимала огневую позицию в полном составе, а маневрировала исключительно действовавшими самостоятельно дивизионами. Адъютант от артиллерии при Липранди поручик Ушаков вспоминал: «…Большая часть орудий (турецких — Авт.) действовала через амбразуры и следовательно, не имела необходимого при обороне полного обстрела местности. Наши же орудия, расположенные большею частью подивизионно, на значительных между собой расстояниях, сосредоточивали свои выстрелы только на то укрепление, на которое должна была направляться состоявшая при них пехота».{424}

Когда батарея Поздеева, расстреляв боезапас, вышла из боя и по разрешению Липранди направилась к реке Черной дать отдых коням напоить их, привести в порядок орудия, она проходила по дороге, на которой стоял генерал Рыжов с Веймарским полком. Впечатленный стрельбой, начальник кавалерии скомандовал своим офицерам, отдавая честь казакам и обнял командира батареи.{425}

Турки какое-то время еще держались, надеясь на огонь своей артиллерии, к которой имели неограниченное доверие.{426} Потом их способность к сопротивлению резко упала. Они поняли, что русские настроены решительно и дальнейшее сопротивление может стоить им жизни.

О мастерстве турецких артиллеристов мнения разные. Под Карсом русские артиллеристы отмечали, что «нельзя сказать, чтобы артиллерийский огонь турок был действителен; большая часть их гранат, обыкновенных и картечных, лопалась высоко над нашими головами, не нанося нам никакого вреда»{427} Но при Мачине,{428} Четати{429} и под Балаклавой это у них получалось неплохо.{430}

Турецкие артиллеристы под Балаклавой, как это уже было при Башкадыкларе и Кюрюк-дара, стояли до последнего на своих батареях, самоотверженно их защищая, невзирая на отсутствие прикрытия, «продолжали пальбу и гибли на своих орудиях, лафеты и тела почти всех отбитых орудий облиты кровью храброй их прислуги».{431} Но так же, как и тогда, когда артиллерия не могла огнем своим остановить неприятеля, в пехоте распространялась паника, начиналось бегство.{432} Без пушек турки воевать не любили, их наличие служило нравственной поддержкой для пехоты.{433}

Стоять насмерть турки умели так же, как и солдаты любой другой армии. Русские отмечали это качество в турецкой пехоте и артиллерии, «…умевших владеть своим оружием и с достоинством защищать свою честь, в особенности же артиллеристы, которые, например, под Башкадыкларом умерли на своих орудиях, взятых нами с боя…».{434}

Да и не только там. Под Кюрюк-дара турецкая пехота «… дралась с большой неустрашимостью… Артиллеристы в обоих этих сражениях одинаково были храбры и умирали при своих орудиях, но не покидали их».{435}

Добавили храбрости туркам и фортификационные сооружения. Мы уже упоминали, что при наличии укреплений они традиционно проявляли способность к упорной обороне. Ч. Дункан, по итогам поражений 1854 г., пришел к выводу, что «турецкие войска неспособны сражаться в открытом поле… За стенами, не сомневаюсь, пехота будет хорошо сражаться, но вывести ее из-за этих укреплений — значит, принести ее в жестокую жертву»{436}.

По характеристике М. Чайковского, к 1853 г. турецкие войска «вовсе не были обучены и знали кое-как только бесполезные на практике ружейные приемы; они строились не довольно быстро и дружно. Лучшими их качествами была меткая стрельба, уменье пользоваться всяким прикрытием и окапываться земляными укреплениями».{437}

Поэтому, используя полевые укрепления, даже тактически слабо подготовленная турецкая пехота, как показал опыт всех военных кампаний России против Турции в XIX в., старалась переходить к их упорной защите.{438} А при умелом руководстве турецкий солдат мог проявить и отличные боевые качества.{439}

Серьезной проблемой для защитников редутов оказалась уже упомянутая удаленность укрепления более чем на 2000 м от ближайших частей, способных оказать им помощь или поддержать в случае внезапной атаки русских. Хотя очень похоже, что никто этих несчастных спасать и не собирался. Адмирал Слейд, всегда уважительно относившийся к османским солдатам, считал, что, выставив турок подальше от себя, англичане, сами того не подозревая, заставили правоверных ощущать себя подготовленными к принесению в жертву.{440}

Хибберт робко пытается оправдать Раглана. якобы уже когда-то потом, позднее, изучившего опыт действий турок на Дунае и даже несколько изменившего отношение к ним.{441} На деле Раглан оставался Рагланом. Типичный английский сноб, он с трудом терпел рядом с собой французов. Что касается турок, то их он и близко видеть не хотел, откровенно считая второсортным расходным материалом.

