Золотарь, или Просите, и дано будет… - Генри Олди

И, творчески подвывая:

– Когда б вы знали, из какого сора растут цветы, не ведая стыда…

Хорошо ей. Орхидеи…

Olena: Болезнь общества в патологическом жлобстве. Скачав книгу, прочитав и испытав кайф, людей вполне обеспеченных не обуревает жажда меценатства и они не рвутся отблагодарить автора. У нас отлично развито только алкогольное меценатство – зато в патологическом количестве и качестве.

Тукан: А кто сказал, что оне – пейсатили? Оне – сасатели. Патаму их и садят на кукан. Любой говнофантаст – облезлай геолох-еврей из шестидесятых, с обосраным рюкзаком и гитарой на плече, вечнай тунеядиц и социальнай педораз, лох ачкастай гхы гхы.

Komposter: Я в полнам ахуе. Стока открытий, шо песдец. Раньше каждай второй пидар, насаженай на рельсу, был «программистом», щас – пейсатиль. Куда катицо этот мир…

Тукан: Пейсателя – на рею! Голой жеппой…

«Обстракция», как выразился коллега-редактор в книге Бориса Штерна. Веерное швыряние фекалий в пространство, без конкретного адресата. Впрочем, приди сюда «пейсатиль» с именем, как песчинка в раковину, и вокруг него – вокруг имени, персоны, олицетворенной публичности – сразу начнет формироваться жемчужина.

Такой жемчуг катают жуки-скарабеи.

Существует ли рассеянный "черный шум"? Не точечный вброс, а фоновая эманация? Имеет ли он свойство накапливаться до критической массы? Сколько по стране "Авгиконов"? По бывшему Союзу?

Во всем мире?

Сотни людей – тысячи? – просиживают задницы. Нюхают, фиксируют, плодят отчетность. Иногда пробуют вмешаться, сбить волну. А толку? Тришкин кафтан, шитый на Гулливера. По кафтану ползаем мы-лилипуты. Пуговицу отпорем, на хлястик пришьем. От полы отхватим лоскуток – ура-а-а! – и гурьбой тащим рукав латать. Гулливер плечищами двинул, кафтан по швам трещит, а мы все суетимся, мелочь пузатая.

Кустарный подход – чепуха. Где легионы храбрых портняжек? С батареями швейных машинок? Разработать алгоритм, установить каждому провайдеру "робота" – пусть сам отслеживает критические пики на стадии формирования. И гасит из брандспойта.

Наши потуги – что мертвому припарки.

Охотники? – накось-выкуси. Бухгалтеры, архивная косточка. Или попытки ассенизации – это так, побочная деятельность? Главное – статистика? Массив информации – перегной, на котором аналитики взрастят розарий? Систематизируют, отыщут закономерности, подведут теоретическую базу, разработают методы противодействия…

Так ли нужен наш "нюх"? Антошкины френды без всякого нюха нарыли Черного Блоггера. Копнули в инете, сопоставили, обнаружили связь. Если на это способны вчерашние школьники… Вчера, когда сын остался у меня ночевать, я хотел выйти на Черного Блоггера. Как бы случайно затронуть тему. И дать совет держаться от этого подальше. Мало нам сотрясения мозга? Хотел – и не сумел. Морализировать полез, старый дурак.

А ведь как все славно начиналось. Диван, книжка, Антошка…

2

Золотарь лежал на диване, притворяясь, что читает, и слушал пьесу для компьютера с оркестром, которую исполнял его сын. Вот он, ботаник. С увлечением тарахтит по клавишам. Дробное стаккато, стаккатиссимо, и вдруг – плавная кантилена. Глуховато шуршит мышка. Урчание вентилятора в системке. Второй голос винчестера. Бухтит принтер, выдав лист распечатки. Из колонок – фончик. Что-то современное.

К счастью, негромкое.

– О чем пишешь?

– Да так…

– Что-то важное?

– Ага…

Антошка был неразговорчив. Заночевать у отца он решил из-за ссоры с матерью. Вчера, согласно гневному монологу бывшей – та звонила час назад – мальчик пришел домой пьяный в стельку. Глупо улыбался, дерзил. Беседовал с унитазом. Утром сбежал, не попрощавшись.

И даже не поздоровавшись.

Золотарь дал обещание повлиять. Когда сын заявился к нему на ночь глядя – честно сказал, что много пить вредно. Привел примеры из собственной молодости. С подробностями. На девятом примере – шашлыки, трехлитровая банка хереса, дуэль на шампурах – Антон сказал, что пошел в отца. Генетическая память. И неча на зеркало пенять.

Неча, согласился Золотарь. Пойду, сготовлю ужин. За яичницей он предложил сыну "поправить здоровье" – стопарик, а? – и тайком хихикнул, наблюдая не мальчика, но мужа в растрепанных чувствах. Аж позеленел от избытка воображения.

Отказался малыш. Категорически. Поел – и в норку.

В смысле, к монитору.

– Я гляну?

– Что? Угу…

– Ничего личного?

– Так, ерунда. Тебе можно.

Отложив томик Белля, Золотарь встал у сына за спиной.

