Три времени Сета - Дункан Мак-Грегор
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Теперь ему оставалось только найти Висканьо. Прилепившись к правому борту с внешней стороны огромной морской звездой, пришпиленной к старому судну, варвар слушал осторожные шаги близнецов, кои то приближались, то снова отдалялись, и клялся Крому не оставить на этом вонючем галеоне ни одной живой души, если Деб сотворил с рыжим такую же подлую штуку, как со старым Тино. Спина его покрывалась холодным потом, когда он представлял переломанные тонкие пальцы Виви; ему чудились жалобно смотрящие на него зеленые глаза мальчишки, а потом добрая и растерянная улыбка Кармио Газа… Если б только он мог знать, что с талисманом… Узри киммериец мертвое тело его, и ему останется только раскрошить всю эту поганую шайку и отправиться к купцу с головой Деба. А вдруг рыжий жив и невредим? И тогда нужно будет всего лишь отобрать у бандита овец и вызнать, где он прячет Висканьо. Конечно, такие, как Красивый Зюк, не открывают свои тайны первому встречному, и сила духа их достаточно крепка, чтобы выдержать любую боль, но Конан на то и не рассчитывал. Зато он мог бы обменять Виви на пастушку — если только парень жив. Участь же самого Деба в любом случае представлялась киммерийцу решенной: таким ублюдкам место на Серых Равнинах, и нигде более. Но для того, чтобы узнать судьбу рыжего, надо его отыскать. А где он может быть, кроме как не здесь же, на старом галеоне?
Наконец шаги затихли. Конан снова поднялся на палубу, но к трюму подходить не стал — он узнал тайну Красивого Зюка, а имея пастушку, можно было пока не беспокоиться о дальнейших действиях бандита — ясно, что тому придется несколько потерпеть, прежде чем он станет властелином мира…
Ярко-белое око Митры уже наполовину опустилось в фиолетовые воды моря Запада; лучи его еще светили сквозь широкие щели в борту галеона, с каждым вздохом темнея и ускользая в черную глубь, ко дну. К тому времени, когда на поверхности остался лишь самый край солнца, киммериец обшарил все судно, во никаких следов пленника не обнаружил. Рискуя нарваться на Гану и Мисаила, он заглядывал в углы и отсеки, хриплым шепотом взывал в сумеречную тишину, всякий раз замирая и прислушиваясь в надежде разобрать посторонний звук. Но только ровный шум моря, плеск волн да голоса из трюма доносились до его ушей. Рыжий был мертв — уверенность в том крепла, и лишь тень сомнения витала в душе, но так отдаленно, что ее можно было спутать с каким-либо иным чувством — например, с голодом или жаждой. И то и другое киммериец испытывал с тех самых пор, как взобрался на галеон и припал ухом к щели в крышке трюма. Сейчас же под ребрами его подсасывало так тоскливо, так смачно, что вскоре только сии звуки и выделял варвар из общего хора окружающей его среды.
Усталый и обозленный, он вернулся на прежнее место и, ничуть не беспокоясь о том, что его услышат, вновь растянулся у крышки, сунув нос в дыру и с вожделением вдыхая волшебные запахи. Там уже начинался пир. Гана и Мисаил накрывали на стол со сноровкой вышколенных слуг, но с лицами по обыкновению насупленными и недвижимыми.
Красивый Зюк, наоборот, сиял; благодушная улыбка, подходящая ему примерно в такой же степени, как юной красотке подходят покрытые густой шерстью ноги, не сходила с его губ; умиротворенный взгляд скользил по комнате, не останавливаясь ни на чем — ни на толстых руках сыновей, что мелькали прямо перед ним, расставляя кушанья, ни на вытянутой физиономии Тино с застывшим, кажется, навсегда выражением вселенской печали, ни на лоснящейся роже Веселого Габлио, снова занявшего свое место у стола, снова растянувшего в бессмысленной ухмылке красные вывороченные губы и снова румяного и довольного жизнью.
Разнообразие напитков и яств чуть было не заставило Конана забыть первоначальный план и спрыгнуть вниз — поторговаться с бандитом по поводу талисмана и пастушки, а заодно хорошенько подкрепиться. Но тут опять начался весьма интересный разговор, и ему пришлось, сглотнув слюну, опять обратиться в слух.
— А что, Деб, ты и впрямь хочешь стать властелином мира? — вопросил Веселый Габлио, запихивая в рот кусок ветчины.
— Да, мой друг, — наконец сфокусировал свой рассеянный взгляд на носу вора Красивый Зюк.
Конан скривился: в устах шемита слово «друг» звучало так погано, будто тот передразнивал Кармио Газа в дурной манере бездарного лицедея.
— Гы-гы-гы! — развеселился вор. — Наш Деб — властелин мира! А неплохо ты будешь смотреться на престоле рядом с самим благим Митрой!
— Ты что, видел Митру? — хладнокровно ответствовал Красивый Зюк.
— Нет. А ты?
— И я нет. Но в душе я тоже Хранитель Равновесия…
— Как это? — открыл красную пасть Веселый Габлио.
— Просто, — пожал плечами бандит, двумя пальцами аккуратно беря со стола пучок зелени. — Мир несправедлив… Вы еще не заметили этого, друзья мои?
Только варвар кивнул, соглашаясь в этом вопросе с бандитом, но все же имея на счет устройства мира и собственные соображения. Шайка же Деба хранила молчание, видимо не совсем понимая, куда все-таки клонит хозяин.
— А я заметил. И давно. Возьмем, к примеру, нашего доброго Тино. Что сделал в жизни сей достойный муж? А? Отвечай мне, милый.
— А что я… Я ничего… — забормотал старик, не глядя на шемита. — Почему я-то…
— Много лет назад некая женщина имела такое несчастье родить его. От кого? Вряд ли от красавца и умницы… Скорее, отцом Тино был бедный крестьянин, от зари и до зари проливающий пот в поле. А ну-ка, дети, и ты, Габлио, представьте себе этого господина. В руки его навеки въелась грязь, волосы жидкие и сальные, в глазах ни блеска, ни ума, ни желания чего бы то ни было… Он возвращается домой еле живой от усталости и храпит жене: «Давай жрать… Ну!» Она подает на стол бобовую похлебку с ломтем черствого хлеба, который испекла еще прошлой луной, и кружку прокисшего пива. Как вы думаете, нравится ли отцу Тино такая жратва?
— Пфу! — Веселый Габлио сделал вид, что сейчас его вырвет.
— Ошибаешься, друг. Нравится, и даже очень. А знаешь, почему?
Вор помотал головой, с восхищением взирая на столь рассудительного и мудрого хозяина.
— Да потому, что он в жизни не ел ничего иного! Он…
— Отец… — подался вперед один из близнецов, судя по кубку с вином в тяжелой руке — Гана. Киммериец впервые услышал его голос — густой, но такой негромкий и робкий, словно парень вообще не привык говорить, а умел лишь умно молчать. — Там кто-то есть.
Он не показал, где именно кто-то есть, но варвар и без того понял, что чуткий Гана каким-то образом уловил присутствие на судне чужака, то есть его, Конана. Пришлось ему снова оставить наблюдательный пост и, засунув мешок и меч под доску, перелезть за борт. Но на сей раз он не стал лепиться к дырявому боку галеона морской звездой — что хорошо однажды, может стать плохо дважды, — а осторожно опустился в море, благодаря Митру за ночь, которая обязательно сменяет день… И Деб еще говорит о неверном устройстве жизни человеческой? Да кто и что, кроме ночи, умеет лучше прятать?