Так или иначе, но преодолев заграждения русские ворвались в укрепление. Что имение происходило в редуте — неизвестно. Тот, кто мог об этом рассказать, вероятно не выжил Те, кто успел уйти, или молчали, или валили на тех, кто побежал первым. Единственным доступным источником может быть рассказанное Вудсу — неким английским офицером, командовавшим в укреплении №1 артиллерией По его словам, защитники были солдатами никудышными, многие пожилые, другие совсем юнцы.{442} Пока русские ограничивались артиллерийским обстрелом, они отбивались стойко, но как только их пехота прошла линию заграждений и была готова ворваться в укрепление, запаниковали.

Англичанин прав лишь отчасти. Турки продержались, может быть, еще какое-то время, но все изменило взятие с. Комары Днепровским пехотным полком, которое не только ставило их под угрозу мощной атаки с фланга, отрезания пути отхода, но и, соответственно, полного истребления Правда, даже в этой ситуации турки не бросились врассыпную сломя голову. Им удалось огнем артиллерии нанести днепровцам потери. В их числе первый русский офицер, погибший в этот день: капитан Днепровского пехотного полка Яков Джебко (Джебка).{443} По данным севастопольского исследователя сражения у Балаклавы Г Мешковского — прямым попаданием артиллерийского снаряда в голову.{444} Смерть конечно, странная, но копаться в ее деталях не будем.

Судьбу первого укрепления решила атака Азовского пехотного полка. По приказа Семякина, лично возглавившего бригаду,{445} прикрывшись густой цепью стрелков (2-я I рота 4-го стрелкового батальона под командованием капитана Калакуцкого,{446} а за ней в ротных колоннах развернули еще 2 батальона{447}), пехота вышла на 150 шагов к укреплению.

Полковник барон Вильгельм Миронович Криденер{448} атаковал разумно, стараясь не терять людей: «…Ротные колонны первой линии быстро подошли к подошве возвышения и, по знаку полковника Криденера, с криком «ура!» стали подниматься к укреплению. Ни значительная крутизна, ни меткий батальный огонь штуцерников с редута ни на минуту не остановили храбрых батальонов азовцев.

Солдаты, видя офицеров впереди, смело бросились на амбразуры — и начался рукопашный бой. Турки, известные своею храбростию при защите укреплений, не устояли. Мужество и быстрота атаки наших войск увенчались блистательным успехом».{449}

В 7.30 все было кончено: «…знамена азовцев …водружены на главной укрепленной горе, а вместе и два соседних укрепления очищены от неприятеля».{450} Все находившиеся в редуте орудия стали трофеями победителям.

Русские бесспорно победили. Досконально исследовавший Крымскую войну венгерский генерал Клапка отметил, что первая атака русских в сражении у Балаклавы «была полностью успешной».{451} Турки, хотя и «…известные своей храбростью при защите укреплений, не устояли».{452}

Но своей гибелью турецкие пехотинцы и артиллеристы, можно сказать, спасли Английскую армию от более тяжелых последствий. Не имея ни малейшего шанса получить от нее помощь, они дали союзникам главное, что требовалось от них — время.

Взятие укрепления и судьба защитников

Что же произошло на редутах, после того как туда ворвалась русская пехота? Упомянутый английский артиллерист утверждал, что солдаты потеряли голову и начали быстро поддаваться панике.{453} Кстати, интересно, а как он остался цел? Похоже, он и был одним из тех, кто сразу устремился к Балаклаве.

Когда азовцы перевалили за бруствер бой перешел в резню: офицер Морской бригады Хейт говорил, что турки выдержали не более 5 минут.{454} Но даже это было много.

Кажется, основания для такого поведения у османских солдат были. Военный опыт турецких кампаний показывал, что ничто так не раздражал: русского пехотинца в борьбе с османами, как их упорное сопротивление особенно если оно сопровождалось большими потерями. Турки имели привычку не сильно церемониться с попавшими в их руки русскими ранеными и пленными. Недаром в середине XIX в. считалось, что «…чем менее культурен народ, с которым ведется война, тем легче ожидать, что наши пленные, как здоровые, так и раненые (последние в особенности), будут замучены или престо приколоты».{455}