Эй, кто-нибудь, пните Антика!

Неделю собираюсь накатать пост про доцента Шулько – не пишется. Месяц намереваюсь сделать пост для Рыженькой «пралюбов», и тоже мимо. Книжек не читаю. Планировал вернуться на тренировки и естественно не вернулся. Ы-ы-ы :-(( Хотел к днюхе Розочки стишок наваять – не ваяется. Други! Катализируйте мой творческий процесс.

Зато я сегодня хорош собою, ибо после вчерашних возлияний встал со скрипом. В универ пришел больной, первую лекцию медитировал на угрызения совести. Но если Фраер теперь предложит мне дуэль на пиве и крепленом вине, я его сделаю. :-))

Мне тут пришла в голову супергениальная (да, я скромен!) идея. Хочу наваять фэнтези в соавторстве. Что-нибудь… ммм… хз какое. С приключениями, юмором и философией. Но не голый стеб, как Лилькин «Криптомаразмон». Кто желает в соавторы? Но помните, что я сцуко и ленивец…

– А ведь ты действительно перестал читать.

– Что? Ага. Увы.

– Почему?

– Со временем туго.

– Ты очень занят?

– Ага.

– Чем?

– Разным. Не продохнуть.

– А в школе читал…

– Так то в школе.

– Хочешь написать книгу?

– Что? Угу. Хочу.

– Фэнтези?

– Ага.

– И никогда не напишешь.

Золотарь сразу пожалел о сказанном. Сын поднял голову. На лицо Антошки вернулось осмысленное выражение. Казалось, слово "никогда" выдернуло провод, которым парень был подключен к системке. Некорректное действие, программе нужно сохранить предыдущие установки…

– Почему? Напишу.

– Вряд ли.

– Точно напишу. У меня идея есть.

– Есть? Садись, пиши.

– Прямо сейчас?

– Да.

– Шутишь?

– Ничуть. Пиши, я отредактирую.

– Не-а, сейчас не могу.

– Что тебе мешает?

– Да ладно тебе, па. Вот дела разгребу, и засяду.

– Какие дела?

– Разные.

– Ну, греби. Бог в помощь.

– Ты прямо как мама…

Антошке очень хотелось посмотреть на монитор. Там происходило что-то очень интересное. Важное. Самое важное. Но отвернуться от отца, да еще чувствуя себя виноватым за вчерашнее…

Так пьяница старается не глядеть на бутылку, выставленную для гостей.

– Как учеба?

– Ничего.

– Ничего – это ничего. Пустое место.

– Ну, хорошо. Ты решил меня повоспитывать?

– Нет.

– Ты еще скажи – поздно.

– Не поздно. Просто ты очень занят.

– Ага. Очень.

– Чем?

– Всяким…

Компьютер прислушивался к беседе отца и сына. Скоро ли кончится? Зараза, подумал Золотарь. Это ты? Ты здесь? И подумал, что стал похож на луддита. Крушителя станков. Разбить молотком все ПК на планете, и наступит мировая гармония.

Лев возляжет рядом с агнцем.

– У тебя новая юзер-пикчер?

– Ага. Правда, классная?

На картинке Антошка, искаженный широкоугольным объективом, вывалил язык до подбородка. Узкий, крохотный лобик. Глаза сошлись к переносице. Брови домиками.

– Классная. Народу нравится?

– Ага. Им нравится, когда дебил.

– Не понял?

– Прикольно. У нас многие рожи корчат. Типа клоун.

– У меня был знакомый клоун.

– Никулин? Карандаш?

– Ну, брат… Ты меня совсем в старики записал. Карандаш умер в начале 80-х. Я тогда в твоих ровесниках ходил…

Маленький человечек в котелке. Терьер Клякса.

За две недели до смерти – в последний раз на манеже.

Однажды Карандаша спросили, доволен ли он своей судьбой. Клоун улыбнулся:

– Никогда не задавайте такой вопрос человеку, который в семьдесят лет решил стать серьезным. Сорок лет я шутил на манеже. Теперь пришло время разобраться, над кем и над чем я шутил. У каждого вида искусства свой путь к истине, а у каждого художника свой путь познания истины. Я выбрал смешной путь.

– А говоришь, не был знаком…

Золотарь опомнился. Секунду назад он ясно видел лицо клоуна. Слышал слова: "Я выбрал смешной путь." Нет, не слышал. И не читал. Слова возникли из бормочущей мглы – безвидные, беззвучные. Еще – фото. Черное-белое, крошечное, вроде Антошкиной юзер-пикчер.

– Я что-то сказал?

– Ага. Про Карандаша.

– Точно?

– Точно.

– Наверное, читал где-то. Нет, я знал другого клоуна. Не такого знаменитого. Он говорил мне, что к публике выходят, как дрессировщик – к опасному хищнику. Долго готовятся. Оттачивают мастерство. Настраиваются. Костюм, выражение лица, жесты. Реквизит. И все для того, чтобы не съели. Публичность требует всего тебя, говорил он. Тебя в наилучшем виде. Тебя в боевой готовности. Без остатка. Иначе – съедят.