Золотарь, или Просите, и дано будет… - Генри Олди

– Да, пожалуйста. Верочка, что там у вас?

Оказывается, Верочка уже давно летает за ширмой. Полет феи сопровождался звяканьем и щелчками.

– Все готово, Вениамин Борисович!

– Прошу вас.

Нет, это не кресло. Это противоперегрузочное ложе для космонавтов.

– Располагайтесь. Садитесь глубже. На подголовник не откидывайтесь. Держите голову прямо. Верочка нанесет гель для лучшего контакта. Потом сможете вымыть голову – у нас есть ванная комната. Верочка, приступайте. А я проверю настройки…

Окна задернуты черными шторами. На стенах – звукопоглощающие панели. На потолке – бестеневые лампы, как в операционной. Включенные в четверть накала, они дают мягкий, рассеянный свет. Если не глазеть на потолок – кажется, свет идет отовсюду. Даже воздух флюоресцирует.

Кабинет доктора Калигари?

Рядом с креслом – монитор компьютера. Сейчас его перекрыл широченной спиной Вениамин Борисович, колдуя над программой. Верочка изображала парикмахершу: разбирала мне волосы на пряди, смазывала гелем с ароматом лаванды… Потом взялась за электродики. Два – за ушками. Два – к уголкам глаз. И еще сладкая парочка – к правому глазику, сверху и снизу. Чтоб я так знал, почему к правому – два, а к левому – ни одного…

В финале добрая фея украсила мою голову короной – сеткой с целым ворохом электродов. От них за ширму тянулись пучки разноцветных проводов. Довольно мурлыча, Верочка взяла деревянную палочку – и опять стала копаться у меня в волосах.

Будто вшей искала.

– Вы левша или правша?

– Правша.

– А ближайшие члены вашей семьи?

– Правши. Кроме дедушки Сени. Это важно?

– Да. Откиньтесь на подголовник. Вот так, аккуратненько… Прогоним тестовую серию – и приступим. Смотрите на экран. На нем будут быстро мелькать фрагменты предложений. Старайтесь их прочесть и запомнить. Когда возникнет вопрос – отвечайте "да" или "нет". На основании того, что успели запомнить. Под правой рукой у вас – кнопка "да". Под левой – "нет". Все понятно?

– Вроде, все…

– Внимание на монитор. Начинаем!

Навалилась сонная расслабленность. На экране мельтешили огрызки фраз. Вопросы типа: "Подарил ли любящий брат верной жене самовар?" Я от фонаря нажимал то "да", то "нет". Я. Аз есмь. Такой себе мелкий аз. Прыщ эволюции. Много воды, как в тексте графомана. Кучка химии. Горсть нейронов в черепной коробке. Шебуршат, совокупляются. Выделяют мыслительную слизь. Типа Верочкиного геля. Слизь лезет через поры наружу. Волосы жирные, лоснящиеся. Как от бриолина.

Не волосы – провода.

Красный – злость. Синий – страх. Черный – гнев. Сиреневый – восторг. Серый – апатия. Желтый – удивление. Голубой – равнодушие. Коричневый – усталость. Пурпур – ужас. Текут провода, гудят провода, уходят за ширму.

"Обнаружено новое устройство!"

Ага, это я.

Черный шум – я. Красный шум – я. Серый, желтый, синий – я. Шумим, братцы, шумим. Бегут кривые по экрану. Углы, синусоиды. Мы-то думали – там, в заэкранье, вырастут дворцы. Мечтали – станем Роландами, Ланселотами, Аполлонами. А стали чукчей № 36 и Нанохреном. И вышло, что тут – плоско. Серо. Скучно. Синусоиды да углы. Чем площе, серей и скучней здесь, тем больше, тем страстнее хочется, чтобы там – ого-го…

За что ненавидишь брата своего, Каин?

За то, что живу, как он, Господи.

Доктор Калигари посылал сомнамбулу убивать своих врагов. Бездумного, покорного исполнителя. Пока в ящике лежала кукла, изображающая сомнамбулу, оригинал крался по ночным улицам. Проникал в спальни. Заносил нож. Не зная, что делает; не помня, что сделал. Черт возьми, доктор Калигари хотя бы заботился о своей сомнамбуле. Равнодушие Заразы к судьбе исполнителей, выполнивших миссию, ужасает больше, чем забота доктора-маньяка…

Да?

Нет?

Нет красок. Нет звуков. Черно-белый, немой фильм: "Кабинет доктора Калигари". Снятый без малого сто лет тому назад. Перевертыш, утверждающий в финале: вы все – душевнобольные. Убийцы и убитые, живые и мертвые; разоблачители и жертвы. Ваш мир – психиатрическая клиника. Где директором – очкастый доктор Калигари.

– …Ну, вот и все.

– Уже?

– Понравилось?

– Да.

– Хотите повторить?

– Нет.

– Кнопки можете больше не нажимать. Давайте в ванную – и на выход. Карточку не забудьте.

4

– Боже мой! Волосистая лихорадка Зоммера!

Истеричный вопль ударил в спину.

– Стопроцентный летальный исход! В карантин, немедленно! Вы обречены! Но я не дам вам заразить других!

