От Балаклавы к Инкерману - Сергей Ченнык

Кемпбел в своем рапорте по итогам сражения докладывал, что именно при отступлении турки понесли большие потери.{477} Таким образом, у бежавших в тыл тоже было не много шансов уцелеть.

Пленные — это те, кого все-таки пощадили, вероятно, обнаружив спустя какое-то время после схватки, когда пыл русских пехотинцев остыл, а отойдя от схватки, они могли раненого и водой напоить, и коркой хлеба угостить. Даже если это был турок… Или, как в нашем случае, не совсем турок. Вот об этом немного подробнее.

Тунисцы под Балаклавой

Привычно именуя защитников редутов турками, мы делаем, сами того не подозревая, небольшую ошибку. Турками они были скорее по государственной, а не по национальной принадлежности. Редуты защищали не самые лучшие из числа османского контингента, да и совсем не турки — это были тунисцы.{478}

Собственно, турецкая дивизия располагалась под Севастополем, на левом фланге французских позиций, в тылу 4-й дивизии. Редуты же занимали подразделения тунисских полков из числа недавно прибывших в Крым: «…у нас есть восемь тысяч тунисцев и турок, которые практически не были в бою», — писал о них французский военный инженер Леон Герен.{479}

В Восточной войне с турецкой стороны участвовало около 500 тыс. человек. Регулярная армия насчитывала 140 тыс., резерв — 140 тыс., иррегулярные войска — 70 тыс. и вспомогательные контингенты — 119 тыс. человек. Войска последней категории включали 10 тыс. солдат из Албании, 30 тыс. из Боснии и Герцеговины, 6 тыс. из Валахии и Молдавии, 20 тыс. из Сербии, 19 тыс. из Туниса и Триполи, 40 тыс. из Египта.{480} Непосредственно тунисский корпус (по данным современных турецких историков примерно 6–7 тыс. чел.){481} убыл в Стамбул 26 июля 1854 г. Он воевал на Балканах, а в первой неделе октября 1854 г. был переброшен из Варны в Крым, где обратил на себя внимание полным отсутствием боевого опыта и жестоким обращением с местным населением.{482}

При этом качество октябрьских подкреплений (около 3000–4000 чел. до боя при Балаклаве) оценивается достаточно высоко.{483} 9 октября британский посол из Турции писал лорду Раглану: «Я получил Ваш запрос о турецких подкреплениях утром 7-го и сделал все возможное, чтобы удовлетворить его. Шесть батальонов (три регулярных и три султанской гвардии) должны завтра утром погрузиться на три парохода, присланных принять их. Я уверен, что насчитывают до 4000 чел; но и 3500 хватило бы, чтобы исполнить мои ожидания. Они снабжены оружием, боеприпасами, снаряжением, месячным провиантом и миллионом пиастров наличными. Они подчиняются исключительно Вам и имеют особого командира, которого я рекомендовал выбирать тщательно… Также прилагаю инструкцию к командующему в Батуме, который пришлет Вам все войска, которые сможет выделить — полагаю, не меньше 2500 и, надеюсь, не более чем почти четыре тысячи [солдат]… Несколько (семь) батальонов пехоты также ждут в Фессалии средств их доставки из Воло… Не могли бы Вы выслать пароходы с этой целью из Балаклавы? Отсюда, из Варны, с Дарданелл, нельзя выделить ни одного турка. Здесь нам приходится использовать в качестве гарнизонных войск тунисцев. Прибытие египтян под вопросом».{484}

Раглан подтвердил 13 октября, что около 2600 турок уже высадилось в Балаклаве и ожидается третий корабль с примерно таким же числом войск на борту. Спустя два дня прибыли новые силы турок (в весьма похвальном состоянии), и главнокомандующий оценивал полученное им подкрепление в 6 батальонов (до 4400 чел.). 24 октября Раглан сообщил, что «был бы рад получить батальоны из Воло».{485}

Внешне тунисцы были «почти как турки», но гораздо более убогие. Тунисская униформа явно ориентировалась в цветовой символике на Французскую армию. Как пишет Вансон, тунисские униформы были «плохо пригнаны и измяты, белые шейные платки у всех. Старые белые ремни с большими патронными сумами. Сабли на белых ремнях для унтер-офицеров, сабля-тесак без темляка или украшений».{486}

На современников тунисцы (и офицеры, и солдаты) внешне производили впечатление чернокожих арабов, причем худощавых и малого роста. Их боевые качества заслужили крайне скромную оценку. После реформ в Тунисе, проведенных Ахмад-беем, в частности отмены работорговли в 1841 г. и освобождения рабов в 1847 г., множество бывших бесправных оказалось на улице и к своему удивлению, получив свободу, они стали еще более бесправными. Большая часть этих вольноотпущенных не смогла найти себе место в повседневной жизни и устремилась в армию, гарантировавшую более-менее приличный социальный статус и стабильное пропитание.