Сердце ёкнуло. Что за чушь?! Золотарь обернулся, но горлопан был начеку – и снова юркнул ему за спину.

– Не оборачивайтесь! Не прикасайтесь ко мне! Даже не смотрите на меня!

Второй поворот, и Золотарь обнаружил перед собой Кота.

– Купился! – заржал адвокат. – Эй, народ! Где аплодисменты?

Народ жидко захлопал.

– Идиот, – резюмировал Золотарь. – Клинический.

Друг детства шутовски раскланялся.

– Что ты здесь делаешь?

– Стреляли… В смысле, послали. Я шефу – какой медосмотр, в натуре?! Рабочий день йок, время пиво пить! А он меня по адресу. И сюда, и вообще. Я и пошел. А чё делать? Не, ну пивка мы, ясен пень, накатили по дороге…

Судя по густому "выхлопу", накатил Кот от души.

– Что это еще за лихорадка Зоммера?

– Волосистая лихорадка Зоммера! – Кот воздел руки к потолку. – Типичный случай. Дамы! Барышни! Леди! Одолжите зеркало преуспевающему юристу!

– С радостью!

Натэлла – ясен пень, как сказал бы адвокат – успела первой.

– Яков Моисеевич Зоммер, – нудным тоном лектора затянул Кот, – заслуженный юрист Украины и мой непосредственный начальник, лыс как колено. Но для лихорадки, возникающей при общении с ним, характерны вот такие симптомы!

Он сунул зеркальце Золотарю под нос.

Из зеркала глядел панк. "Ирокез"? – нет, "дикобраз"! Волосы после феиного геля стояли дыбом, гребнем, девятым валом. Как и не мылся… Зеркала в ванной не было. Зато фен нашелся.

– Блин…

Глядя на сконфуженного Золотаря, басом захохотала Натэлла. А парни – лохматый и меломан с наушниками – заржали молодыми жеребятами. Кот от души наслаждался произведенным эффектом.

– Таких в наше время стригли, – хрипло буркнул ветеран. – На улице поймают – и ножницами! Или руки за спину, и в парикмахерскую. Машинкой – под ноль!

– Кто в первый кабинет?

– Я! Я в первый! – встрепенулся Кот.

И нырнул в открывшуюся дверь.

Вот так всегда, с обидой подумал Золотарь. Нашкодит и удерет.

– А по твоему делу в Новосибе работают! Я не забыл! – румяная физиономия адвоката высунулась наружу. – Старик, все будет тип-топ! У нас как в аптеке! Пацан сказал – пацан сделал!

Все. Сгинул.

– Стригли? Это ж беспредел, – лохматый волком уставился на деда. – За такое западло в репу дают…

– Беспреде-е-ел! – передразнил его ветеран. – Западло! Нахватались словечек у зеков! Из жизни зону сделали! В мое время порядок был. Это сейчас – беспредел.

– Порядок? Вертухаил, дед? Признавайся!

– Закрой пасть, сопляк!

– На вышке, да? Политических расстреливал?

– Я на танке воевал! Из плена бежал!.. партизанил!

– На Таньке ты воевал, – буркнул меломан. – Без штанов.

– Молчи! Гаденыш…

– Бежал он. Он от Гитлера ушел, и от Сталина ушел… Колобок.

– Ты! – ветеран захлебнулся. – Ты… сволота…

Дед встал. Он вставал долго – кряхтя, боясь потревожить колени, с трудом разгибая спину. В этом не было ничего смешного. Старик, инвалид, одной ногой в гробу, он вставал – страшно. Золотарю даже почудилось, что ветеран с успехом добрался до парня, взял за грудки – и об стену, молча, с размаху…

Знакомой вони не чувствовалось. То ли дед при всем его праведном гневе не был агрессивен, то ли это была какая-то другая, стерильная агрессия. Без запаха. Не один Золотарь уловил странность. Между ветераном и парнем, который тоже вскочил со стула, изобразив какое-то подобие боксерской стойки, образовалась Натэлла. Грандиозная, безмятежная, она повела крутым бедром, и парень вернулся на прежнее место.

С треском.

– Ой! – бегемоточка развела руками. – Я такая неуклюжая…

Левая ручка Натэллы мелькнула в опасной близости от лица меломана. Тот побледнел. Пожалуй, он с большим удовольствием попал бы под грузовик.

– На вашем месте я бы извинилась, молодой человек.

– Это я? Это мне извиняться?

– Вам, – грудь-балкон нависла над упрямцем. – Вежливость украшает.

– Ну, дед… Ты, значит…

Парень скис и завершил мысль:

– Не сердись. Я ж не со зла. Сократили меня. Вот.

– Спасибо, дочка, – вдруг сказал ветеран. Усы его поникли, задор исчез. – Помру я скоро. А все воюю. Не навоевался, дурень. Спасибо тебе.

И левый ус не выдержал – завился винтом:

– Видная ты баба. Золото. Эх, где мои годочки!..

5 

– В детстве писались?

– Да.

– До какого возраста?

– Не помню.

– Вспомните. Постарайтесь.

– А до какого возраста дети писаются?