Те, кто видел этих несчастных в Крыму, испытывал чувства одновременно ужаса, жалости и отвращения: «Боже, какие же они грязные! Только б увидеть, как они чистятся».{487} Огнестрельное вооружение тунисцев также оставляло желать лучшего — старые европейские образцы, закупленные некогда во Франции{488}. Отмечалось, что тунисцев избегали задействовать в боях именно из-за состояния их оружия — несчастные случаи при обращении с ним погубили бы больше людей, чем противник{489}.

При этом в Крыму их отправили в самое опасное место — на передовые позиции. Это объяснимо. Так как служба на отдаленных редутах, опасная, требовавшая ежедневного тяжелого труда по их укреплению и имевшая проблемы со своевременным снабжением, была не в большом почете у истинных солдат Османской империи, они, не сильно задумываясь о ее важности, направили туда тех, кого считали ниже себя. То есть, кроме привычной для англичан «колониальной» дискриминации турок, в их среде существовала еще и своя кастовость, в которой несчастным тунисцам отводилась одна из низших ступеней: «худшие солдаты Турецкой армии: люди, которые едва ли знали, как обращаться с оружием, на них никак нельзя было полагаться»{490}.

Сражение под Балаклавой — единственный случай активного участия тунисцев в боевых действиях в Крыму. В 1855 г. их 10 батальонов, 2 эскадрона и 2 батареи были вывезены на Черноморское побережье Кавказа, где действовали в составе армии Омер-паши и постепенно вымирали от болезней.[16] Лишь половина тунисского контингента (3800 чел.) весной 1856 г. вернулась в Тунис живыми.{491}

Английский взгляд на трусость турок быстро стал одной из причин объяснения неудачного исхода событий под Балаклавой. Скорее это была удобная причина, потому не все в него сразу безоговорочно поверили, зная любовь британцев перекладывать свои проблемы на чужие головы. Например, Энгельс стал одним из первых усомнившихся в этом: «Оставление этих редутов турками может принести пользу тем, что развеет укоренившееся со времени Ольтеницы и Силистрии нелепое представление о чудовищной храбрости турок; но все-таки английские генералы и английская печать в данном случае ведут себя не очень красиво, внезапно обрушив свой гнев на турок. Винить следовало бы не столько турок, сколько инженеров, ухитрившихся так нелепо построить их оборонительную линию и не позаботившихся о ее своевременном окончании, а также командиров, которые подставили первую линию под сокрушительный удар, не обеспечив ей никакой поддержки».{492}

И, конечно, идея поручить важнейшую задачу самым слабым войскам союзного контингента — это дорого стоившая ошибка Раглана.{493}

Вполне возможно, что не только у союзников были под руками шпионы, не только они брали пленных и не только к ним бежали перебежчики: Липранди вполне мог знать, что редуты были заняты второсортными войсками, состоящими из тунисцев и малоподготовленных новобранцев.

Бой за редуты № 2, 3 и 4

Редуты №2 и №3 брал Украинский пехотный полк. Его командиру потребовалось меньше времени, чтобы выполнить задачу, нежели потерявшему почти полторы сотни человек Криденеру.

Артиллерийскую поддержку вначале оказывала конная №12 батарея, подошедшая от резервов, но едва достававшая гранатами до редута и потому быстро прекратившая напрасную трату снарядов. Правда, хватило и того, чтобы решить участь укрепления.

Напуганные судьбой своих коллег, которых к этому времени добивали на редуте №1, разъяренные их упорным сопротивлением русские (жуткие вопли убиваемых штыками несчастных утренний воздух доносил до соседних укреплений), защитники этих позиций решили судьбу не испытывать и зря солдат-украинцев не злить. Из всех возможных вариантов действий они выбрали наиболее безопасный — бросились бежать, положившись, по словам Слейда, на волю Аллаха — кысмет.{494}

Руссе видит причину последующего негативного отношения к туркам именно в том, что упорно защищая первый из редутов (правильнее сказать, пытаясь спасать свои жизни), они быстро оставили остальные.{495} Продержавшись более часа, турки так и не дождались помощи, которую им наверняка обещали «английские братья». В то, что эта помощь придет, они больше не верили.